Роман "Августовские звезды: Освобождение Кишинёва"
Часть I. Канун
(Вечер 19 августа 1944. Несколько часов до наступления)
Старший сержант Ольга Нечаева обладала уникальным слухом. Она умела слышать не только свист пуль и вой мин, но и то, что было куда важнее — она слышала, как звучит жизнь.
Она слышала ее в слабом, прерывистом дыхании раненого, в тихом скрипе бинтов, в благодарном шепоте солдата, которому она дала глоток воды.
Сейчас, в полутемном, пахнущем сырой землей и сухими травами подвале молдавской хаты, она слушала, как жизнь борется с лихорадкой в теле молоденького связиста, лежавшего на импровизированной койке.
Ее медицинский пункт не был похож на госпиталь. Это была скорее нора, убежище. Несколько коек из досок, тусклый свет от керосиновой лампы, отбрасывающей на глиняные стены пляшущие тени, и стойкий, въедливый запах карболки, который, впрочем, не мог перебить аромат чабреца и мяты, пучки которых были развешаны под потолком.
— Все будет хорошо, Витя, — тихо говорила она, меняя холодный компресс на горячем лбу солдата. — Это просто простуда. До свадьбы заживет.
Ей было всего двадцать лет, но здесь, среди этих измученных, взрослых мужчин, она чувствовала себя старше их всех. Ее руки, тонкие, но на удивление сильные, двигались уверенно и точно.
Она видела столько боли и смерти, что, казалось, ее сердце должно было превратиться в камень. Но оно не превратилось. Оно просто научилось прятать свою боль очень глубоко.
Скрипнула дверь, и в подвал, согнувшись, вошла хозяйка хаты, пожилая молдаванка Елена. В руках она несла дымящуюся миску.
— Olguta, fata mea, — ласково проговорила она. — Олюшка, дочка моя. Поешь. Горячая зама. Для сил.
Она поставила миску с традиционным молдавским супом на ящик.
— Спасибо, мама Елена, — улыбнулась Ольга. — Вы бы сами поели.
— Я свое поела, — вздохнула старуха, присаживаясь на край табурета. Ее лицо, покрытое сетью морщин, было похоже на печеное яблоко, а в темных, глубоко посаженных глазах застыла вековая скорбь.
— Мой Григоре на фронте. Может, его сейчас тоже какая-нибудь русская девушка супом кормит... А старшего, Иона, немцы забрали. Еще в сорок втором. Так и не вернулся.
Ольга молча слушала. Она слышала такие истории в каждой деревне, в каждой хате. Это была одна, общая на всех боль. Она взяла натруженную, сухую руку Елены в свою.
— Вернется ваш Григоре, мама Елена. Обязательно вернется. Мы за этим сюда и пришли. Чтобы возвращались.
Внезапно снаружи раздался тихий, условный стук в ставню — два коротких, один длинный.
Елена встрепенулась. Ольга тут же поднялась, ее лицо стало серьезным и собранным.
— Это ко мне, — сказала она. — Не бойтесь.
Она подошла к маленькому окошку под самым потолком, отодвинула тряпку. В темноте она различила тонкий силуэт. Ольга открыла дверь, и в подвал бесшумно, как кошка, скользнула девушка в темной крестьянской одежде.
Это была Луминица, связная из местного партизанского отряда. Ее лицо было худым, загорелым, а глаза горели смелым, дерзким огнем.
— Buna seara, — прошептала она. — Добрый вечер, сестра.
— Здравствуй, Луминица. Ты рискуешь.
— Война — это риск, — пожала плечами девушка. Она достала из-за пазухи маленький, туго свернутый листок бумаги. — Это для вашего капитана. Срочно. Очень срочно.
Ольга быстро развернула записку. Несколько строчек, написанных химическим карандашом. Точные координаты нового немецкого штаба, который они перенесли всего сутки назад.
График смены патрулей на железнодорожном мосту. И самое главное: приписка внизу. «Румыны на нашем участке деморализованы. Говорят, что не будут умирать за немцев. Ждут вас».
— Это точные сведения? — спросила Ольга, и ее сердце забилось чаще.
— Точнее не бывает. Мой брат работает конюхом у немецкого полковника. Он слышал все сам, — в глазах Луминицы блеснула гордость. — Передай это своему капитану. Может, это спасет жизнь твоим солдатам. И нашим тоже.
Она уже хотела уходить, но остановилась и достала из кармана что-то еще. Маленький, вырезанный из дерева амулет — мэрцишор, переплетенный белой и красной нитками.
— Возьми. Это на удачу. La noroc.
Ольга бережно взяла маленький подарок.
— Береги себя, Луминица.
— И ты себя береги, сестра. До встречи... в Кишинёве, — подмигнула партизанка и так же бесшумно исчезла в ночи.
Ольга понимала: эту записку нужно доставить немедленно. Информация была слишком важной, чтобы ждать до утра. Она быстро собрала свою санитарную сумку.
— Мама Елена, мне нужно уйти. В штаб.
— Иди, дочка, — перекрестила ее старуха. — Пусть Бог тебя хранит.
Она вышла в августовскую ночь. Та самая тишина, что еще час назад казалась мирной, теперь была наполнена скрытой угрозой. Каждый куст, казалось, таил в себе опасность.
Она шла быстро, почти не дыша, по знакомой тропинке, через спящее село, ведущим к передовой.
Весь фронт, казалось, затаился. Он был похож на гигантского зверя, который приготовился к прыжку. Она проходила мимо замаскированных артиллерийских позиций, где в темноте чернели стволы орудий, нацеленные на запад.
Проходила мимо танков, укрытых в оврагах, от которых пахло соляркой и тревогой. Она слышала тихие, приглушенные голоса солдат, куривших свои последние мирные самокрутки.
Вся армия была здесь, в этой темноте. Огромная, живая, ждущая одного единственного слова.
Через полчаса она добралась до командного пункта роты капитана Зубова. У входа в блиндаж она увидела раненого бойца, которого только что принесли с «нейтралки». Он стонал, и рядом с ним хлопотал другой санитар.
Ольга вошла в блиндаж. Капитан Зубов сидел за столом, склонившись над картой. Его лицо было измученным, но глаза горели ярким, лихорадочным огнем.
— Товарищ капитан, — тихо сказала она. — Разрешите обратиться.
Зубов поднял голову.
— Что у тебя, Нечаева? Что-то срочное?
— Так точно. От партизан.
Она протянула ему записку. Он быстро пробежал ее глазами. Потом еще раз, медленнее. Его брови поползли вверх.
— Вот как... — пробормотал он. — Штаб... И румыны... Это... это многое меняет.
Он поднялся.
— Спасибо, старший сержант. Это... это очень важные сведения. Ты молодец. Я немедленно передам по цепочке. Можешь быть свободна.
Ольга вышла из блиндажа. Небо на востоке уже начало светлеть. Предрассветный воздух был холодным и чистым. Она посмотрела на восток. Туда, где должен был родиться новый день. День, который войдет в историю. День, который для многих станет последним.
Она достала из кармана маленький мэрцишор, подарок Луминицы, и крепко сжала его в ладони.
«Господи, — прошептала она, сама не зная, к кому обращается. — Дай нам всем сил».
В следующей главе: Утро 20-го августа. Мы снова окажемся в штабе у генерала Пронина и в немецких окопах у обер-лейтенанта фон Лебека. Грянет огненный шквал невиданной силы — начнется великая артподготовка, которая сотрет с лица земли первую линию обороны врага...