С утра Наталья почувствовала запах вишнёвого варенья. Ни кастрюли, ни плиты, ни открытых банок в доме не было. Только тонкий, призрачный аромат — будто кто-то варил его на соседней кухне и забыл закрыть форточку. И едва заметная, совсем неуместная нотка розмарина.
Она подошла к окну, выглянула во двор. Всё было как обычно: старики у подъезда, дети с самокатами, запылённые автомобили. Ветер шевелил занавески. Кот, рыжий и вальяжный, по кличке Тарантино, лежал на подоконнике и флегматично щурился.
Наталье сорок два. Высокая, с тёмными волнистыми волосами до плеч, серо-зелёными глазами и упрямой складкой между бровями. Когда-то она была худой, почти по-мальчишески, но с возрастом округлилась — красиво, без тяжести. Одежду носила простую, но со вкусом: льняные рубашки, кеды. Любила удобство, порядок и чтобы всё было по полочкам. Работала бухгалтером в небольшом подмосковном ЖК — точная, собранная, незаменимая. Жила в двухкомнатной квартире на первом этаже панельного дома, с балконом, выходящим во двор, и всегда свежими цветами на подоконнике.
Саша, её муж, был полной противоположностью. Рекламщик, рассеянный, вечно в телефоне, всегда в движении. Блондин, с яркой улыбкой, мягкой небритостью и холёной небрежностью в одежде: джинсы, футболки, кроссовки, купленные «по акции, но крутые». Ему было сорок шесть. За десять лет брака они так и не стали «единым целым» — жили скорее параллельно, чем вместе.
Познакомились они банально — Наташа вела бухгалтерию в агентстве, где тогда работал Саша. А он только что развёлся. Сказал, что «перерос» прежние отношения, что бывшая — Алина — не верила в него и тянула вниз. Наташа тогда ему поверила. Потом долго сомневалась, не повторяет ли она чужую ошибку.
Прошло два года, прежде чем она поняла, что Саша всегда говорит красиво. А правда — это то, что остаётся за кадром. У них не получилось завести ребёнка: попытки, слёзы, надежда, потом пустота. Наташа прошла через процедуры, анализы, один раз даже заговорила об усыновлении, но Саша отмахнулся. Потом просто настала тишина. Жили дальше. Каждый в своей роли.
***
Утро было субботнее. Наташа решила испечь гренки — хрустящие, как в детстве. Нашла в шкафу банку вишнёвого варенья — то самое, что летом закрутила тётя в Киржаче. И вдруг вспомнила про розмарин — купленный вчера в "Магните", по наитию. Положила на гренку ложку варенья, сверху листик зелени. Попробовала. Вкус получился странный. Но цепляющий. Такой, что хочется понять: нравится тебе это или нет?
И тут раздался звонок домофона.
— Наташа? — голос был знакомым, но не сразу узнаваемым. — Это Алина. Бывшая Сашина. Прости, что без предупреждения. Я у твоего подъезда.
— Зачем? — выдохнула она.
— Поговорить. Одну минуту. Можно?
Она колебалась. Не могла понять — любопытство это или жалость. Но нажала кнопку.
Алина поднялась. Высокая, с ровной осанкой. Пепельно-русые волосы собраны в тугой хвост. Чёрное платье, чуть великоватое, и тонкая цепочка на шее. Лицо — усталое, с глубокими тенями под глазами. Не нарочито, не театрально — просто человек, на котором печать осени. Она когда-то работала дизайнером интерьеров, с деловой хваткой и любовью к светлым фактурам.
— Я не за Сашей, — сказала она сразу. — И не за скандалом. Можно воды?
Наташа кивнула. Подала стакан. Алина пила жадно, потом поставила и села. Пауза затянулась.
— Не буду тянуть. У меня лейкоз. Острый. Лечусь, но шансы — как на орёл или решку. — Она улыбнулась криво. — Я не клянчить или жаловаться. Но у меня есть одна маленькая просьба.
Из сумки она достала старый блокнот. Потёртый, с ручкой, привязанной шнурком.
— Мы с Сашей когда-то мечтали открыть кафе. Маленькое, уютное. С завтраками, выпечкой, уютными чашками. Я писала рецепты, он рисовал логотипы. Всё было в этом блокноте. Потом мы развелись, и я забрала его — не из вредности, просто... не могла выбросить. Сейчас понимаю — уже не открою. Но может, ты...
— Я? — Наташа опешила.
— Ты трезвая. Ты умеешь держать в руках порядок. Если вдруг — не сразу, когда-нибудь — решишь, не выбрасывай. И Саше не говори. Не сейчас. Пусть всё пока идёт как есть.
Она встала. Наташа не знала, что сказать. Просто проводила её взглядом. Потом вернулась на кухню, открыла блокнот. Внутри — наброски меню, схемы зала, логотип: чашка с паром и надпись «У Али». Рецепты: лимонный кекс с маком, чай с лавандой и... гренки с вишнёвым вареньем и розмарином.
На следующий день Наташа приготовила эти гренки снова. Съела на балконе. С чашкой мятного чая. Вкус был живой. Почти как память о чём-то неуловимом.
***
Прошло несколько недель. Наташа жила привычно, но с мыслью, как занозой под кожей. Потом услышала по телефону сухое: «Алина умерла». От общей знакомой. И вдруг — будто кто-то подтолкнул изнутри — она открыла ноутбук и начала искать объявления.
Нашла помещение — первый этаж многоэтажки. Раньше тут была «Союзпечать», потом — салон связи, всё давно съехало. Окна выходили на сквер, рядом — остановка и булочная. Соседка сказала: «Проходное место, бери».
Наташа уволилась. Взяла кредит. Лена, подруга, помогла перекрасить стены, заказала мебель на Авито. Саша поначалу скептически фыркал, но потом принёс светильники, посоветовал печатать листовки. Сам сделал логотип, как когда-то мечтал.
Когда Наташа сказала:
— Хочу попробовать... открыть кафе. Маленькое. С завтраками.
Он помолчал. Потом кивнул.
— Тогда дай мне придумать название.
Она достала блокнот и протянула.
— Уже придумано. «Вишнёвое варенье». С привкусом розмарина.
Он взял его в руки, посмотрел, и тихо сказал:
— У Али так пахли волосы. Когда мы только познакомились.
Наташа кивнула. Она не чувствовала ревности. Только лёгкое покалывание за грудиной. И удивительное тепло. Потому что что-то началось заново.
***
Кафе открылось. Сначала — по выходным. Потом каждый день. Наташа вставала в шесть, пекла кексы, варила кофе. Клиенты появлялись медленно: соседка с этажом выше, мужчина с ноутбуком, мама с ребёнком. Потом — больше. Кто-то советовал, кто-то просто заходил «на запах».
В один из первых дней зашла пожилая женщина в сером берете и с палочкой. Она взяла чай с облепихой и кекс, присела у окна, долго смотрела в тетрадь. А потом подошла и сказала:
— Спасибо вам, девочка. У вас вкус детства. Как у мамы.
Наташа расплакалась, едва дождавшись, когда та уйдёт. От неожиданности. От счастья. От страха — а вдруг не получится?
Вечером она записала в блокноте: «Запахи — это мост. Мы сами не знаем, куда ведёт. Но если идёт — надо идти».
Потом пришли ещё: курьер с соседней типографии, медсестра с дежурства, пара подростков, взявших один капучино на двоих. Кто-то приносил открытки. Кто-то — забавные истории. У Наташи появилось ощущение, что кафе — это не бизнес, а способ говорить с людьми. Не словами. Через пироги, запах корицы, уютную тишину.
Блокнот Алины лежал под кассой. Наташа вела рядом свой — аккуратный, с новыми идеями. Иногда ей казалось, что запах варенья появляется раньше, чем она открывает банку. И тогда она знала — всё идёт как надо.
А Саша… Саша задерживался всё чаще. Он мыл чашки, советовался с поставщиками, раз в неделю приносил свежие цветы. Они по-прежнему были разными. Но теперь — в одной истории.
В один из вечеров, когда кафе почти опустело, Наташа вдруг сказала:
— Знаешь, я вспоминала сегодня бабушку. Она всегда варила варенье в большом тазу, а потом разливала по банкам, подписывая каждую. И всегда оставляла одну — открытую. Чтобы можно было попробовать.
Саша улыбнулся:
— У тебя получилось такое же. Только вместо таза — кафе. И вместо подписи — вкус.
Они сидели за столиком у окна. За стеклом сгущались сумерки. Из кухни тянуло теплом и ароматом яблочной выпечки.
— А ведь всё могло быть иначе, — сказала Наташа. — Мы могли разойтись. Или так и остаться каждый в своей коробке. Но…
— Но теперь у нас есть варенье, — договорил Саша.
Потому что если варенье варится долго — оно получается густым. И остаётся в памяти надолго.
Автор: Илья Иванов
---
---
Как Тоня не хотела замуж, да вышла
Нет, все-таки правильно сейчас воспитывают мамы своих дочерей. Как будущих принцесс. Принцессами они, конечно, не станут, но зато чувство собственного достоинства будут иметь. По христианским меркам, конечно, это неправильно. Жена должна быть другом и помощницей, терпеливо сносящей капризы, неудачи мужа, его плохое настроение и перманентное безденежье.
Не возникать, не нарываться, не мешать, не вякать – покорно нести ношу супружества. Как пристяжная лошадь. Ничего, если тягловый конь лягается и кусается. Ничего, если он начнет халтурить и отлынивать от основной своей работы. Или башку налево повернет, а то и весь в ту сторону потянется – ты все это стерпишь. Предназначение такое – молчать и тащить. Вы же в одной упряжке.
- А почему я? - Спросит пристяжная.
- Потому что, ты провинилась перед Господом. Ослушалась его. И за это рожать тебе в болезни, быть битой и униженной. Ты наказана во веки веков.
- Но я причем? Это Ева ослушалась. С нее спрос. Чего я-то?
И если разобраться, то и не с нее, а со змия спрос. Он соблазнил бедную женщину. Что она ему – не таких зубров уламывал. Сатана, все-таки, не какой-нибудь Безруков из рекламы кредитов. А тут новенький человечек женского пола, юридически совершенно неграмотный, без жизненного опыта… И – нате – виновна! Незнание законов не освобождает от ответственности!
И вот – получите, товарищ Женщина, две с лишним тысячи лет сроку. Будешь теперь ты и бита, и унижена. Будут тебя уводить в рабство и пинать в живот. Будут в тебя сапоги летать и башмаки. Будут тебя за волосы таскать и кнутом полосовать. Или просто с утра по зубам давать исключительно в воспитательных целях, чтобы неповадно было. А благоустроенные родильные дома с комфортным содержанием и передовым медицинским оборудованием ты получишь, дай Бог дожить, в году 2020, и то за деньги. Так что – терпи. Терпи и вспоминай свой дерзкий поступок, гражданка второго сорта. Вспоминай и думай, прежде чем что-то этакое сделать. С тебя, милая моя, спрос!
К мужчинам у Антонины отношение было, мягко говоря, не совсем лояльное. Прямо сказать, она их ненавидела. Причина ненависти понятна: все мужчины, которые появлялись на ее жизненном пути, были, как на подбор: уроды. Папенька – урод номер один. Она навсегда запомнила его «светлый образ». Что-то такое бесцветное и пропахшее самогоном. И орущее на весь дом. Пьяный папа колотил мать всем, что попадалось на глаза. Просто так. За родину! Он так и говорил:
- За родину!
. . . дочитать >>