Пророк на перекрестке империй
Палестина на рубеже эр была не столько страной, сколько вечно пыльным коридором, по которому веками маршировали все, кому не лень. Ассирийцы, вавилоняне, персы, греки Александра Македонского, а теперь и римляне — каждый считал своим долгом потоптаться по этой узкой полоске земли между морем и пустыней. Экономического интереса она представляла мало, но была идеальным плацдармом для контроля над торговыми путями между Азией и Африкой. В этом кипящем котле, где смешались языки, культуры и религии, жили евреи — народ упрямый, гордый и отчаянно верящий в своего единого, невидимого Бога. Их культура была древней и прочной, но её постоянно испытывали на прочность новые веяния. После завоеваний Александра эллинизм, тогдашний аналог глобализации, проник повсюду. Даже в Иудее строили города с гимнасиями и театрами, а образованная молодежь говорила по-гречески не хуже, чем на родном арамейском.
Наконец, в середине I века до н.э., в результате очередной династической свары, в дела вмешался римский генерал Помпей. Он не стал долго разбираться, кто прав, а кто виноват, и просто присоединил регион к растущей римской империи. Так Палестина оказалась под властью Рима, культурно оставаясь эллинистической, но с несгибаемым иудейским стержнем. Римляне, как обычно, действовали прагматично. Они поставили у власти местного царька, Ирода Великого, хитрого и жестокого идумеянина, который получил титул царя Иудеи от римского Сената. Ирод развернул грандиозное строительство, перестроил иерусалимский Храм, превратив его в одно из чудес света, но подданные его не любили, считая римской марионеткой и чужаком. В остальном римлян интересовали две вещи: налоги и спокойствие. Как отмечает профессор Дэвид Барр, «римляне управляли своим присутствием в Палестине твердой рукой. Если кто-то не платил налоги или бунтовал, они могли безжалостно его подавить, но если эти два основных вопроса соблюдались... все остальное было для них совершенно приемлемо».
Но спокойствия не было. Воздух был наэлектризован ожиданием. Древние пророчества говорили о приходе Мессии — Помазанника Божьего, потомка царя Давида, который освободит Израиль от чужеземного ига и установит Царство Божие на земле. Правда, образ этого Мессии каждый представлял по-своему. Кто-то ждал непобедимого царя-воина, кто-то — небесную фигуру, а кто-то — праведного священника. Это брожение умов породило множество религиозно-политических течений. Были фарисеи — знатоки Закона, пользовавшиеся уважением в народе и верившие в воскресение мертвых. Были саддукеи — храмовая аристократия, богатая и консервативная, сотрудничавшая с римлянами и отрицавшая загробную жизнь. В пустыне жили ессеи — аскеты, создавшие общину, похожую на монастырь, и считавшие официальное жречество погрязшим в грехе. И были зилоты — радикальные националисты, считавшие, что только Бог является царем Израиля, и призывавшие к вооруженному восстанию против Рима. В этой напряженной, полной надежд и отчаяния атмосфере, в глухой провинции под названием Галилея, и суждено было родиться человеку, чье имя навсегда изменит ход истории.
Сын плотника или каменщика?
Рассказ о рождении Иисуса, знакомый каждому христианину, с точки зрения историка выглядит как искусно составленная притча, а не как документальная хроника. Евангелист Лука повествует о всеобщей переписи населения, объявленной императором Августом, которая заставила Иосифа и беременную Марию отправиться из Назарета в Вифлеем. Однако историки не нашли никаких свидетельств о такой всеимперской переписи. Римский историк еврейского происхождения Иосиф Флавий действительно упоминает перепись, которую проводил наместник Сирии Квириний, но она состоялась в 6 году н.э., касалась только Иудеи (а не Галилеи, где жили Иосиф и Мария) и была связана с превращением Иудеи в римскую провинцию. Царь Ирод Великий, при котором, согласно Евангелию от Матфея, родился Иисус, умер в 4 году до н.э. Этот хронологический казус — яркий пример того, с какими трудностями сталкиваются исследователи. Большинство современных историков сходятся во мнении, что Иисус родился где-то между 7 и 4 годами до н.э. Ошибку в расчетах сделал в VI веке монах Дионисий Малый, которому было поручено создать новую систему летосчисления от Рождества Христова.
Как отмечает Барт Эрман, профессор религиоведения, «Евангелия сами по себе не указывают, что были написаны Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном. На самом деле эти четыре книги анонимны... Традиция приписывать их этим авторам возникла спустя несколько десятилетий после их реального написания». Евангелия были написаны через 40-70 лет после описываемых событий. Их авторы, по словам профессора Джонатана Рида, «писали не с намерением оставить точный отчет о том, что делал Иисус... Причина, по которой они написали эти тексты, заключалась в обращении людей в новую веру». Это были не биографии, а богословские произведения, призванные убедить читателя в том, что Иисус из Назарета и есть обещанный Мессия. Поэтому упоминание Вифлеема было крайне важным — ведь именно оттуда, согласно пророку Михею, должен был прийти новый правитель Израиля. Вероятнее всего, Иисус родился там же, где и вырос — в Назарете.
Его родители, Иосиф и Мария, были обычными людьми. Его имя, Иешуа (сокращенно от Иегошуа, «Яхве спасает»), было одним из самых распространенных еврейских имен того времени. Вопреки позднейшей доктрине о вечной девственности Марии, Евангелия прямо говорят, что у Иисуса были братья и сестры. Как комментирует профессор теологии Джеффри Сайкер, «большинство Евангелий указывают на Иисуса, его братьев и даже сестер... так что нет сомнений, что он не был единственным ребенком». После его смерти один из его братьев, Иаков, станет лидером первой христианской общины в Иерусалиме.
Детство и юность Иисуса прошли, скорее всего, так же, как и у тысяч других мальчишек в Галилее. Он рос в небогатой, но и не нищей семье ремесленника. Как отмечает профессор Грегори Райли, «они жили, как правило, в домах из одной-двух комнат... передвигались исключительно пешком, имели только ту одежду, что носили. Это была жизнь на грани выживания». Профессию его отца, Иосифа, традиционно переводят как «плотник». Однако греческое слово «тектон», которое используется в Евангелиях, имеет более широкое значение — «ремесленник, строитель». По мнению профессора Эндрю Овермана, «он, скорее всего, был каменщиком, каменотесом или строителем. Вероятно, он был тем, кто работал с камнем, которого было в избытке в Галилее». Дерево в тех краях было дорогим, а вот камня хватало. Дома строили из необожженного кирпича на каменном фундаменте. Так что, вероятнее всего, Иисус с юности научился работать с камнем, а не с деревом.
О его первых тридцати годах жизни мы не знаем практически ничего. Этот период называют «скрытой жизнью» или «потерянными годами». Евангелисты им не интересовались. Как подчеркивает профессор Барр, «то, как прошла юность Иисуса... нам кажется интересным, но древних это совершенно не привлекало». Единственный эпизод — рассказ Луки о 12-летнем Иисусе в Иерусалимском храме, где он поражает учителей своей мудростью. Большинство ученых считают эту историю поздней вставкой, призванной показать его особую природу уже в детстве. Галилея того времени была регионом с сильной и самобытной религиозной традицией. По словам Барра, здесь был «большой акцент на том, что мы могли бы назвать "святым человеком"... шаманом, человеком, который имеет уникальный опыт общения с Богом». В то же время, всего в нескольких километрах от Назарета находился крупный эллинистический город Сепфорис, который Ирод Антипа сделал своей столицей. Вполне возможно, что молодой Иисус ходил туда на заработки и видел совсем другую жизнь — с театрами, мозаиками и греческой речью. Этот контраст между традиционной еврейской деревней и космополитичным греческим городом не мог не повлиять на его мировоззрение. Но что-то должно было произойти, чтобы молодой ремесленник из галилейской глубинки оставил свой дом и стал странствующим пророком. И этим толчком стала встреча с другим, еще более ярким и радикальным проповедником — Иоанном Крестителем.
Глас вопиющего в пустыне
Примерно в 26 году нашей эры, в возрасте около тридцати лет, Иисус оставил Назарет и отправился на юг, в пустынные земли Иудеи, к реке Иордан. Он шел на зов человека, чья слава гремела по всей стране. Иоанн Креститель был фигурой колоритной, словно сошедшей со страниц Ветхого Завета. Он носил грубую одежду из верблюжьей шерсти, питался саранчой и диким медом и проповедовал скорый конец света. По словам профессора Скотта Барчи, «Иоанн Креститель был человеком, который верил в конец социального мира, в котором он жил... Он не мог представить, как люди могут самостоятельно выбраться из великой пучины зла, в которую они погрузились». Его проповедь была проста и радикальна: покайтесь, ибо приблизилось Царство Божие. Он призывал к очищению через водное омовение, крещение, в знак покаяния в грехах. Он говорил о Грядущем, который будет крестить не водой, а «Духом Святым и огнем».
Такие проповеди были не в новинку. В атмосфере римской оккупации и культурного давления эллинизма многие ждали божественного вмешательства. Но проповедь Иоанна была особенно острой и бескомпромиссной. Он не щадил никого, обличая и простых людей, и религиозную элиту. Для властей, как иудейских, так и римских, он был источником головной боли. Царь Ирод Антипа, правитель Галилеи, с тревогой следил за толпами, стекавшимися к Иордану. Любое массовое движение в те времена могло легко перерасти в бунт.
Тот факт, что Иисус пришел к Иоанну, чтобы принять от него крещение, историки считают одним из самых достоверных в Евангелиях. Как отмечает профессор Барчи, «если бы христиане хотели манипулировать отношениями Иисуса и Иоанна, ход событий был бы обратным, и они представили бы, как Иоанн идет к Иисусу». Ученик не может быть выше учителя, и сам факт крещения Иисуса от рук Иоанна ставил последнего в положение наставника. Позднее евангелисты постараются смягчить этот момент, вложив в уста Иоанна слова сомнения: «это мне надобно креститься от Тебя». Но сам факт остался. По мнению профессора Сайкера, «если Иисус пришел креститься по той же причине, что и многие другие... то это было потому, что у него было какое-то чувство раскаяния. Иисус был тронут посланием Иоанна... и у него был какой-то преобразующий опыт, который привел его к началу собственного общественного служения». Крещение стало для Иисуса поворотным моментом, моментом призвания.
Сразу после этого, как повествуют Евангелия, «Дух ведет его в пустыню». Он провел там сорок дней, в одиночестве, посте и молитве. Как объясняет профессор Дэвид Барр, «пустыня в иудейской традиции — очень подходящее место для встречи с Богом, это отсылает к встрече Моисея с Богом в Синайской пустыне». Это было время внутреннего сосредоточения, осмысления своего пути. Евангельский рассказ об искушениях в пустыне следует понимать не буквально, а символически. Это не столько диалог с дьяволом, сколько внутренняя борьба Иисуса за смысл своей миссии. Ему предлагаются три пути: превратить камни в хлеб (путь экономического чуда, решение материальных проблем), броситься с крыла Храма (путь эффектного знамения, религиозного шоу), поклониться злу в обмен на власть над миром (путь политического мессианства). Он отвергает все три. Его путь будет иным.
Вернувшись из пустыни, он узнал тревожную новость: Иоанн Креститель арестован по приказу Ирода Антипы. Это было грозным предупреждением всем, кто осмеливался будоражить народ. Иисус покинул опасную Иудею и вернулся в родную Галилею, чтобы начать собственную проповедь. Но его миссия уже отличалась от миссии Иоанна. Если Иоанн проповедовал грядущий суд, то Иисус — уже наступившее Царство.
Его возвращение в Назарет не было триумфальным. Земляки, знавшие его как сына ремесленника, не восприняли его всерьез. «Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры?» — с недоумением спрашивали они. Евангелие от Луки даже повествует, что разгневанные жители Назарета попытались ускорить его уход из города весьма решительным способом. Он был вынужден покинуть родной город, произнеся горькую фразу: «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем». Он обосновался в Капернауме, рыбацком городке на берегу Галилейского моря, который и стал центром его дальнейшей деятельности. Здесь он нашел своих первых учеников — рыбаков Симона (Петра), Андрея, Иакова и Иоанна. В отличие от традиционных раввинов, к которым ученики приходили сами, Иисус сам выбирал и призывал своих последователей. Это было нечто новое. Он создавал не школу, а общину, новую семью, основанную не на кровном родстве, а на вере в его послание. Молодой ремесленник из Назарета превратился в странствующего учителя и пророка, чьи слова и дела вскоре взбудоражат всю Галилею.
Царство не от мира сего
Служение Иисуса, которое длилось, по разным оценкам, от одного года до трех, было служением странствующего проповедника. Он ходил по городам и деревням Галилеи, учил в синагогах, на берегу озера, на склонах холмов. За ним следовали толпы людей, привлеченные его словами и, как утверждают Евангелия, чудесами, которые он творил. Историку трудно судить о чудесах. Как отмечает профессор Барр, «древние не имели нашего понятия о законах природы. Бог делал всё... так что чудо было не нарушением закона природы, а просто действием Бога в конкретный момент. Когда люди исцелялись, они думали об Иисусе как о человеке, обладающем силой». Несомненно, современники воспринимали его как целителя и экзорциста, человека, обладающего особой связью с божественным миром. Но главным, что привлекало людей, было его учение.
Оно было одновременно и глубоко укоренено в иудейской традиции, и радикально новым. Он говорил о любви к Богу и ближнему, о милосердии к бедным и угнетенным — все это было созвучно учению ветхозаветных пророков. Но он шел дальше. Он призывал любить врагов, подставлять другую щеку, отдавать последнюю рубаху. В мире, построенном на принципах «око за око» и жесткой родовой мести, это звучало как безумие. «Вы слышали, что сказано: "люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего". А Я говорю вам: любите врагов ваших», — провозглашал он в Нагорной проповеди.
Своим поведением он постоянно нарушал общепринятые нормы. Он ел с мытарями (сборщиками налогов, которых презирали как предателей и пособников оккупантов) и грешниками. Он общался с женщинами, причем не только с порядочными матронами, но и с теми, кого общество считало падшими. Более того, женщины, такие как Мария Магдалина, Иоанна и Сусанна, входили в круг его ближайших последователей и поддерживали его материально, что было абсолютно немыслимо для того времени. Как говорит профессор Барр, «тот факт, что некоторые женщины путешествовали с Иисусом, шокирует. Предполагалось, что женщины должны защищать честь семьи, а не находиться с другими мужчинами». Его отношение к семье тоже было вызывающим. Когда ему сказали, что его мать и братья ждут его снаружи, он ответил, указав на своих учеников: «вот матерь Моя и братья Мои! ибо, кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь». Для общества, где семейные узы были священны, а долг перед родителями — первейшей обязанностью, это был разрыв с традицией.
Центральной темой его проповеди было Царство Божие. Но это было не то царство, которого ждали многие — не политическое государство, освобожденное от римлян. Как говорит профессор Джон Доминик Кроссан, «видение Бога у Иисуса можно описать как радикальный эгалитаризм, отказ проводить разграничительные линии и иерархии, которые отделяли одних от других... Это был отказ от основных различий, которые принимало большинство обществ». Его Царство — это новое состояние мира, где рушатся все социальные барьеры, где первые становятся последними, а последние — первыми. Он рассказывал об этом Царстве в притчах — коротких, образных историях, взятых из повседневной жизни: о сеятеле, о заблудшей овце, о блудном сыне.
Такое учение и поведение не могли не вызвать резкого отторжения у религиозной элиты, особенно у фарисеев. Они видели в нем опасного смутьяна, который подрывает основы Закона. Их раздражало, что он прощает грехи (что считалось прерогативой одного лишь Бога), исцеляет в субботу (нарушая святость дня покоя), пренебрегает ритуальными омовениями. Между ними постоянно вспыхивали споры. Но Иисус, как правило, выходил из них победителем, ставя своих оппонентов в тупик неожиданными ответами, как в знаменитом эпизоде с уплатой налога кесарю: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».
Переломным моментом в его служении, возможно, стала весть о судьбе Иоанна Крестителя. Ирод Антипа, устав от обличений пророка, позаботился о том, чтобы его голос умолк навсегда. Иосиф Флавий пишет, что Ирод боялся, как бы влияние Иоанна не привело к восстанию. Для Иисуса и его последователей это был шок. «Для тех, кто принял послание Иоанна, — говорит профессор Кроссан, — казалось, что Бог допустил его смерть... В каком-то смысле можно было подумать, что Иоанн мог ошибаться». Трагический конец наставника был ясным сигналом: власти не будут церемониться с пророками, которые кажутся им опасными. Однако Иисус не отступил. Напротив, именно после этого он, как повествуют Евангелия, начал говорить о своей грядущей судьбе и решил сделать самый рискованный шаг в своей жизни. Он больше не будет проповедовать в галилейской глубинке. Он понесет свое послание в самое сердце иудейской веры и оплот своих врагов — в Иерусалим.
Последняя Пасха в Иерусалиме
Иерусалим на праздник Пасхи превращался в кипящий котел. Сотни тысяч паломников со всего мира стекались в Святой город, чтобы отметить главный иудейский праздник — освобождение из египетского рабства. Как отмечает профессор Кроссан, «праздник Пасхи представлял собой настоящую пороховую бочку, потому что собирал огромные толпы в одном месте, празднуя их освобождение от египетского гнета, в то время как в тот момент они находились под римским гнетом». Римские власти это прекрасно понимали и на время праздников стягивали в город дополнительные войска. Именно в эту напряженную, взрывоопасную атмосферу весной примерно 30 года н.э. и вошел Иисус из Назарета.
Его вход в город был обставлен как провокация. Он въехал в Иерусалим на молодом осле, исполняя древнее пророчество Захарии о приходе кроткого царя. Толпа приветствовала его восторженными криками «Осанна! Благословен грядущий во имя Господне!», постилая под ноги его ослу одежду и пальмовые ветви. Для властей это был явный сигнал тревоги. Они видели не духовного учителя, а потенциального лидера мятежа, очередного претендента на роль Мессии, который мог поднять народ на бессмысленное и кровавое восстание.
Следующий его шаг лишь усугубил ситуацию. Он пришел в Храм — не только главный религиозный центр, но и крупнейший финансовый институт Иудеи. Увидев во внешнем дворе ряды менял, торговавших храмовой валютой, и продавцов жертвенных животных, он пришел в ярость. Он опрокинул их столы и скамьи, выгоняя их из Храма со словами: «дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». По мнению профессора Эрмана, «организовав весь этот переполох, он символизировал будущее разрушение Храма, когда Бог будет судить свой народ». Этот поступок был прямым вызовом храмовому жречеству — саддукеям, которые контролировали всю экономику Храма и тесно сотрудничали с римлянами. С этого момента его судьба была предрешена. Первосвященники и старейшины решили, что этого галилейского смутьяна нужно убрать, и как можно скорее, пока он не спровоцировал беспорядки, которые могли бы вызвать жестокую реакцию римлян.
События следующих нескольких дней известны как Страсти Христовы. Согласно Евангелиям, один из его двенадцати учеников, Иуда Искариот, согласился предать его за тридцать сребреников. В четверг вечером Иисус собрал учеников на тайную вечерю, во время которой предсказал предательство и установил таинство Евхаристии. После ужина он отправился молиться в Гефсиманский сад, где и был арестован храмовой стражей. Его привели на ночной суд к первосвященнику Каиафе и Синедриону. Обвинения были сбивчивыми, но когда Каиафа прямо спросил его: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?», Иисус ответил утвердительно. Это было расценено как богохульство, каравшееся по иудейским законам смертью.
Однако вынести и исполнить смертный приговор саддукеи не могли — это была прерогатива римской власти. Поэтому на утро Иисуса отвели к римскому прокуратору Понтию Пилату. Евангелисты изображают Пилата как сомневающегося чиновника, который не находит в Иисусе вины и пытается его спасти, но под давлением толпы, подстрекаемой первосвященниками, вынужден уступить и «умыть руки». Большинство современных историков считают эту сцену вымыслом. Пилат, известный по другим источникам как жестокий и решительный правитель, вряд ли стал бы так долго церемониться с человеком, которого ему представили как «царя иудейского», то есть как бунтовщика против власти кесаря. Как считает профессор Кроссан, «это ранняя христианская пропаганда... заинтересованная в хороших отношениях с римскими властями, поэтому они подыграли римским властям». Скорее всего, суд был коротким. Для Пилата Иисус был одним из многих еврейских пророков, угрожавших общественному порядку. Решение было быстрым и стандартным для таких случаев.
Его приговорили к распятию — самому суровому и унизительному наказанию, которое римляне применяли к рабам и мятежникам. Как отмечает профессор Кроссан, «римское распятие было задумано как форма государственного терроризма с целью устрашения низших классов». Это была не просто казнь, а публичное унижение, призванное показать, что бывает с теми, кто бросает вызов Риму. Последнее пристанище казненных обычно доверяли дикой природе. Иисуса распяли на Голгофе, холме за стенами Иерусалима, вместе с двумя разбойниками. Согласно Евангелиям, он испустил дух в пятницу, около трех часов дня. Лишь благодаря заступничеству богатого члена Синедриона, Иосифа Аримафейского, его тело было снято с креста и похоронено в новой гробнице. На этом исторический путь Иисуса из Назарета заканчивается. Но для его последователей все только начиналось. То, что произошло на третий день, стало предметом веры и положило начало новой мировой религии. Как говорит профессор Кроссан, «Иисус воплощает мечту... о мире радикальной справедливости и равенства... И пока эта мечта жива, Иисус тоже будет жить».
