В детстве Баку делился для меня на две части. Первая – центр города с крепостью и зданиями времен нефтяного бума. В этом Баку – дом, где живет уже четвертое поколение нашей семьи, моя 134-я школа, Драмтеатр им. Самеда Вургуна, в котором я вырос. Вторая часть – просоленные морским ветром абшеронские поселки. Два этих Баку были совершенно разными, каждый со своим лицом и характером. Но одного без другого для меня не существует.
Мурад Ибрагимбеков – режиссер, сценарист, продюсер и актер, сын Максуда Ибрагимбекова и племянник Рустама Ибрагимбекова. Родился и вырос в Баку, окончил ВГИК, снял несколько художественных картин, в том числе «И не было лучше брата» по повести своего отца, ряд короткометражных и документальных фильмов. Среди последних работ – лента ANAMA, посвященная Агентству Азербайджанской Республики по разминированию, полнометражный неигровой фильм «Русские путешественники в Африке» – о мире, созданном живописцем Павлом Леоновым, книга «Мадагаскар. Кинематографический роман». Мурад Ибрагимбеков – обладатель венецианского «Серебряного льва» за лучший короткометражный фильм («Нефть», 2003 год), лауреат международных кинофестивалей и российской кинопремии «Ника».
Уже 60 лет, то есть всю мою жизнь, родной бакинский дом – это квартира на улице Ализаде в дореволюционном здании, недалеко от подземного перехода у Кукольного театра. Квартиру эту моему деду, режиссеру и одному из основоположников азербайджанского театра Магерраму Ашумову, дал в сталинские времена Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Мир Джафар Багиров. Здесь выросла моя мама, родился и до сих пор живу я, а также младшее поколение нашей семьи.
В детстве квартира казалась мне гигантской, поистине необъятной – наверное, из-за шестиметровых потолков и балконов в каждой комнате. На самом деле она не такая уж большая. Она расположена на третьем, последнем этаже дома, который, несмотря на скромную высоту, снабжен лифтом. Третий – единственный жилой этаж, тут расположено десять квартир. В свое время в них жили такие знаменитые бакинцы, как нефтяник Курбан Абас Кули оглу Абасов и легендарный мэр Алиш Лемберанский. С его внуками я дружил в детстве, и до сих пор мы поддерживаем связь. Эти люди занимали высокие посты, но в общении были очень простыми, приятными людьми и хорошими соседями.
***
Магеррам Ашумов и его жена, прима Театра русской драмы, народная артистка Азербайджанской ССР Рахиль Гинзбург, были единственными коренными бакинцами в старшем поколении моей семьи.
Дед со стороны отца, Мамед Ибрагим Ибрагимбеков, – выходец из Шамахи, приехал в Баку уже взрослым, он был профессором географии.
Его брат, дядя Фуад, известен как основоположник экспериментальной психологии и первый азербайджанец психиатр. Его именем названа улица в Баку.
В 1930-е Фуад Ибрагимбеков был репрессирован и сослан в Сибирь, в тайшетский лагерь. Его жена и три дочери в это время жили тяжело, продукты появлялись в их доме далеко не каждый день. Однажды дядя Фуад попросил их прислать совместное фото, и жена с дочками постарались создать видимость благополучной жизни, сделали снимок за обеденным столом: накрыли его лучшей скатертью, расставили приборы, на передний план поставили хрустальную салатницу и положили в нее кашне – на монохромной фотографии оно выглядело как еда.
Потом, когда дядя Фуад вернулся, за этим столом постоянно собирались друзья и родные. Именно здесь Ибрагимбековы устраивали семейные обеды. Кстати, когда дядю Фуада освободили, он первым делом спилил решетки на окнах бакинской квартиры, хотя она располагалась на первом этаже и решетки были надежной защитой от воров. Даже в тревожные 1990-е, когда дяди Фуада уже не было в живых, его семья не стала устанавливать решетки, а квартиру уважаемого доктора Ибрагимбекова никто не трогал.
***
Магеррам Ашумов умер, когда мне было года четыре, так что я его почти не помню. Зато бабушка Рахиль занимала огромное место в моем детстве. Она брала меня с собой на гастроли, я часто сидел на ее репетициях и спектаклях. А в финале «Марии Стюарт» по трагедии Шиллера, где бабушка играла главную роль, даже был участником обязательного ритуала, заведенного, когда мне едва исполнилось пять лет.
По замыслу режиссера Гюльджахан Гюльахмедовой-Мартыновой, в финале спектакля бабушка в образе шотландской королевы шла на эшафот в красном платье с четырехметровым шлейфом. Красный шлейф падал на сцену, приковывая внимание зрителей, королева тем временем спускалась по лестнице в сценическом люке, а под сценой стоял я и подавал ей руку. Возможно, из-за этого в моем детском сознании смерть была необязательным явлением: ведь бабушка оставалась жива, хотя ей и отрубали голову.
В театре мне разрешалось делать все, даже играть в бутафорском цеху со шпагами, мечами и пистолетами: ведь я был внуком примадонны. Но я не злоупотреблял своей свободой. Да и другие дети и внуки артистов – а нас в театре собралась группа из пяти-шести человек – тоже вели себя пристойно и не создавали взрослым проблем. Все три строгих запрета – не подниматься на театральные колосники, не спускаться под сцену (для меня делали исключение, но только в спектакле «Мария Стюарт») и не находиться на сценическом круге во время его верчения – мы соблюдали неукоснительно.
***
Я обожал Театр им. Самеда Вургуна за волшебство и тайны, за особый запах. Но в моей жизни был не менее увлекательный мир – телевизионный. Мама, заслуженный журналист Азербайджана Тамилла Ашумова, проработала на телевидении больше 40 лет, руководила редакцией русского вещания. Она часто ездила на репортажи в самые удаленные уголки республики и брала меня с собой. Где я только не побывал благодаря ей! Особенно запомнились совхозы в Лянкяране и пограничная застава на рубеже с Ираном.
На этой заставе я умудрился устроить страшный переполох, из-за которого по тревоге подняли местных пограничников. Дело в том, что я по ошибке забрел на нейтральную полосу, немного потоптался на свежевспаханном песке и вернулся в Азербайджанскую ССР. Убегать в Иран у меня намерений не было, да и сейчас нет.
Когда патруль обнаружил на песке следы, он по всей форме передал тревожное сообщение «наверх». К счастью, «наверху» поняли, что «диверсантом» был заблудившийся ребенок, и лишь посмеялись над происшествием.
***
В моем детстве была еще киношная «тема», ведь отец брал меня на киностудию «Азербайджанфильм». В отличие от театра, до которого от нашего дома всего несколько минут, киностудия находилась далеко, на проспекте Красной Армии (сегодня – Тбилисский проспект), и походы туда были не слишком частыми. Но каждый раз они превращались в праздник, потому что папа, человек хлебосольный, обычно завершал их тем, что вел компанию знаменитых кинематографистов (и, добавлю, прекрасных людей) в студийный ресторан. Кормили там великолепно.
В сравнении с театром, где существовали строгие правила, соблюдалась дисциплина и, насколько помню, не бывало частых застолий, кинематографическая тусовка подкупала меня жовиальностью, любовью к простым радостям жизни. Не в последнюю очередь поэтому я связал свою жизнь с кино.
На киностудии обитали люди, которых я считал небожителями: например, режиссер Расим Оджагов. Пока я был мал, он охотно общался со мной как с ребенком, а потом стал одним из главных людей в моей киношной жизни. Каждое общение с ним для меня, начинающего режиссера, становилось мастер-классом. Особенно я благодарен за совет взять в дипломный фильм по рассказам Альберто Моравиа выдающегося актера Гаджи Исмайлова.
Было в моем детстве еще одно важнейшее место – квартира отца. На балконе с видом на море папа установил настоящий корабельный штурвал, стены и полки заполоняли невероятные и загадочные вещи, привезенные со всего света: например, африканские маски и мексиканские мачете.
Родители развелись и разъехались, когда я был совсем мал, но в гости к отцу я приходил часто и почти всегда заставал там компанию его друзей – лучших, интереснейших людей города.
***
Но я еще не рассказал о второй, абшеронской части Баку моего детства. Она была совсем не похожа на первую, но любил я ее не меньше. В 1976-м, когда мне шел 12-й год, Гейдар Алиев выделил Максуду и Рустаму Ибрагимбековым по участку земли в Нардаране. Забегая вперед, скажу, что работала на них одна бригада строителей, которая возвела два совершенно одинаковых дома. Отец и дядя решили, какой из них кому достанется, с помощью жребия. Эти дома у моря до сих пор принадлежат нашей семье. В одном живу я, во втором – мой кузен Фуад.
Пятьдесят лет назад Нардаран был самой настоящей Сицилией. Я имею в виду не только ландшафт, похожий на тот, что мы видим в итальянских фильмах, но и местный менталитет. Здесь существовала иерархия, здесь чтили традиции и соблюдали кодекс чести, во многом непонятный чужакам. Нардаранцы были людьми с обостренным чувством собственного достоинства. Учитывая все это, еще до начала строительства своих домов отец и дядя попросили местных жителей собраться и обратились к ним примерно с такой речью: «Нам официально разрешили здесь строиться, вот бумаги. Но если у кого-то из вас есть на этот счет возражения, очень просим их высказать». Местные оценили, что к ним отнеслись с должным уважением, и приняли братьев Ибрагимбековых.
***
Тогда побережье Нардарана еще не было сплошь застроено дачами, как сейчас, можно было свободно гонять на велосипеде, и я колесил по всему поселку, изучая окрестности. Одним из самых интересных объектов была нардаранская крепость с башней, построенная в первые годы XIV века. Сейчас она охраняется как исторический памятник, а в моем детстве считалась «заброшкой», где можно было сколько угодно играть. Я ничуть не сомневался, что это место волшебное. А пляж и вовсе представлял собой сюрреалистический пейзаж. Вообразите: море, бесконечные песчаные дюны, и внезапно посреди них – вагон метро. Когда-то здесь собирались возвести санаторий метростроевцев, и вагон выполнял роль бытовки. Потом со строительством не заладилось, а в вагоне устроили шашлычную, где подавали самую вкусную в мире осетрину. Хозяином был человек по имени Оскар. Однажды я вышел в море вместе с его сыном Абдуллатипом по кличке Рыжий, мы дружили, но отец категорически запретил, чтобы я ходил с нардаранцами на их баркасе, так что это была наша первая и последняя морская прогулка.
***
Одно из самых красивых воспоминаний тех лет – весенний Нардаран: цветущие гранатовые деревья на фоне желтого песка и моря. Такое не забыть!
Этими же видами вдохновлялся наш сосед по поселку Таир Салахов. Он построил дом в Нардаране лет за 20 до нас и создал здесь знаменитые абшеронские работы – например, картину «Агава». Я видел, как она росла во дворе Салаховых, ведь мы часто бывали у дяди Таира. Отец постоянно ставил его мне в пример. Салахов был очень строг к себе и тщательно поддерживал физическую и творческую форму, хотя, как состоявшийся и известный на весь мир живописец, мог бы позволить себе иногда расслабиться. Но нет, он вставал на рассвете, шел на пляж, плавал и делал зарядку, а потом устраивался за мольбертом и работал минимум до полудня, и так каждый день.
Я часто ловлю себя на том, что говорю своим детям те же слова, стараюсь донести до них те же вещи, что слышал от старших. Наверное, так и происходит связь поколений. И хотя того прекрасного мира, о котором я рассказываю, уже нет, есть мир новый. Он не хуже и не лучше прежнего, он просто другой. И жизнь продолжается.
Читайте еще:
И все-таки она вертится: мир писателя Максуда Ибрагимбекова
Бакинство. Главная роль Мабуда Магеррамова
Текст: Елена Аверина
Иллюстрации: Маша Пряничникова