Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 4
Задаю Роману географический вопрос. Тот лениво пожимает своими широкими плечами и делает это с такой небрежностью, словно передо мной не рекламщик с подмоченной репутацией, а какой-то миллиардер на яхте где-то в Портофино. Вид у него при этом такой, будто он весь мир исходил вдоль и поперёк, всё перепробовал, всё повидал, пресытился донельзя и теперь ему вообще абсолютно плевать, куда поедем. Хоть в Кострому, хоть в Занзибар.
– Да какая разница? – произносит он тоном барина, которому по большому счёту действительно барабану, лишь бы ему регулярно подавали шампанское и свежайших устриц.
«Вот не скажите, господин Орловский, – думаю я, уткнувшись в бумаги, чтобы не плюнуть ему в самодовольную физиономию. – Это вам, мужчинам, нет разницы. Вам всё одинаково, потому что думаете вы, извините, не головой, а другим местом. И это точно не головной мозг, а тот орган, который чаще всего вас и подводит. А мне-то что делать? Мне гардероб подбирать, косметику снова перекраивать. А вдруг там жара круглый год, и я должна таскаться в лёгких платьицах и панамке, как девочка на каникулах? Или, может, сильный ветер с песком, и я через день буду выглядеть, как зашлифованная наждачкой? А если влажность высокая? Так я рискую за неделю превратиться в прыщавую школьницу с жирной кожей, на которую без слёз не взглянешь. А если, наоборот, слишком сухо? Тогда мои губы пойдут трещинами, кожа полезет клочьями, а волосы превратятся в солому, и прощай укладка!»
В голове разгорается целый монолог, а снаружи я молчу. А он опять смотрит.
– Алина, о чём задумалась опять? – насмешливо тянет Роман. Улыбка у него – ух! Прямо как у кота, перед которым открыли банку сметаны и сказали: «Лапой загребай и ешь, сколько влезет». Вот только сметана тут – я. Ага, разбежался, котяра! Врёшь, ни капли тебе не достанется!
Хотя… как вспомню, что пару минут назад мысленно разоблачила его до исподнего, да ещё тюрбан на голову намотала, так в горле пересыхает. Сама же себя и подставила, глупышка.
– Да так, о своём, о девичьем, – отвечаю, делая вид, что в голове у меня ничего такого особенного.
– О, поздравляю, – ухмыляется.
– С чем это? – подозрительно прищуриваюсь. Чую мягким местом: сейчас будет подлянка.
– Ну как же! – расплывается в аквамариновую улыбку. – К тридцати годам сохранить свой цветок нетронутым, в целости и сохранности – это, знаете ли, достижение. Уважаю.
Глаза у него смеются. Псина!
– Да ты… да… – язык так и просится процитировать что-нибудь из «Большого словаря русского мата», который мне подарили лет три назад со словами «Пусть это будет твоя настольная книга на случай важных переговоров». Вот бы сейчас загнуть пару выразительных оборотов! Но сдерживаюсь. Жирафу не понравится, если мы тут друг друга словесно кастрировать начнём. Он-то всё ещё надеется, что мы с Орловским станем командой. Ага, командой… скорее серпентарий с ядовитыми змеями, а не команда.
Я резко встаю. Закрываю ноутбук, чтоб продемонстрировать всей своей женской натурой: разговор окончен. Иду к выходу, бедрами чуть покачиваю (сама знаю – выглядит эффектно, хоть сейчас на подиум), а внутри всё ещё клокочет бешенство. И знаю: он пялится мне вслед, вот прямо спиной ощущаю и особенно тем, что пониже нее. Этот взгляд прожигает ткань юбки, точно рентген. «Ну-ну, котяра, облизывайся. Смотри, пока шерсть вся не повылезет!» – думаю я, делая шаг к двери.
И тут понимаю: лечу! Каблук предательски зацепился за что-то в напольном покрытии, и я нелепо машу руками в воздухе, как чайка на ветру. Всё, сейчас будет красивая картина – лицо в ковёр, тушь размазанная, чулки в затяжках…
Но вместо ковролина меня встречают сильные руки Орловского. Он вскочил с места с такой скоростью, что я едва успела понять: он меня ловит. И ловит ловко, чтоб ему сметаной подавиться. Оказываюсь в его крепких объятиях, и наши лица так близко, что у меня дыхание сбивается. Я медленно, будто во сне, опускаю взгляд на его губы. Они, зараза, идеальные: средние, чётко очерченные, чуть приоткрытые. Дышит он мятным – пахнет так свежо, будто у него в лёгких не воздух, а эвкалиптовый лес. И вдруг где-то глубоко внутри понимаю: да я же до одури хочу к ним прикоснуться. Сейчас. Прямо вот так, без предупреждения, наброситься…
Но резко стискиваю зубы, чтобы не сотворить такую глупость.
– Что с тобой, Алина? – насмешливо шепчет он. – Не успели познакомиться, а ты уже кидаешься на меня. Потерпи, не так быстро.
– Пошёл ты! – вырывается у меня. Я отталкиваю его руки, вскакиваю на ноги.
Он отходит, смеётся тихо, котяра. А у меня щеки горят так, что хоть яичницу жарь. И юбка, чтоб её лошадь съела, как ту соломенную шляпку, задралась! Конечно же, он успел заметить, что на мне не колготки, а чулки. Чувствую этот его взгляд в спину. Быстро одёргиваю подол, краснею ещё больше. Смотрю на туфли, чтобы скрыть смущение, и вижу: каблук зацепился за затяжку ковролина. Вот, значит, из-за чего вся сцена случилась. Блин! Ещё бы чуть-чуть – и осталась бы я без каблука и без репутации.
Хорошо, обошлось. Обувь-то у меня дорогая, эта пара стоит треть моей зарплаты. Да, пришлось затянуть пояс, отказаться от привычных радостей вроде утреннего латте с корицей и новой помады. Но всё равно: я не могу, просто не в силах лишить себя удовольствия ходить в туфлях из настоящей кожи. Это мой пунктик, он со мной с детдома ещё.
Когда жила там, я мечтала только об одном – чтобы у меня были свои туфли. Новые. Чтобы не пахли чужими ногами, чтобы не болтались на мне, как на клоуне, или, наоборот, не врезались в пятки, вызывая кровавые мозоли. Но за все годы в детдоме – ни одной новой пары. Даже просить было бессмысленно: кто купит? Всё, что приносили «сердобольные граждане», делили между нами, и получалось, что ты носишь вещи уже третьей, четвёртой по счёту и так далее. Если обувь разваливалась окончательно, а наш детдомовский портной Суржик (он всегда говорил на странной смеси двух славянских языков) не мог починить, – в мусорку. Если мог – передавали младшим. Круговорот туфель в природе.
Так я и дала себе клятву: когда стану зарабатывать, куплю себе обувь – только новую, только качественную, только ту, которая радует. Пусть дорого, пусть больно, пусть потом весь день сидишь и думаешь: «Зачем я убиваю свои ноженьки?» – зато она моя. Красота требует жертв, особенно если эта красота на шпильке.
Возвращаюсь в кабинет. Снежок выглядывает, глаза сияют любопытством:
– Ну, как прошло?
Я пожимаю плечами:
– Ничего интересного, – и тут же, небрежно, словно между делом, спрашиваю: – А куда нас, кстати, отправляют в командировку?
Снежок нервно закусывает губу:
– Вы только не ругайтесь, ладно?
– В смысле?
– Ну… там… это…
– Сколько раз просила: не мямли!
– Захлюстинск, – выпаливает она.
– Чего-о-о?!
– Городок на севере, почти у Полярного круга, – пискнула моя помощница и втянула голову в плечи, будто я сейчас метну в неё папкой.
– Копать-колотить… – вырывается у меня. Устало плюхаюсь в кресло и сбрасываю туфли. Ноги гудят, как после марафона. Ах, как бы мне сейчас хотелось массаж ступней! Но тот, кто умел это делать, давно отправился в пешее эстетическое путешествие. И билет ему туда был в один конец.
– Давай, рассказывай, что за место с таким шедевральным названием, – требую, откидываясь на спинку кресла.
– Население около ста тысяч, – начинает Снежок голосом энциклопедии. – Основная промышленность – металлургия, химия. Есть краеведческий музей, больница, радиостанция, газета, телевидение, новостной канал в интернете. Захлюстинск – административный центр одноимённого региона.
– Мать моя женщина…
– Средняя температура летом плюс десять-пятнадцать, зимой минус тридцать пять-сорок пять.
– Боже… – вырывается у меня, и я хватаюсь за виски.
– Я вам на почту справочку скинула, – заканчивает доклад Снежок и ретируется, оставляя меня наедине с этой катастрофой.
Сижу ошарашенная и чувствую, как внутри поднимается волна протеста. Ну почему, почему не юг? Почему не море, апельсины, гранаты, оливковые рощи? А вместо этого – Захлюстинск! Где зимой все двадцать четыре часа в сутках темнота, метель и минус сорок.
В воображении уже вижу картину: я, вся такая шикарная, выхожу из аэропорта в своём пальто от Max Mara и на шпильках. И сразу превращаюсь в сосульку. Мгновенно. Стою, сверкаю, как ледяная скульптура. Орловский идёт рядом, от него пар клубами, а он, гад, улыбается: «Алина, вы так подходите к местному климату, будто всегда были снежной королевой». Снежной, ага. Только без короны.
Или вот ещё картинка: сижу в гостинице этого их Захлюстинска. Из окна видно завод – трубы дымят, в воздухе химия такая, что краску с ногтей снимает без ацетона. Я, обмотавшись пледом, ем противнючие (местные коровы не пойми чем питаются) пельмени из столовки и пытаюсь в ноутбуке на коленях родить креатив для «Тес Котт». А рядом – Роман в майке-алкоголичке и растянутых на коленях трениках, в бутылкой пенного в руках, развалился спокойно, даже без намёка на озноб. Ему хоть минус сто – ему комфортно. А я дрожу, как собака на сквозняке.
Нет, ну правда! Я ненавижу зиму! Морозы, когда тебя не спасает ни пуховик, ни три одеяла. Снег, который каждое утро норовит похоронить мою машину. Лёд, из-за которого у меня все ноги в синяках, а попа стабильно фиолетовая до весны. И сосульки – эти убийцы, которые только и ждут, когда ты пройдёшь мимо.
– Снежок! – кричу в сторону приёмной. – Скажи, переиграть нельзя?
– Нет, – откликается она виновато. – Это придумали в самой корпорации «Тес Котт».
И всё. Приговор вынесен. Полярная ссылка обеспечена.
Ладно. Набираю воздух, медленно выдыхаю.
– Когда вылет?
– Сегодня, в два часа ночи, – отвечает Снежок.
«Пип-пип-пи-и-и-и-и-п!» – вот что могу сказать об этом. Ну почему не днём, а?
– И сколько лететь?
– Десять часов.
«Пип-пи-и-и-и-ип!»
– Ладно, в таком случае я пошла домой. Мне перед поездкой нужно отдохнуть как следует, выспаться. Билеты где?
– Квитанции у вас на почте, – сообщает Снежок. – Приказ о командировке подписан, копия у вас на столе. Командировочное удостоверение тоже. Деньги перечислила вам на карточку.
– Спасибо, умница ты моя, – ласково говорю помощнице. – Ну, будем на связи.
– До свидания, Алина Дмитриевна!
Покидаю офис. Да, коротеньким, но очень (даже слишком) насыщенным вышел рабочий день. А столько было радости, когда шла утром в «Проспект»! Думала вечером напиться шампанского с Маришкой, вместо этого придётся чемодан собирать.
Приезжаю домой, но не успеваю даже пальто снять. Звонок. Смотрю на смартфон.
– О, тебя только не хватало! – вырывается прямо из моего сердца. Высветился номер бывшего. Да, так и записан у меня – «бывший». С маленькой буквы. Пусть мучается. А ведь в паспорте у него солидное: Леонид Иванович. Имя и отчество – как у персонажа чеховской пьесы, прям хоть на афишу. Папаша его, видать, с претензией был человек: сам в люди не выбился, зато решил сыну на старте пафосу подсыпать. А получилось… помесь бобика с ёжиком. Теперь смеюсь, а ещё недавно – страдала. Замуж за него собиралась, кольцо носила, свадьбу в голове рисовала. Помолвлены ведь были!
– Чего тебе? – отвечаю, потому что знаю: не отвяжется. Прилипчивый, как банный лист. Хотя нет, хуже. Как жвачка в волосах – и мерзко, и не отодрать.
– Привет, – голосишко тянущийся, плаксивый, как у побитого дворового пса. Фу, аж передёргивает.
Но верить Леониду Ивановичу – всё равно что оставлять кошелёк в раздевалке спортзала. Хитрый и скользкий тип, жаль сразу не поняла. Недаром артист. Настоящий, с дипломом театрального вуза! Работает в местном ТЮЗе. В основном зверушек изображает, недавно «повысился» – сыграл Митрофанушку Простакова в «Недоросле». Бахвалился потом: «Я выучил свой текст и произнёс. Легкотня!» Я у него уточнила: «А остальное-то? Реплики партнёров?» А он, глазами хлопая: «На фига мне мозги засорять? Такой ерундой не страдаю». Вот тебе и «русская театральная школа». Вот тебе и погружение в роль.
– Любимая…
– Не называй меня так!
– Прости, милая…
– Что тебе надо? – у меня голос грубый, но уж что заслужил.
– Я так сильно скучаю по тебе…
– Сам себе побудь женой, пройдёт, – бросаю и выключаю телефон.
И правильно! С чего я должна с ним церемониться? Я слишком хорошо помню день, когда вся эта милая лав-стори треснула, как дешёвый фарфор. После помолвки прошёл месяц. Прихожу домой (к себе, между прочим, у этого «артиста больших и малых театров» своего угла нет), открываю дверь… и вижу. Мой Леонид раскинулся на кровати, глазоньки свои бесстыжие закатил, ручонки раскинул, а рядом – крупногабаритная девица с пышными телесами а-ля кустодиевская купчиха.
Я стою с сумкой, как истукан острова Пасхи. У меня от такого зрелища дар речи пропал. Но потом… о-о, потом прорвало. Такого в фильмах не покажут. Я, хрупкая девушка, откуда-то взяла в себе силы схватить эту пышнотелую кобылу за волосы, стянуть с Леонида, протащить по коридору и вышвырнуть на лестничную площадку. А там, между прочим, килограммов восемьдесят, не меньше! Она в шоке была – даже заорать толком не успела.
Потом настал черёд моего «жениха». Он, бедняга, даже штаны толком натянуть не смог. Стоял, вертелся, как уж на сковородке. И тут, разумеется, пытаясь спасти остатки лица, включил свой артистизм на полную катушку. Голосом Ромео, жестами Отелло, мимикой Яго – лишь бы выкрутиться.