Глава 3
В этот момент в дверь решительно постучали — три коротких удара, словно человек за дверью сомневался, стоит ли вообще беспокоить занятых людей. Анастасия Петровна обернулась и увидела на пороге запыхавшегося мужчину средних лет. Его форма сотрудника охранной фирмы была явно с чужого плеча — рукава куртки чуть коротковаты, а брюки морщинились на коленях. На нагрудном кармане красовался потертый значок «Сатурн-Безопасность».
Он переминался с ноги на ногу, как нашкодивший школьник, и от него пахло дешевыми сигаретами и легким перегаром. Анастасия Петровна мгновенно отметила красные прожилки на белках глаз и нервный тик правого века.
— Меня Пётр Ильич вызвал, — объяснил он, растерянно оглядывая комнату с полицейскими и телом на полу. Голос слегка дрожал — то ли от быстрого бега, то ли от волнения. — Я Кирилл, охранник. За домом присматриваю.
«Как же ты присматривал, голубчик, что здесь женщина умерла?» — подумала Анастасия Петровна, но вслух ничего не сказала. За долгие годы службы она научилась не показывать своих мыслей раньше времени. Виновных быстрее выводит из равновесия доброжелательное спокойствие, чем явное подозрение.
Она заметила, как мужчина старательно избегает смотреть на тело, а его кадык нервно дергается при каждом глотке. «Боится, — определила она безошибочно. — Только чего больше — мертвеца или того, что полиция может узнать?»
Анастасия Петровна и Зорин переглянулись.
— Очень кстати, — сказала она. — Расскажите, когда вы в последний раз проверяли этот дом?
Охранник переминался с ноги на ногу, явно нервничая.
— Три дня назад. Всё было в порядке, клянусь! Замки целы, окна закрыты...
— А сигнализация? — вмешался молодой следователь. — Дом ведь на сигнализации?
Лицо охранника стало растерянным.
— Да, но... Николай Степанович позвонил неделю назад, велел отключить. Сказал, что приедет с гостями на выходные.
Анастасия Петровна почувствовала, как в груди разливается знакомое тепло — то особое ощущение, которое всегда возникало, когда разрозненные факты начинали складываться в единую картину. В прокуратуре коллеги в шутку называли это её "детективной лихорадкой". Покойный муж Анатолий узнавал её состояние по еле заметному румянцу на щеках и блеску в глазах. "Настя поймала след," — говорил он тогда, зная, что ужин, скорее всего, остынет, а постель останется пустой до глубокой ночи.
Она провела рукой по седым волосам — жест, который выдавал её волнение с молодости. Внутри словно заработал тот самый аналитический механизм, который за годы следствия помог ей распутать не один десяток сложных дел. Старые шестерёнки со скрипом проворачивались, но всё ещё работали безупречно.
Информация выстраивалась в стройную линию: сигнализация отключена по звонку, якобы от Лебедева; дорогой коньяк; два бокала; молодая ухоженная женщина; отсутствие взлома... И этот охранник с бегающим взглядом и запахом перегара.
— Значит, Лебедев всё-таки собирался сюда приехать, — медленно произнесла она, чувствуя, как каждое слово оставляет во рту привкус сомнения. Тридцать пять лет в прокуратуре научили её не доверять очевидному. Её левая бровь слегка приподнялась — верный признак того, что перед внутренним взором уже выстраивается альтернативная версия. — Или кто-то очень хотел, чтобы мы так думали...
Она невольно потёрла большим пальцем безымянный — привычка, появившаяся после смерти мужа, когда она сняла обручальное кольцо и повесила его на цепочку вместе с крестиком. Лучшие дела она всегда раскрывала так — интуиция подсказывала направление, а логика выстраивала доказательства. Сейчас интуиция кричала: что-то здесь не так, слишком всё аккуратно, слишком удобно для простых выводов.
Зорин, стоявший рядом, уловил в её голосе ту особую интонацию, которую помнил ещё с совместной работы. Когда Анастасия Петровна говорила таким тоном, значит, уже видела то, что остальные пропустили.
Дождь усилился, барабаня по крыше и окнам. В доме стало темнее, и кто-то из полицейских включил верхний свет. Тело на ковре, освещённое теперь беспощадно ярко, казалось ещё более неуместным в этой роскошной гостиной.
Анастасия Петровна почувствовала, что её затягивает в эту историю с той же неумолимой силой, с какой когда-то затягивало в водоворот самых сложных расследований. Знакомое ощущение — как будто внутри раскручивается пружина, долго дремавшая в покое. Пять лет она убеждала себя, что счастлива копаться в земле, а не в чужих тайнах, что рада просыпаться, не думая о трупах и алиби. Но сейчас, стоя в чужом доме перед телом незнакомой женщины, она ощутила, как кровь быстрее бежит по венам, а сердце бьётся чаще — словно старый боевой конь, услышавший звуки трубы.
Она знала это чувство — смесь профессионального азарта и тихой печали от того, что очередная человеческая жизнь оборвалась так внезапно и бессмысленно. Странное, противоречивое состояние, когда горечь от чужой трагедии переплетается с жаждой поиска, с желанием докопаться до правды. "Ты как наркоман," — говорил ей когда-то муж, — "только твой наркотик — справедливость".
Анастасия Петровна машинально потянулась к карману, где раньше всегда лежала потрёпанная записная книжка в кожаном переплёте — подарок отца на первое дело. Но нащупала лишь носовой платок и ключи от дачного домика. Пять лет на пенсии, а профессиональные жесты никуда не делись. Как и привычка замечать мелочи, задавать вопросы, не доверять очевидному. Официально она на пенсии была уже давно. Двадцать лет службы — и вот она — пенсия. Для кого-то долгожданная. Но не для Насти. Она еще долго ловила преступников, расследовала самые сложные и запутанные дела. И вот только пять лет как решилась на отдых.
Шестидесяти лет. Артрит, давление, грядки у дачи, тюльпаны, запах свежей выпечки на всю кухню... Казалось бы — живи себе, радуйся внукам, не вспоминай про те вечера под тусклой лампой в прокурорском кабинете. Но вот беда: внутренний голос, тот самый, которому Настя доверяла столько лет, не умолкал.
— Эта девочка... — словно кто-то шепчет где-то внутри, — она заслуживает, чтобы хоть кто-то узнал правду.
Внутренний голос звучал с интонациями покойного Василия Степановича, её первого наставника в прокуратуре. Тот всегда говорил, что настоящий следователь как гончая — раз взяв след, не отступит, пока не найдёт добычу. "У тебя эта хватка есть, Настя", — говорил он, когда она, молодой следователь, засиживалась в кабинете до полуночи, перебирая материалы дела. Эта хватка помогла ей раскрыть более сотни преступлений. И, возможно, из-за неё же её брак трещал по швам, пока Анатолий не научился принимать её одержимость работой.
Она провела рукой по седым волосам, собранным в строгий пучок — жест, доставшийся ей от матери, учительницы математики, которая всегда говорила: "Причёска женщины — отражение порядка в её мыслях". В молодости волосы были тёмно-русыми, почти каштановыми, как у этой погибшей девушки. Теперь они белы как снег, но всё так же непокорны — выбиваются из пучка, словно намекая, что и характер не смягчился с годами.
Анастасия Петровна глубоко вздохнула, чувствуя, как старое сердце наполняется решимостью. В груди немного покалывало — то ли от волнения, то ли напоминание о необходимости принять вечернюю таблетку. Врач предупреждал об излишних нагрузках, советовал "размеренный образ жизни подобающий возрасту". Как будто страсть к правде имеет срок годности.
"Чёрт с ним, с давлением," — подумала она с той же решимостью, с какой когда-то шла на допросы самых опасных преступников. Пока есть силы стоять на ногах, есть силы и бороться за справедливость.
Пожалуй, садовые тюльпаны подождут.
Годы на пенсии не притупили её чутье, и сейчас оно кричало, что в этом деле о запертом доме скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Предыдущая глава 2:
Далее глава 4: