- Когда я вырасту большая. Глава 16.
Встретил дом Марусю теплом и уютом. Пахло намытыми полами, чистотой и вкусной едой. Её мать, Ирина, показалась из кухни, вытирая руки с засученными по локоть рукавами и в сине-белой косынке на голове. Сверху длинного платья был надет Марусин оранжевый фартучек, казавшийся смешным на взрослой женщине.
Она протянула руки, чтобы принять ребёнка, мельком взглянула на дочь:
- Здравствуй, Маруся. Как ты, умаялась в дороге?
Ирина прошла с ребёнком на руках в комнату, бережно положила его на полированный стол, покрытый местами потёртым покрывалом.
- Красавец мой, тьфу на тебя! Вылитый отец, Маруся. Ты спала что-ли, мужик один старался? А, Марусь, глянь-ка, ничего от тебя нет!
Молодая мать стягивала шаль, Данила, протянув руки, ждал, чтобы принять её пальто. Ей было всё равно, что говорит Ирина. Груди набухли, молоко проступившими пятнами окрасили розовую кофту.
Отец, явно стесняясь, вышел из-за перегородки, потрепал дочь по плечу:
- Здравствуй, Марусенька. Рад, что ты и ребёнок здоровы. Здоровы ведь? - будто извиняясь, спросил он.
- Здоровы, батя, здоровы. Спасибо, что пришли. Что позаботились, приготовили тут...
Она быстрыми движениями распустила забранную косу, и собрала заново в тугой чёрный узел, зажав длинные шпильки в губах. Скользнула взглядом по комнате, нашла отглаженный халат и платок, цветом как у матери, висевшие на спинке стула около кровати.
- Мама, я покормлю, - и проплыла к умывальнику.
Ирина поменяла пелёнку под внуком, вложив марлевый треугольник и обвив им сучащие ножки. Протянула испачканное мужу, властно кивнув:
- Вынеси в сени, нечего тут нечистоты держать. Там таз стоит, увидишь.
Затем свернула аккуратно одеяло, по-хозяйски положила в шкаф на освобождённую её заботливыми руками нижнюю полку. Постелила на кровати стёганую из стареньких пододеяльников и ваты подложку, на неё аптечную резиновую пелёнку, а сверху новую, ещё гладкую, фланельку.
Маруся, переодетая в домашнее и с платком, прятавшим её волосы, осторожно легла на кровать. Ирина принесла ей сына, протянула аккуратно, осторожно, боясь уронить приятную тяжесть.
- Молока-то хватает? - критически осмотрев полную, в синеватых прожилках, дочерину грудь, спросила она.
Маруся смутилась и покраснела:
- Мам, ну неудобно же... Зачем ты...
- Ничего - ничего, - ответила Ирина. - Данила, глядишь, ещё намается с тобой. И с ребёнком, если такой горластый будет, как ты.
Она задёрнула ситцевый полог с крупными красными цветами, тем самым отгородив Марусю с ребёнком от всего дома и людей, в нём находящихся.
- Ну, зятёк, поздравляю! - прошептала она на ухо Даниле. - Молодец, парня народили! - Ирина с ухмылкой глянула на мужа.
Егор Антонович стоял около стола, покрытого новой клеёнкой, не решаясь ни сесть, ни уйти.
- Давайте на стол накрывать. Всё готово у меня, - Ирина Степановна подняла крышку над большой жёлтой кастрюлей. Поднялось облачко густого пара, по кухне поплыл запах жирного варёного мяса и овощей. - Борщ настоялся. Грибы в холодильнике, - скомандовала она мужчинам. - Быстрее давайте, а то Маруська покормит, вздремнёт с полчаса, да уже её кормить надо будет.
На столе борщ исходит краснотой, в тарелках плавают куски свинины с белыми пупырчатыми краями. Маслята с длинными ножками блестят в глубокой тарелке, как в крохотном озерце. Толсто нарезаны ломти рассыпающегося пшеничного хлеба, роняющие крошка на скатерть.
Звякнули стопки, раз и другой. Глаза сидящих за столом заблестели. Рукава утирают влажные рты перед тем, как закусить куском дрожащего чесночного холодца или скользким маслёнком. Разговор стал чуть громче, и ещё бесцеремоннее со стороны Ирины.
Маруся улыбалась в полусне, придерживая одной рукой полную грудь. Запах домашнего тепла, домашней еды напомнили ей о прошедших днях, о страхах и боязни. Теперь всё казалось позади, угасало с каждой минутой, таяло, как берег, который она покидала на огромном, покачивающемся на волнах, корабле. Женщина уснула спокойным сном, откинув голову на большую мягкую подушку. Спокойствие окружило её, нежное и тёплое. Маруся не знала, сколько времени спала. Рядом завозился сын, недовольно кряхтя. Она пощупала пелёнку под ним. Та была сырая и ещё тёплая. Маруся медленно поднялась, позёвывая, и прикрывая рот ладонью.
Ладонь её так и осталась прижатой ко рту, когда она глянула на застолье. Отца уже не было в комнате. Данила сидел, раскинув локти в разные стороны и склонившись над тарелкой с остывшей жареной картошкой. Рука матери, сидевшей близко к зятю, была перекинута через его мощные плечи сверху и её длинные пальцы перебирали чёрные кудри, спадавшие на шею мужчины.
Данила обернулся на скрип кровати, приподнял голову и улыбнулся пьяными глазами:
- Маруська! Иди уже к нам!
Скулы женщины свело от подступившей к горлу тошноты. Пальцы матери, запутавшиеся в волосах мужа, и это его «иди к НАМ» царапнуло по самому сердцу длинно и глубоко. Ирина Степановна, как ни в чём не бывало, встала со стула, одёрнула платье на груди:
- Проснулась, Маруська? Садись, сейчас погрею и покормлю тебя, остыло уже всё. Гляди, так спать будешь - всё на свете проспишь, - женщина чуть покачнулась, и вытерла рукавом скривившийся в ухмылке рот.
- Спасибо, мама, сама погрею. И поем тоже сама. Иди лучше домой, устала наверное сегодня, - Маруся, не глядя на мать, сложила грязные тарелки в стопку, стараясь не громыхнуть лишний раз. Сверху она положила Иринину тарелку с недоеденным холодцом и давно надкушенным помидором, теперь сморщенным и гадким.
- Чё это ты так про мать? Не устала ничуть. Я ведь ещё не старая, - она оглядела полную фигуру дочери вдруг протрезвевшим взглядом. - Получше некоторых буду...
- Будешь-будешь, - подтвердила Маруся. -Поздно уже, мам, мы ляжем пораньше сегодня. Не знаю, какая ещё ночь будет. Пока сын спит, и мы бы легли. Да, Данила? - обратилась она к мужу, замахнувшего наполненную до краёв мутную стопку и с удовольствием крякнувшего в эту самую секунду.
- А? - спросил он Марусю. - Да, жена, да... - не расслышав вопроса, заранее на всякий случай согласился Данила.
- Вот, значит, как? - отшатнувшись от стола и опрокинув табурет, спросила Ирина Степановна. - Я, было, хотела остаться, с ребёночком первую ночь помочь. Даже мужа одного домой отправила, - она вопросительно взглянула на дочь. - Ну, вижу, без меня управитесь. Только это... поздно уже, да и выпимшая я... Проводил бы до дома, а, зятёк? - женщина, ничуть не сомневаясь в послушании Данилы, направилась в прихожую и сняла с вешалки пальто.
- Хочешь, я тебя сама провожу? - спросила Маруся. - Продышусь хоть, а то перегар в доме, дышать нечем, - она вслед за матерью стащила своё зимнее пальто.
Данила по-прежнему сидел за столом. Его вилка шкрябала в опустевшей тарелке, пытаясь зацепить последний скользкий маслёнок. Ирина Степановна с силой дёрнула застёгнутое было до самого горла пальто. Ядовито-сиреневая пуговица не выдержала, выстрелила в печь и отрикошетив, упала на пол.
- Спасибо, хозяева, за хлеб - за соль, сама дойду. Спите спокойно, если совесть позволит. Мать на ночь глядя на улицу выставили, родственнички... - Женщина цеплялась за косяки и углы, выходя из дома. Оказавшись на улице, поправила пуховую шаль, запахнула плотнее пальто и направилась в сторону своего дома, поскальзываясь не от выпитого, а от гладкого льда на подмёрзшей к вечеру тропинке.
Не успела Маруся вымыть посуду в тазике с разведённым в воде горчичным порошком, как раздался несмелый стук в кухонное окно. Женщина вздохнула, качнула головой, провела тыльной стороной ладони по наморщенному лбу, прежде чем отодвинуть занавеску.
Свекровь стояла в бледном свете кухонной лампочки, проникавшем через потемневшее в сумерках стекло. Фигура её выглядела постаревшей и какой-то пожухлой, будто поеденный молью завалявшийся в сундуке, чёрный валенок. Пожилая женщина подняла глаза, и будто не сразу отискала в окне фигуру снохи.
Маруся кивнула, и замахала рукой к себе, приглашая гостью войти. Анна Никаноровна вошла в дом робко, глядя себе под ноги, и не сразу посмотрела на сноху.
- Ничего, что я без приглашения? - спросила она шёпотом. - Думала, не пойду. И уговаривала себя, и ругала... Но, решила, схожу... - пожилая женщина стояла, не раздеваясь и тревожно глядя на Марусю.
У той выступили на глазах слёзы. Теперь, когда у неё у самой родился сын, Маруся по-новому взглянула и на свекровкину ревность, и на её придирки.
- Заходи, мама, раздевайся. Чай попьём. Или, может, ужинать будешь? - молодая мать приняла одежду и повесила на деревянную вешалку в прихожей.
- Да я сыта, Марусенька, - ответила свекровь. - Ты скажи мне, можно внука посмотреть, или до сорока дней не показываете?
В это время Данила, уснувший в тёплом свитере, штанах и шерстяных носках на диване, повернулся сбоку на бок. Правая ладонь, прятавшаяся было в тёплой левой подмышке, упала и ударилась об пол. Мужчина не пошевелился, и разразился ядрёным храпом.
- Ишь, - покачала головой Анна Никаноровна, - никак, в отца пошёл. - Она, поджав губы, взглянула на сноху, будто сама была виновата в том, что сын сегодня напился.
- Ничего, - Маруся подняла руку мужа, и пристроила её рядом с туловищем. - Сына ведь обмывали, повод хороший. Иди, мама, руки помой, и посмотришь на малыша. Подержи пока, потом кормить буду. Да и сырой уже наверное...
Она отодвинула полог и присела на край кровати. Малыш сопел, почмокивая плотно сомкнутыми губами. Снилась ему тёплая мамина грудь, полная тёплого молока, или что-то другое - об этом нам узнать не дано.