Отшумела половодьем весна, отгремев майскими грозами над Берёзовкой. Соловьиные трели, в Тихой Пади постепенно стихли, уступив место монотонному стрекоту кузнечиков. Солнце, уже набравшее свою силу, льёт теперь лучи на поля и луга, прогревая их до звонкого тепла. Деревья, в Калиновой роще, облаченные в густую зелень, словно шепчутся между собой, обмениваясь летними новостями. В воздухе с самого утра висит густая сладость цветущих трав. Смородинка, еще недавно бурная и полноводная, успокоилась и притихла. В ее зеркальной глади отражается безоблачное небо и кудрявые облака, лениво плывущие по лазурному простору. На берегах, утопающих в зарослях камыша, неспешно охотятся стрекозы, сменяющие свои наряды от изумрудно-зеленого до сапфирово-голубого.
В один из таких погожих августовских дней, Тая родила сына. Счастью Егора не было предела. Он, с глазами, полными радости, стоял на пороге больницы и держал на руках крошечный комочек, завернутый в кружева голубого конверта. С любовью всматриваясь в крошечное личико, еще не успевшее впитать краски жизни, и оно казалось ему самым прекрасным на свете. Он осторожно коснулся щечки младенца, губами, боясь разбудить его, и прошептал имя, которое они выбрали вместе с Таей – Мишка. Тая стояла рядом, держа в руках огромный букет из пёстрых мохнатых астр, и счастливо улыбалась.
— Спасибо родная за сына, — счастливо прошептал он.
Осторожно, чтобы не потревожить свою драгоценную ношу, стал спускаться с больничного крыльца. Тая, поблагодарив медсестру последовала вслед за ним.
— Счастливой вам дороги, возвращайтесь к нам ещё, за сестрёнкой или братиком для Михаила, — улыбалась приветливая женщина.
Дорога домой пролетела незаметно. Егор вел свой видавший виды газик аккуратно, словно вез хрустальную вазу, боясь потревожить сон Мишки. Тая не отрывала глаз от малыша, то и дело поправляя ему одеяльце. В доме их уже ждали. Стол ломился от угощений, приготовленных Зоей. Увидев счастливых родителей, она расплылась в улыбке и бросилась навстречу, всплеснув руками. Вслед за ней из комнаты выбежала Леночка, и тут же потребовала показать братика. Зоя тоже попросила.
— Ну, показывайте, показывайте, на кого похож! – приговаривала она, заглядывая в конверт.
— Мне кажется на деда Андрея, — улыбнулась Тая.
— У-у-у…, — протянула разочарованно Леночка, — какой маленький, он играться, наверное, ещё не умеет.
— Ничего, подрастёт и научится, — заверил её Егор.
Мишка, словно чувствуя всеобщее внимание, захныкал и открыл глазёнки. Егор осторожно передал младенца Зое, а сам обнял Таю.
— Вот вы и дома, а то мы ту без тебя совсем не знали, что делать, — проговорил он, целуя жену.
Вечером из Лебяжьего приехали Нота с Иваном.
— Ну, показывайте наследника, — добродушно пробасил Иван, склоняясь над кроваткой, — маленький какой, даже в руки взят страшно, — признался он.
— Ничего, скоро свой появится, быстро привыкнешь, — улыбнулся Егор и толкнул его в бок, — ну что, пока бабы будут тут болтать, пойдём пропустим по маленькой, за здоровье Михаила Егоровича.
— Пойдём, — заговорщицки подмигнул ему Иван.
— Тайка, — Нота осмотрела подругу, — а ты ни капельки не изменилась. Такая же, как тростиночка, разве что грудь больше стала. А так не скажешь, что родила, — говорила она, придерживая рукой огромный живот.
Одета Нота была в просторное ситцевое платье для беременных.
— Ну как живёшь с Иваном, ладите? — спросила Тая, застёгивая на груди платье, она только что покормила Мишку.
— Хорошо, — улыбнулась Нота, — он такой заботливый, всё вокруг меня бегает, пылинки сдувает. Свекровь у меня замечательная.
— Не жалеешь, что вышла за него замуж?
— Ни капельки, — покачала головой Нота, — знаешь, мне кажется, я полюбила Ваню. Он с утра на работу уйдёт, а я вечера дождаться не могу, чтобы его увидеть.
— Вот видишь, а ты боялась.
— Я и сейчас боюсь, — призналась Нота.
— Чего? — удивилась Тая.
— Боюсь, что растолстею после родов, и он меня разлюбит.
Тая рассмеялась, приобняв подругу за плечи.
— Глупенькая, да он на тебя молиться будет! Ты у нас красавица, умница, да еще и хозяйка замечательная. Разве можно такую разлюбить?
Не забивай себе голову ерундой. Лучше подумай, какое имя малышу выберешь.
Нота мечтательно посмотрела в окно.
— Мы с Ваней решили, если девочка, будет Анюта, в честь моей бабушки. А если мальчик… еще не придумали. Ваня хочет назвать в честь своего отца, Николаем.
— Красивое имя, — согласилась Тая, — ласково можно звать Коля, Коленька.
— Крестить детей будем у нас, в Лебяжьем?
— Конечно у вас, здесь я не могу. Сама знаешь, в школе меня за это по головке не погладят.
Нота вздохнула, прижав руку к щеке.
— Коленька… Звучит неплохо, — мечтательно произнесла она.
—Ну вот и отлично, — сказала Тая, погладив её по плечу, — а сейчас пойдем чай пить с пирогами. Тётя Зоя такой вкусный пирог испекла.
Они прошли на кухню, где уже на столе кипел самовар, а Зоя, раскладывала по тарелкам аппетитные пироги с капустой.
— Ну девчата, присаживайтесь, — сказала она, приветливо улыбаясь, — я вам чаю налила, тебе Тая, с молоком говорят это для маленького полезно.
За столом они долго болтали о детях, о предстоящих хлопотах с крестинами, о всякой женской ерунде. Уехали гости домой, уже поздно вечером.
А в конце сентября, у Свечкиных, родилась девочка, светленькая и голубоглазая. Нота всё всматривалась в личико ребёнка, боясь увидеть черты Анатолия, но к счастью, девочка на него ничем не походила. Иван, когда увидел дочку в первый раз, сразу заверил. На бабушку мою похожа. Она говорят, в молодости красавицей была. Назвали её, как и задумывали раньше, Анной. В ноябре, когда Нота совсем оправилась от родов, детей окрестили. Тая с Егором приехали в Лебяжье, и там тихо, не афишируя, местный батюшка провёл обряд.
Шло время, дети подрастали. Вернулся из Армии Сашка, и они с Варей сыграли свадьбу. Однажды, когда Нота была беременна уже третьим ребёнком, к ним приехала встревоженная мать. Соня отвела дочь в сторону, и стала что-то быстро шептать. Увидев, как жена изменилась в лице, Иван напрягся. Нота побледнела, прислонившись к стене. Он подхватил её под руку, обеспокоенно глядя в лицо.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Пойдем в дом, — ответила Нота дрожащим голосом, и, опираясь на руку мужа, направилась внутрь.
Соня вошла следом, тяжело вздыхая, в доме она принялась рассказывать.
— Вожусь я значит во дворе с овечками, вдруг слышу шум какой-то, выхожу на улицу, у нашего дома машина стоит большая, чёрная.
— Волга что ли? — переспросил Иван.
— Не знаю, Кошкина у нас на такой ездит.
— А дальше что?
— Выходят из неё мадам городская, и этот, ухарь, что учителем у нас работал.
— И зачем же они пожаловали? — Иван почувствовал, как в нём стало расти беспокойство.
— За Ноту с ребёнком стали расспрашивать. Я сказала им, что ты замуж вышла, — Соня посмотрела на дочь, — и здесь боль не живёшь. А они не унимаются, всё допытываются куда уехала. Спрашиваю, зачем это надо, а мадам мне отвечает: «Ребёнка хотим признать, и чтобы Анатолий мог его воспитывать». Я как это услышала, взашей их со двора вытолкала. Говорю нет у тебя никакого ребёнка, Нотка рожать не стала, избавилась. Но боюсь они мне не поверили. Может искать станут, сюда заявятся. Вот и приехала, чтобы предупредить.
Иван слушал молча, сжав кулаки. В его глазах плескалась ярость, но он старался держать себя в руках.
— Не переживай, — сказал он, обняв Ноту, — он не посмеет приблизиться к Анютке, я этого не позволю.
Нота вздрогнула, прижавшись к мужу. Воспоминания нахлынули с новой силой, обжигая сердце раскаленным углем. Она помнила Анатолия, его красивые речи и обещания, а потом – холодное равнодушие, когда узнал о беременности. И страх, липкий, парализующий страх перед матерью, перед осуждением всей деревни. Как хорошо, что тогда появился Иван, ее спаситель, ее надежда. Теперь у нее была семья, дети, любящий муж. И она не позволит никому разрушить этот хрупкий мир. Иван поцеловал Ноту в висок, чувствуя, как она дрожит. В душе его, разлилась бесконечная нежность к этой женщине, он знал, что не позволит какому-то городскому хлыщу нарушить их покой. Анюта – его дочь, и он будет защищать ее от всего мира. Он вспомнил, как впервые увидел Ноту, когда приехали в Берёзовку знакомиться, ее испуганные глаза, ее нежность и хрупкость. И как он полюбил ее, всем сердцем, всей душой.
— Я разберусь, — твердо сказал он, — никто сюда не сунется. А если появятся, пожалеют, что на свет родились.
(Продолжение следует)
