Дарья Десса. Роман-эпопея "Хочу его забыть"
Часть 9. Глава 38
Случившееся с Никитой Граниным для меня стало ударом, от которого я даже по прошествии трёх суток никак не могу прийти в себя. Весь наш дом, видя моё состояние, погрузился в мрачное ожидание. Дети перестали кричать и шуметь, ведут себя тихо, как мышки. Роза Гавриловна скользит между комнатами, словно бесплотная тень. Игорь постарался меня утешить, но бросил эти бесплодные попытки, сказав только, что мне нужно постараться это пережить, а он будет всегда рядом.
Сегодня утром Олюшка подошла ко мне, взяла руку в свои маленькие ладошки, поцеловала и, посмотрев в глаза, спросила:
– Мамочка, ты заболела, да?
– Нет, солнышко, просто… на работе неприятности, – попыталась я придумать более-менее подходящую причину.
– Тебя кто-то обидел? Давай мы с Мишаней поедем туда и подерёмся с ним? – спросила она, и я, готовая расплакаться, улыбнулась сквозь слёзы:
– Не нужно, солнышко, ни с кем драться. Просто так сложились обстоятельства, но я уверена, точнее… хочу верить, что всё будет хорошо.
Погладила ее по голове, поцеловала в лобик и отпустила. По сердцу словно мягкой лапкой кто-то провёл. Так приятно слышать, как она своего единокровного брата ласково называет Мишаня. Не Миша, не Мишка и уж тем более не Михаил, а… Мишаня. Я не знаю, почему Олюшка выбрала именно такой вариант, но понимаю почему: их отношения, к моему большому удивлению, не основаны на ревности. Они не борются между собой за моё или Игоря внимание. Может, потому что Никиты еще слишком маленький. Или есть еще причина: мы покупаем ему другие, мальчишечьи игрушки, потому не приходится ничего делить. Они даже развлекаются вместе, Олюшка показывает ему свои любимые мультики…
Игорь воспринял всё правильно. А ведь мог бы и высказать недовольство: с чего вдруг его законной жене расстраиваться из-за человека, с которым у нее был несколько лет назад короткий страстный роман? Любой другой на месте Золотова рассердился бы и потребовал от меня прекратить горевать о Гранине. Но потому я и вышла замуж за Игоря: он не такой, как все. Добрый, ласковый, понимающий. Умница, каких мне встречалось очень мало на жизненном пути. Тем ценнее его ко мне отношение.
Отдельная часть моих мыслей в эти непростые дни посвящена тому, что Никита теперь совершенно точно не сдержит своего обещания по поводу устранения Клизмы. То есть он и так уже недавно отказался помогать, как «истинный мужчина», который, как известно, «хозяин своему слову: захотел – дал, захотел – забрал обратно». Но я за это его не виню, конечно: видела же, что Гранин, похоже, впервые в жизни страстно влюбился. Он даже ко мне не испытывал столь сильного чувства, и я могу понять, почему решил не помогать с Красковой: слишком опасно. Боялся потерять должность, престижную высокооплачиваемую работу… Теперь потерял всё.
Я видела его медицинскую карту, заполненную доктором Звягинцевым. Чудо, что Гранин после того количества тяжелейших травм, выпавших на его долю, остался жив. Если он вообще когда-нибудь сможет выйти из вегетативного состояния, то неизвестно, сможет ли вести обычную жизнь. Кости срастутся, сосуды и мягкие ткани ему сшили, процесс заживления уже начался. Но ведь это половина дела. Вторая зависит от желания самого человека жить.
К тому же Никита несколько минут был в состоянии клинической смерти, мозг не получал достаточного объема кислорода, и может так случиться, что когда Гранин очнётся, это будет уже… совсем другой человек. Однажды ведь с ним такое уже произошло, когда после аварии он потерял память. Теперь, боюсь, будет намного хуже.
На второй день после происшествия и.о. главврача пошла в наступление. Поскольку самостоятельно принимать кадровые решения такого уровня она не может, связалась с комитетом по здравоохранению, чтобы те срочно назначили для нашей клиники нового управляющего. «Свято место пусто не бывает», – подумала я тогда, услышав эту новость от своего заместителя Туггут.
– И кого они пророчат на это место? – спросила ее. – Надеюсь, не этого жулика Шилова, который со своей подельницей разворовывал продукты для столовой?
– Нет, Элли, что ты. Владимир Иванович давно потерял доверие Клизмы, так что его на этом посту нам увидеть, слава Богу, больше не придётся.
– Тогда кто же там окажется?
– А вот здесь у меня есть хорошая новость, – Матильда Яновна загадочно улыбнулась. – Ну, если постараться принять ее объективно.
– Да не томите, прошу, – взмолилась я.
– Наша начальник отдела кадров Ольга Васильевна Тихонькая! – выпалила Туггут с широкой улыбкой и выжидательно на меня уставилась.
Я застыла. Новость буквально придавила к стулу.
– Оля – наш новый заведующий клиникой?! – проговорила едва слышно.
– Она самая, – хихикнула Матильда Яновна. – Мамочка двоих непризнанных детей главврача Вежновца, бывшая его секретарь, еще до Романовой, а после, как говорится от отходя от станка, любовница доктора Берегового.
Некоторое время я сидела молча, пытаясь переварить услышанное. Не то чтобы оно шокировало в отрицательном смысле, просто…
– Элли, что с тобой? – прервала мои раздумья Туггут. – Разве это плохо, что заведующей станет Тихонькая?
– Я… даже не знаю, как к этому относиться, – пролепетала в ответ.
– Положительно, – улыбнулась Матильда Яновна. – Сама посуди: ну кто еще, кроме как самого Ивана Валерьевича, мог так расстараться?
– Думаете, это его работа?
– Конечно! Он ведь человек умный, хотя порой и ведёт себя, как глупая истеричка. Ну, как говорится, и на старуху бывает проруха, – она коротко рассмеялась. – Наверняка постарался продвинуть свою бывшую протеже, чтобы иметь возможность влиять на всё происходящее в клинике, при этом оставаясь дома. Умно придумал, согласись?
– Люди меняются, Матильда Яновна, – ответила я. – А власть их портит. Потому неизвестно, чем всё обернётся. Может, оказавшись на этом посту, Ольга поведёт себя совершенно не так, как мы ожидаем.
– Ты так глубоко не копай, – предупредила заместитель.
– Да я, в общем-то…
– Вот-вот, пытаешься отыскать проблемы на ровном месте.
– Ну, хорошо, уговорили, – я постаралась улыбнуться, хотя далось это с большим трудом. – Но как комитет может согласовать кандидатуру Тихонькой, если она…
– Состояла с Вежновцом в близких отношениях? – продолжила Туггут. – Да очень просто: Клизма об этом ничего не знает.
– Это всего лишь вопрос времени, – покачала я головой. – Ей обязательно кто-нибудь сообщит.
– Ну и что? – усмехнулась Матильда Яновна. – Даже если Клизме станет всё известно, то я думаю, Иван Валерьевич и здесь ее обыграл.
– Каким образом?
– Чтобы посадить на это место Тихонькую, наверняка заручился поддержкой кого-то из своих покровителей. У него, помимо Клизмы, есть и те, кто его поддерживает. Думаешь, почему он после Гранина главным врачом стал?
Пожимаю плечами. Никогда не вникала в подробности этой придворной жизни. Все эти тайны Мадридского двора не интересовали. Работа, пациенты, – вот что всегда было у меня на первом месте. Драки же бульдогов под ковром, как называл подобные вещи премьер-министр Британии Уинстон Черчилль, пусть остаются на совести организаторов и участников. Вот какой вывод я сделала из этой ситуации: мне нужно срочно переговорить с Вежновцом.
Вечером после смены отправляюсь к нашему по-прежнему формально главврачу. Уже третий месяц пошёл, как Иван Валерьевич восстанавливается после тяжелейшего инфаркта. Не знаю, разрешит ли ему комитет вернуться на прежнюю должность или будет настаивать на том, чтобы закрепить в его кабинете госпожу Мороз. Если так случится, у клиники настанут тяжкие времена, и никакое назначение Тихонькой заведующим ничего не изменит. Если Нора Леонидовна окрысится на Ольгу, то вместе с Клизмой они сожрут ее, только косточки захрустят.
Огромный пёс по кличке Босс, любимец Ивана Валерьевича, встречает меня около автоматически открывшейся калитки. Старый здоровяк машет хвостом и тянется мокрым носом, – обнюхать, убедиться, что опасности для имущества нет. Машинально протягиваю руку и глажу его по большой, как у телёнка, голове. Пёс реагирует, довольно прикрыв глаза. «А ведь когда-то я твоего хозяина из-за тебя чуть работы не лишила», – думаю, вспоминая, как получила на Вежновца мощный компромат, когда он приволок Босса в клинику и стал делать ему операцию. Но теперь всё в прошлом. Нынче у нас проблемы куда серьёзнее, и так получилось, что с некоторых пор мы с Иваном Валерьевичем не просто союзники, а даже можно сказать заговорщики. Удивительно: никогда не думала, что подобное может случиться.
Подходя к коттеджу, невольно замедляю шаг, рассматривая красивые розы. Интересно, кто за ними ухаживает? Неужели наш плешивый лидер решил привнести красоту в мир? В этот момент поднимаю глаза и вижу Вежновца. Он стоит у большого панорамного окна на втором этаже и с несколько натянутой улыбкой машет мне рукой. Мол, заметил, уже спускаюсь встречать. Когда оказываюсь у массивной дубовой двери, главврач распахивает ее сам, делает преувеличенно гостеприимный жест и с порога, понизив голос до заговорщицкого тона, начинает:
– Эллина Родионовна, я очень сочувствую вашему горю. Примите мои искренние соболезнования.
Я на мгновение запинаюсь, озадаченная такой формулировкой, делаю шаг внутрь, в прохладную прихожую, и спрашиваю прямо:
– В каком смысле? Какому горю?
– Ну, я про Никиту Михайловича, – опасливо, будто боится наступить на мину, говорит Вежновец. Он внимательно заглядывает мне в глаза, пытаясь просканировать мою реакцию и понять, как себя дальше вести. Вдруг мне совершенно наплевать на Гранина? Или, наоборот, я убита разразившейся трагедией и сейчас разрыдаюсь у него на плече?
– Никакого горя нет, Иван Валерьевич, – отвечаю подчёркнуто спокойно и холодно, давая понять, что выбрана неверная тактика. – Доктор Гранин выжил, и это главное. Да, он в коме, в стабильно тяжелом состоянии. Подключён к аппарату ИВЛ, но все защитные функции его организма работают, жизненные показатели стабильны, начался медленный, но верный процесс заживления. Я более чем уверена, что рано или поздно Никита Михайлович придёт в себя.
– Да-да, конечно, вы абсолютно правы, – поспешно говорит Вежновец, мгновенно подстраиваясь под моё ровное, деловое настроение. – Проходите, пожалуйста.
Он провожает меня в просторную гостиную, обставленную сдержанно, но дорого. Потом суетится, получив мой лаконичный ответ на вопрос, что я буду пить, и включает свою навороченную, похожую на пульт управления космическим кораблем, кофемашину. Спустя некоторое время мы сидим в глубоких кожаных креслах: я – с чашкой ароматного капучино с идеальной пенкой, Иван Валерьевич, которому нужно следить за давлением, – с бокалом зелёного чая с жасмином и магнолией. Поначалу мы ведём нарочито светскую беседу, обсуждая затяжные дожди и последние спорные реформы в отечественной медицине, словно оба боимся притронуться к той главной, острой теме, которая и собрала нас здесь. Но оба понимаем и другое: слишком долго уходить от разговора не получится. Пауза затягивается.
– Иван Валерьевич, мне вчера сообщили насчёт назначения Ольги Тихонькой на должность заведующей отделением. Ваша работа? – спрашиваю я, нарушая молчание.
Главврач хитренько улыбается в свою чашку, делая вид, что обдумывает ответ. Затем смотрит на меня и отвечает с лукавой гордостью:
– Само собой. Нужно было действовать быстро.
– Стараетесь упрочить своё пока ещё шаткое положение в клинике, да? Расставляете верных людей.
– Конечно. Ведь теперь наш с вами амбициозный проект, полагаю, не состоится, – произносит он с долей искусно сыгранной печали в голосе.
– Почему вы сделали такой поспешный вывод?
– Ну… Вы же ничего не говорите. Столько времени прошло, а от вас ни слова. Вот я и решил, что…
– Вы правы в одном: тот человек, которому я отправила ваш проект для ознакомления и финальной оценки, пока ничего не ответил. Но это вовсе не значит, что на всём можно поставить крест. Нужно уметь ждать и верить, Иван Валерьевич. Вот вы же не потеряли надежду вернуться в своё кресло на постоянной основе?
– Нет, конечно! – он произносит эти слова с заметным, неподдельным оживлением, подавшись вперёд.
– Значит, мы будем ждать, когда ответят… – не успеваю договорить. Вдруг слышу, как в сумочке настойчиво начинает вибрировать телефон. Достаю его, смотрю на экран. Имя абонента заставляет меня внутренне собраться. Провожу пальцем по экрану и прикладываю смартфон к уху.
– Эллина Родионовна, здравствуйте, это Кудрин.
– Здравствуйте, Алексей Евграфович.
Главврач, услышав фамилию, почтительно, словно по команде, вытягивается на стуле. Его лицо неуловимо меняется, чуть бледнеет, а в глазах застывает напряженное ожидание. Он замирает, боясь издать даже малейший звук.