Рубиновый венец 89 Начало
Дарья уставала так, что к вечеру валилась с ног. Но в редкие минуты покоя вспоминала Алексея. Его голос, когда читал стихи. Как смотрел на неё в тот день в саду.
Потом вздыхала и отгоняла эти мысли. К чему хорошему могут привести встречи с барским сыном? Только горе от них будет. Лучше работать и не мечтать о невозможном.
Уже была глубокая ночь. В доме Мезенцевых все спали, но Алексей сидел у свечи в своей комнате. В руках тот самый рисунок – лицо Дарьи, неумело выведенное карандашом зимой.
Он смотрел на бумагу и думал о том, что уже несколько месяцев не видел её. Может быть, она забыла о нем? Может быть, и правильно сделала…
Алексей осторожно вложил рисунок между страниц книги стихов – словно в тайник. Спрятал и сам себе удивился: почему ему страшно потерять того, кого он едва знает?
Свеча догорала. За окном начинало светать. А он всё сидел и думал об одном – о девушке с печальными глазами, которая разносила хлеб и слушала стихи Жуковского.
***
Весна наконец вступила в свои права. По Невскому Дарья шла с корзиной свежей сдобы, и впервые за долгие месяцы не кутался в платок. День выдался тёплый, даже душноватый. От мостовой поднимался запах конского пота, из труб домов тянуло дымом от дровяных печей.
После работы Дарья свернула в Александровский сад. Давно она сюда не заходила, почти всю зиму. Присела на знакомую скамейку, вздохнула. Алексея не было.
Но вскоре показалась знакомая фигура. Он быстро шёл по аллее, будто опаздывал на важную встречу. Увидел Дарью – и лицо его просветлело.
– Я думал, ты больше не придёшь, – сказал он, садясь рядом.
– Работы было много, – ответила Дарья, не поднимая глаз.
Они говорили о пустяках, но оба понимали – что-то изменилось за долгую разлуку. Слова давались труднее, и молчание стало тяжелее.
Встречи возобновились. Не каждый день, но регулярно. И старый Игнатий снова занял свой пост за дубом, снова докладывал графине о каждом свидании.
В один из майских дней Франц вручил Дарье корзину с лучшей сдобой.
– В дом Мезенцевых неси, – сказал он. – Заказ особый, к чаю.
У Дарьи ёкнуло сердце. Дом Алексея...
В парадной особняка Мезенцевых пахло воском и свежескошенной травой из сада. Слуга молча взял корзину, отсчитал деньги. Дарья уже поворачивалась к выходу, когда вдруг распахнулась дверь гостиной.
На пороге стояла женщина в дорогом платье – высокая, статная, с холодными глазами. Наталья Петровна Мезенцева остановилась и медленно оглядела Дарью с головы до ног. Взгляд был как нож – острый и презрительный.
– Ах вот она... – произнесла графиня ровным голосом. – Та самая уличная девчонка, с которой мой сын изволил разговаривать в саду?
Дарья неловко поклонилась, прижав руки к груди.
– Я только хлеб принесла, барыня...
– Не смей подниматься в нашу парадную без разрешения! – Резко оборвала графиня. – Улица – твоё место. И не вздумай больше появляться в саду, где гуляет мой сын.
Дарья покраснела до корней волос. Губы дрожали, но она молчала. Только смотрела в пол, сжимая кулаки.
В этот момент за спиной матери появился Алексей. Он стоял на лестнице и слышал каждое слово. Лицо его побледнело, пальцы судорожно сжимали книгу.
– Мама, – начал он тихо, – вы несправедливы. Она...
– Замолчи! – резко бросила Наталья Петровна, не оборачиваясь. – Не вмешивайся.
Графиня развернулась и ушла в гостиную, громко хлопнув дверью.
Алексей остался на пороге. Дарья подняла глаза – их взгляды на мгновение встретились. Он хотел что-то сказать, но слова не шли. А она уже направилась к выходу.
Это молчание сказало больше любых слов. И стало крепче любой клятвы.
В своей комнате Алексей сидел над тетрадью с уроками, но строчки расплывались перед глазами. Он не мог сосредоточиться. В памяти всплывало лицо Дарьи – бледное, испуганное. Как она стояла перед матерью, сжав руки. На одной он заметил свежий синяк. И это старое пальтишко – совсем маленькое ей, рукав едва доходили выше запястий.
В груди копилось чувство, которое он не умел назвать. Не жалость – что-то больше, сильнее. Хотелось защитить её, помочь чем-нибудь.
Алексей отложил перо и открыл ящик стола. Достал золотой червонец – подарок отца на именины. Тяжёлая монета поблёскивала в свете свечи. Он долго смотрел на неё, потом спрятал в карман.
– Я помогу ей, – сказал он вслух.
Но как? И что будет, если мать узнает? Их дружба выйдет наружу и тогда...
Алексей не стал додумывать. Взял плащ и тихо вышел из дома. В коридоре горели тусклые свечи, слуги уже разошлись по своим делам. Мать читала в гостиной – он слышал шелест страниц. Хорошо. Значит, никто не заметит его ухода.
На улице было прохладно. Весенний ветер гнал по мостовой жёлтые листья, где-то вдали лаяла собака. Алексей шёл быстро. В кармане лежала тяжёлая монета.
Он думал о том, как она живёт. В какой-то каморке, с тёткой, которая, судя по синяку на руке, не слишком её жалует. Работает с утра до вечера, таскает тяжёлые корзины по лестницам богатых домов. А он жалуется на скучные уроки и обеды из трех блюд.
Поздним вечером в Александровском саду только зажглись фонари, деревья роняли длинные тени. Дарья сидела на знакомой скамейке, кутаясь в старый платок. Рядом стояла пустая корзина – весь хлеб она уже разнесла по богатым домам. День выдался тяжёлый: одна барыня долго придиралась к свежести булок, другая заставила ждать полчаса, пока найдёт мелочь.
Дарья устала. Ноги гудели от ходьбы по лестницам, спина ныла от тяжести корзины. Но домой не хотелось. Там ждала Раида с вопросами, сколько принесла денег, и недовольным ворчанием.
Из темноты показался Алексей. Шёл быстро, будто боялся передумать. Дарья выпрямилась, забыв про усталость.
– Ты... опять здесь? – спросил он тихо.
Дарья чуть улыбнулась:
– Да. Отдыхаю.
Они молчали, слушая далекий шум города. Алексей сел рядом, и Дарья почувствовала, как напряжение дня отступает. Рядом с ним она могла просто быть собой – не работницей, не приёмышем, а просто девочкой.
Потом Алексей достал из кармана монету.
– Возьми.
Дарья посмотрела настороженно. Она даже не сразу поняла, что это золотой червонец .
– Нет! – Она резко протянула узелок обратно. – Я не попрошайка!
– Это не подаяние, – упрямо сказал Алексей. – Это... помощь. От меня. Просто потому что хочу.
– Почему? – спросила Дарья тихо. – Зачем тебе это?
Алексей молчал. Как объяснить то, чего сам не понимаешь? Что когда думает о ней, в груди что-то сжимается? Что хочется сделать её жизнь хоть немного легче?
– Не знаю, – честно признался он. – Просто хочу, чтобы тебе было хорошо.
Дарья долго смотрела на него. В глазах читалась борьба – гордость билась с нуждой. Эти деньги означали, что завтра она принесёт Раиде рубль, и после завтра - тоже. Значит, та будет довольна. Значит, ругани не будет.
Наконец она медленно спрятала монету за пазуху.
– Спасибо... Алексей.
Впервые она назвала его по имени. Он почувствовал, как что-то тёплое разлилось в груди. Дома его звали по отчеству, слуги обращались «молодой барин». А она просто сказала: «Алексей» – и это прозвучало лучше любых титулов.
– Мне пора, – сказала Дарья, поднимаясь. – Если не вернусь к ужину...
Она не договорила, но он понял. Ремень.
– Увидимся завтра? – спросил он.
Дарья кивнула и пошла к выходу, взяв корзину. Алексей проводил её взглядом – маленькая фигурка в старом платке быстро растворилась в сумерках.
А он остался на скамейке. Подумал о том, что сейчас он сделал первый шаг. Куда он приведёт – неизвестно. Но что-то подсказывало: назад дороги уже нет.
Графиня Наталья Петровна сидела в малой гостиной, неторопливо попивая кофе. Перед ней лежала стопка приглашений на летние развлечения, которые друзья устраивали на дачах – летний сезон обещал быть насыщенным. Она перебирала золотисто-кремовые карточки с витиеватыми гербами, планируя, где лучше всего показать Алексея потенциальным невестам.
Графиня была довольна. Сыну исполнилось девятнадцать, пора было подумать о серьёзном знакомстве. Князья Сомовы выдавали замуж младшую дочь, графы Ширяевы присматривали жениха для племянницы. Отличные партии, достойные Мезенцевых.
Тихий стук в дверь прервал её размышления.
– Войдите.
На пороге появился Игнатий, низко кланяясь. Старый слуга выглядел смущённым, словно не знал, как начать разговор.
– Что у тебя? – сухо спросила графиня, не отрываясь от приглашений.
Игнатий мялся у двери, переминался с ноги на ногу. Потом, видимо, решился:
– Простите мою смелость, сударыня. Но ваш сын… слишком часто гуляет один в последнее время.
– И что в этом плохого? – Наталья Петровна подняла глаза. – Молодому человеку полезны прогулки.
– Да только... – Лукьян понизил голос. – Он встречается там с девицей. Нищей.
Графиня резко отложила чашку. Фарфор звякнул о блюдце.
– С уличной девкой? Той самой?
– Да, госпожа. Я видел не раз. И... – слуга запнулся, потом продолжил. – … он давал ей деньги. И даже рисовал её портрет в блокноте.
Наталья Петровна медленно поднялась из кресла. На лице появилась холодная, стальная усмешка – выражение, которое не сулило ничего хорошего.
– Рисовал портрет, говоришь? – переспросила она тихо. – А деньги... какие деньги?
– Золотой червонец, сударыня. Она сначала не хотела брать, а потом взяла.
Графиня прошлась по комнате, обдумывая услышанное. Значит, дело зашло дальше простых разговоров. Алексей не просто болтает с торговкой – он готов тратить на неё деньги, рисовать её. Это уже не мальчишеская прихоть, это что-то серьёзнее.
– Когда это было? – спросила она.
– Вчера вечером, сударыня. И позавчера тоже видел их вместе.
– То есть он делает это регулярно, – медленно произнесла графиня. – Встречается с нищей, даёт ей деньги...
Она остановилась у окна, глядя на весенний сад. Если не принять меры сейчас, эта нелепая история может зайти слишком далеко.
– Благодарю тебя, Игнатий, – сказала она, наконец. – Ты поступил верно, что доложил мне об этом.
– Служу верой и правдой, сударыня.
– Продолжай следить за сыном. И докладывай о каждой встрече. Но чтобы он не заметил – понимаешь?
– Понимаю, сударыня.
Когда слуга вышел, Наталья Петровна вернулась к столу и взяла в руки одно из приглашений. Театр у Шереметевых в субботу. Там будет княжна Мария Давыдова – восемнадцать лет, прекрасное воспитание, солидное приданое. Как раз подходящая партия для Алексея.
Графиня усмехнулась. Пора переходить к решительным действиям. Сначала нужно поговорить с сыном, затем – разобраться с этой девчонкой. Никакая уличная торговка не посмеет разрушить планы Натальи Петровны Мезенцевой.
Она взяла перо и начала писать ответ на приглашение Шереметевых. Алексей примет приглашение, познакомится с достойными девушками и забудет свои глупые фантазии. А если не забудет – что ж, у неё есть способы ему помочь.
Графиня макнула перо в чернильницу и вывела на бумаге изящную подпись. План созрел в её голове быстро и чётко. И, как всегда, она была уверена в своей победе.
На другой день Алексей сидел за столом и рисовал в тетради. Лицо Дарьи проступало на бумаге – печальные глаза, тонкие черты, обрамлённые старым платком. Он старался передать то выражение лица, которое запомнил с их последней встречи.
Дверь распахнулась без стука. В комнату вошла мать – высокая, статная, с холодным лицом. Алексей вздрогнул и поспешно накрыл рисунок ладонью, но было поздно.