Детство до десяти лет мне казалось счастливым
и радостным. Жили мы в частном секторе в районном
городке Подмосковья, километрах в семидесяти на се-
вер от Москвы. Дом у нас был свой, хороший, добротный,
из белого кирпича. По меркам того времени мы счита-
лись зажиточной семьёй. В доме была большая кухня,
гостиная, две спальни. Одна родительская, вторая моя,
небольшая, но уютная. В ней я спала, учила уроки. Была
ещё летняя кухня и баня. В саду росли и плодоносили
две яблони, две сливы и две вишни, кусты смородины,
малины. Был ещё небольшой огород, где выращивали
картофель, огурцы, помидоры, всякую зелень.
Я, как и все девчонки, любила играть в куклы. Но не
просто играть, я всегда строила себе, своим куклам, до-
мики. На строительство шли все подручные материалы:
стулья, стол, коробки, одеяла — всё, что попадалось под
руку. Может, это отчасти и определило мою будущую
профессию строителя. «Стройматериалы» накрывала
одеялом — и это был наш домик, в нём жили все мои
куклы и игрушки. Мама приходила с работы, разбирала
мой самострой, всё прибирала. Но вскоре вырастал но-
вый, ещё более громоздкий и просторный дом, но уже
в новом месте.
Жили дружно. Мне в этой детской жизни нравилось
всё: нравилась учёба в школе, нравились зима и лето весна и осень, у меня было много подружек, любила
проводить время с родителями.
Папа работал в местном отделении милиции, на-
чальником отдела патрульно-постовой службы. На
службу он попал по направлению военкомата. Папа был
фронтовик. В 1943 году отцу исполнилось 18 лет и его
призвали в Красную армию.
Краткосрочные курсы артиллеристов, и в звании
младшего лейтенанта осенью того же года он попал на
фронт. Красная армия уже гнала фашистов с родной
земли на запад, в фашистское логово. Со своей бата-
реей отец дошёл до Берлина. Имел одно ранение. Был
награждён боевыми медалями. Закончил войну в звании
капитана. И демобилизовался только в 1950 году в воз-
расте 25 лет. Молодой парень, но уже много повидавший
на своём веку. О войне говорить не любил, он вообще по
жизни был немногословным.
Мама работала на местном хлебозаводе техноло-
гом. Завод обеспечивал хлебобулочной продукцией весь
наш райцентр и с десяток ближайших деревень. Произ-
водственные цеха работали в две смены, чтобы к утру
у населения был свежий хлеб и всевозможная выпечка.
Маме приходилось работать и в ночную смену.
У отца тоже был ненормированный рабочий день,
и частенько он возвращался глубокой ночью. Но когда
мы собирались втроём, нам было хорошо и весело. Все
вместе работали в саду и огороде, бывало, выбирались
на рыбалку, ходили в лес собирать грибы и ягоды. В саду
устраивали семейные чаепития. Отца в городке уважа-
ли, практически все знали. Семейные дебоширы, хули-
ганы его побаивались, их иногда приходилось отцу, по
долгу службы, наказывать и закрывать, поэтому враги
у него тоже были.Ещё помню, маленькой меня родители водили на
всевозможные митинги и праздничные демонстрации.
Отец брал меня на руки, иногда сажал к себе на плечи,
и я с высоты смотрела на это море людей с флагами,
транспарантами, какими-то портретами, шарами. Люди
смеялись, пели, у всех было праздничное настроение.
Такие многолюдные демонстрации проходили два раза
в году: на 1‑е мая — День Международной солидарно-
сти трудящихся, и на 7‑е ноября — День Октябрьской
революции. Сейчас нет праздника 7 ноября. В детстве
я не очень понимала его смысл, но сам праздник и его
организация мне нравились. В школе каникулы, люди
на время забывали о своих проблемах, веселились, ра-
довались выходным, праздничным дням.
В школу, как и все дети, я пошла в семь лет. Прошла
все этапы идеологического становления советской мо-
лодёжи — октябрёнок, пионер, комсомолец. Не лукавя
и не в угоду нынешним веяниям, скажу, всё это мне нра-
вилось. Нравилось, что у меня — октябрёнка — на груди
появилась рубиновая звёздочка с портретом «лучше-
го друга детей дедушки Ленина». У октябрят был свод
правил: «Октябрята — будущие пионеры. Только тех, кто
любит труд, октябрятами зовут. Октябрята — прилеж-
ные ребята, любят школу, уважают старших. Октября-
та — дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют,
весело живут. Октябрята — правдивые и смелые, ловкие
и умелые». Ничего плохого в этом я не вижу, и никакое
это не оболванивание детей — октябрятские правила,
как вы сами видите, не учили ничему дурному.
Мы всем классом готовились к вступлению в пио-
неры. Торжественное мероприятие должно было состо-
яться 22 апреля, в день рождения вождя всего мирового
пролетариата — Владимира Ильича Ленина. А накануне праздника погиб мой отец. В отдел
милиции позвонили с транспортного предприятия
и сообщили, что пьяный водитель угнал с территории
грузовик. Сообщили марку автомобиля, номер. Отец вы-
ехал на задержание и обнаружил угнанный грузовик.
Сигналил, пытался остановить, прижать к обочине. Но
обезумевший от алкоголя и страха за свою никчёмную
жизнь мужчина не реагировал на призывы к остановке,
наоборот только прибавлял скорость и гнал тяжёлый
грузовик в центр города.
В центре у нас был свой Арбат — метров 400 пеше-
ходной зоны, где горожане любили гулять, в том числе
и с детьми. Отец, обогнав угнанный грузовик, резко вы-
вернул руль и перекрыл дорогу безумцу. Тот на всём ходу
врезался в папину легковушку. Отец погиб. Вскоре подъ-
ехали другие милицейские машины, скрутили пьяного
безумца. Хоронили папу с большими почестями, семье
государство выделило пособие в связи с утерей кормиль-
ца. Но всё это не могло вернуть нам любимого папу.
Мать тяжело переживала смерть мужа. Настолько
тяжело, что эта утрата сказалась на её характере. Я не
вправе её судить, но она стала другой. Раздражитель-
ной, я бы даже сказала, сварливой. Всегда со всеми хо-
рошо уживалась, а с некоторых пор её все и всё раздра-
жало. Похоже, она обиделась на весь мир, что судьба
так несправедливо с ней обошлась. За что её жизнь так
наказала? Мужики и так были после войны на вес зо-
лота, а здесь такое: всю войну прошёл — и на тебе, так
погибнуть. Мне кажется, что она и отца винила за эту,
как ей казалось, нелепую смерть. Но это я поняла только
с возрастом.
Я тоже не могла пережить утрату. Он со мной всег-
да играл, укладывал спать, это был для меня самый дорогой и близкий человек. И вот его не стало, дом опу-
стел, осиротел. Мы с мамой сидели вдвоём, и каждый
ждал, что вот мы услышим его шумные шаги на веранде
и приветливый голос: «Кто у нас дома?»
Так прошло два года. И мама вышла замуж. В наш
дом пришёл чужой для меня человек. И как он ни ста-
рался вначале расположить меня к себе, я его не то что
не любила, он был мне крайне неприятен, неприятен во
всём. Во-первых, он курил, причём дома, много и часто
пил, во всём был неряшлив, за собой никогда и ничего
не убирал. Он много и шумно болтал, шутил, правда,
смешно было только ему. Шутки его были скабрёзными.
Со временем, когда обжился, начал откровенно ха-
мить маме, распускать руки. Мама всё это терпела, я её
не понимала, не понимала, как она могла выйти замуж
за такого во всех отношениях никчёмного человека.
Добытчик он тоже был никакой, лентяй и бездельник.
Может, я несколько усугубляю ситуацию и субъектив-
на в своих оценках. Наверное, мама находила в нём
какие-то достоинства и положительные качества. А мо-
жет, предполагаю, в то время быть одинокой женщиной
было просто неприлично и все пытались выйти замуж,
чтобы был, пусть хоть плохонький, но свой мужичок. Ду-
маю, мама его не любила, но так было принято. Тогда
женщины не были столь привередливы, эмансипиро-
ваны и самостоятельны.
Дальше — больше. Я взрослела, и он начал с похотли-
вым интересом на меня поглядывать, иногда трогал меня
своими грязными, липкими руками. Я уже боялась оста-
ваться с ним одна дома. Припоминаю один эпизод: мамы
не было и он начал распускать руки, когда я мыла пол.
Он схватил меня сзади за талию и прижал к себе. Я вы-
рвалась, огрела его грязной половой тряпкой, заорала не своим голосом, что всё расскажу маме. Он опешил,
не ожидал такого отпора. Я успела выскочить на улицу.
Я перестала любить свой дом. После школы не торопи-
лась домой, особенно когда не было дома мамы.
В восьмом классе у меня появилось первое чувство
к мальчику-однокласснику. Звали его Саша, а фамилия
была Мадонин. Меня стали называть Мадонной. Мне
было интересно с ним проводить время, он мне нравил-
ся. Дружба — это прогулки по городу, походы на речку,
в кино. Самое большое, что мы могли себе позволить
в этой дружбе, — это взять друг друга за руки. Не знаю,
чем бы закончилась наша дружба, но она неожиданно
прервалась. Как-то мы поссорились, я даже не помню
по какому поводу. Ну, поссорились и поссорились, та-
кое и раньше бывало, потом мирились. И вдруг, как раз
во время ссоры, я вижу его с другой девочкой, подума-
ла, мало ли что, может, случайно встретились. Но когда
увидела его второй раз с той же девчонкой, я сказала
подружкам, что больше никогда с ним дружить не буду.
И стала избегать встреч с ним.
Конечно, никакой дружбы у Саши с этой девочкой
не получилось. Он хотел возобновить наши отношения,
да и я была не против, он мне очень нравился. Саша
часами ходил по улице напротив нашего дома, я это
видела в окно и готова была побежать к нему, сердце
рвалось на части. Первая девичья любовь — она не толь-
ко самая чистая, но и самая впечатлительная. Я помню,
и плакала, и готова была всё простить, только бы быть
рядом с ним. Но брошенные сгоряча слова в кругу под-
руг о том, что я больше с ним никогда дружить не буду,
не позволяли мне сделать шаг навстречу примирению.
Так мы и расстались. Наверное, глупо, по-детски, с при-
сущим подросткам максимализмом. Но что случилось, то случилось. Сейчас, с возрастом я думаю, что я со-
вершила самую большую глупость в своей жизни имен-
но тогда, в восьмом классе. Не знаю, как бы сложилась
жизнь, но нельзя было в угоду сгоряча брошенным сло-
вам расставаться со своей первой любовью.
Коль скоро речь зашла о любви, в десятом классе
я подружилась с мальчиком. Звали его Максим. Причём
этот юноша был гордостью семьи и школы, он был кру-
глый отличник, был одним из претендентов на золотую
медаль. Как-то он при встрече мне сказал, что влюбил-
ся в мои волосы. Волосы у меня и правда были краси-
вые, светлые, вьющиеся, крупными локонами спадали
до плеч. Мы стали встречаться. Я тоже училась непло-
хо, но мои успехи в учёбе не шли ни в какое сравнение
с Максимом. За его успехами в учёбе следили городское
управление образования, учителя, родители.
Ближе к концу учебного года, после майских празд-
ников должно было состояться родительское собрание.
И надо же такому приключиться, накануне у меня про-
скочила пара трояков по каким-то предметам и, ужас,
у Максима тоже появилась четвёрка. На собрании
и классный руководитель, и родители Максима обвини-
ли меня в том, что я плохо на него влияю, сама съехала
на тройки и мешаю Максиму успешно учиться.
Я не могла смириться с такой вопиющей несправед-
ливостью, а Максим сидел, слушал и молчал. Я считала,
что он должен был встать на мою защиту, но он молчал.
Не знаю, от стыда, позора или предательства я выскочи-
ла из класса. И убежала домой. К счастью, дома никого
не было, я плакала и, наивная, ждала Максима, ждала,
что он обязательно прибежит ко мне, успокоит, скажет,
что все не правы, а он со мной, он рядом и он не пре-
дал меня, а просто растерялся и не знал, как себя вести.
Но он не пришёл. Я после этого собрания ещё два дня не ходила
в школу. Вместо школы шла к реке, подальше от людей.
Жалела себя и ругала мир, что он так несправедлив ко
мне. Очень злилась на Максима. Много о чём переду-
мала и решила, что Максиму я не прощу предательства.
Справедливости ради скажу, Максим, на радость всем,
получил свою медаль, но потерял меня. Не знаю, на-
сколько это был равноценный обмен. Может, не такая
уж и дорогая для Максима цена. На выпускном вечере
он пытался помириться, но я не смогла простить его.
С возрастом начинаешь понимать, что не всё так
однозначно. Конечно, лучшим вариантом для всех
было бы и медаль получить, и дружбу сохранить. Но не
случилось.
Школу я закончила, как тогда говорили, хорошист-
кой, то есть без троек. Нам торжественно вручили атте-
статы о среднем образовании, поздравили с успешным
окончанием школы, пожелали успехов в дальнейшей
взрослой жизни и отпустили на все четыре стороны.
Все одноклассники строили серьёзные планы на бу-
дущее, были планы и у меня, но я ни с кем не делилась.
Когда спрашивали, отнекивалась, говорила, что пока не
определилась. Не делилась потому, что мои планы были
прозаичны, не связаны с поступлением в вуз. Я собира-
лась уехать в Москву, устроиться на работу, почему-то
на стройку, именно на стройку. Нельзя сказать, что я не
хотела поступать в вуз. Но я бежала из дома, который
перестал быть родным. Бежала от ненавистного отчима.
Я не хотела от кого-то зависеть. А учёба в вузе не давала
мне этой самой независимости.
Буквально через день после выпускного я села
в электричку и уехала в Москву. Мама меня отговари-
вала, но как-то не очень настойчиво. Она видела мою неприязнь к своему сожителю и, думаю, она была не
против, чтобы я уехала. Мать выдала мне небольшую
сумму денег на первое время и благословила на новую
и счастливую жизнь.
Я вполне реалистично представляла свою жизнь
в Москве. Не рвалась в артистки, фотомодели, в модную
тогда торговлю. Прекрасно понимала, что на стройку
меня точно возьмут. Рабочие руки всегда нужны. И, как
ни странно, мне, девчонке, действительно хотелось
строить. И для меня было важно, что рабочие на стройке
хорошо зарабатывали. Моей самостоятельности нужна
была материальная независимость.
