Глава 3. 66 дней до жизни
Они вернулись в расположение, когда уже совсем стемнело. Землянка встретила их запахом сырости, кислого табачного дыма и слабого тепла от остывающей печки-буржуйки.
Бойцы молча, как тени, попадали на свои места на нарах, вытягивая гудящие от усталости ноги. Воробей, самый молодой, тут же провалился в тяжелый, беспокойный сон, изредка всхлипывая и бормоча что-то во сне.
Балагур достал кисет и, несмотря на усталость, принялся сворачивать корявую самокрутку, его пальцы двигались привычно и точно.
— Как думаешь, командир, надолго нас тут оставили? — вполголоса спросил он, чиркая трофейной зажигалкой. Огонек на миг осветил его худое, остроносое лицо. — А то я уже с местными лягушками почти подружился. Вчера одна даже лапкой мне махала.
— Успеешь еще подружиться, — пробасил из своего угла Сибиряк, не открывая глаз. — С теми, что покрупнее. В немецких болотах.
— Тьфу на тебя, медведь таежный, — отмахнулся Балагур. — Я человек культурный, одесский. Мне бы к морю, на пляж... Эх, была бы тут Аркадия, я бы фрицам такой "привоз" устроил, они бы сами сдаваться прибежали.
Дмитрий не участвовал в их перепалке. Он сидел, прислонившись спиной к влажной стене, и чистил свою винтовку. Эта работа успокаивала. Мерные, выверенные движения шомпола, запах оружейного масла, знакомая тяжесть металла в руках.
Он думал о лесе, через который они только что прошли. Он был чужим, больным. Деревья здесь казались испуганными, земля стонала под ногами. Даже птицы кричали не так, как дома. Тревожно.
В этот момент полог землянки откинулся, и на пороге возник запыхавшийся посыльный.
— Младший сержант Яблочкин! К майору. Срочно. И отряд свой подними.
Сердце Дмитрия екнуло. "Срочно" и "ночью" никогда не предвещали ничего хорошего. Он молча кивнул. Сибиряк и Балагур уже поднимались, а Дмитрий легонько растормошил Воробья.
— Вставай, птенец. Тревога.
Мальчишка подскочил, испуганно хлопая глазами, инстинктивно хватаясь за автомат.
***
Штабная землянка была натоплена и ярко освещена. Майор Седых, командир батальона, сидел за сколоченным из ящиков столом, склонившись над картой. Его лицо, всегда уставшее, сегодня казалось серым от недосыпа. Рядом с ним стоял незнакомый капитан из разведотдела.
— Вот и вы, Яблочкин, — сказал майор, не поднимая головы. — Дело есть. Особой важности. Садись.
Дмитрий и его бойцы остались стоять.
— Разведка доложила, — начал капитан, ткнув пальцем в точку на карте. — Противник активно использует железнодорожную ветку Смоленск-Витебск для переброски резервов и техники. Вот на этом перегоне, — он очертил небольшой участок, — дорога делает изгиб, проходит по высокой насыпи через болотистую низину. Идеальное место.
— Идеальное для чего? — хрипло спросил Сибиряк.
— Для диверсии, — отрезал капитан. — Вашей группе, Яблочкин, приказано скрытно проникнуть в указанный квадрат, заминировать железнодорожное полотно на этом участке и собрать разведданные о характере охраны и интенсивности движения.
Майор Седых поднял на Дмитрия глаза.
— Задание понятно, младший сержант?
— Так точно, товарищ майор.
— Расстояние — тридцать километров по тылам противника, — продолжил капитан, будто вбивая гвозди. — Лес прочесывается карательными отрядами. Насыпь, скорее всего, охраняется патрулями. Задача — высшей категории сложности. Поэтому и выбор пал на вашу группу. Как на лучших.
Балагур за спиной Дмитрия тихо хмыкнул. "Лучших всегда на самое пекло и посылают," — подумал Дмитрий.
— Сколько времени на выполнение? — спросил он.
— Трое суток. На все. Выдвигаетесь через час. После выполнения — немедленно возвращаетесь. Вопросы?
— Никак нет.
— Тогда идите. Получите у старшины взрывчатку, сухпай на трое суток и дополнительные боекомплекты. И Яблочкин... — окликнул его майор, когда они уже были у выхода. — Ты командир. Ты за них головой отвечаешь. Вернись с людьми.
Дмитрий только молча кивнул и вышел.
***
Они готовились в звенящей тишине. Каждый думал о своем. Балагур больше не шутил. Он сосредоточенно укладывал в вещмешок тротиловые шашки, похожие на бруски хозяйственного мыла.
Сибиряк проверял диски к своему "дегтярю", аккуратно, по одному, вставляя патроны. Воробей пытался засунуть в мешок лишнюю буханку хлеба, но она никак не лезла.
— Оставь, — сказал ему Дмитрий. — Лишний вес. В рейде каждый грамм на счету. Возьми лучше еще бинтов.
Он отошел в свой угол. Достал из кармана фотографию Анны, завернутую в промасленную бумажку. Он смотрел на ее улыбающееся, родное лицо и пытался запомнить его еще раз, еще четче. Он мысленно прощался с ней. Он всегда так делал перед сложным заданием. Так было проще. Считал, что уже не вернешься — и каждый следующий шаг, каждый вздох становился подарком.
Он закрыл глаза. Перед ним встал его родной, воронежский лес. Солнечный, теплый, пахнущий сосной. А потом он представил тот, другой лес, куда им предстояло идти. Темный, холодный, полный чужих, враждебных следов.
— Пора, — сказал он, поднимаясь. — Пошли.
Они растворились в ночной темноте.
Первые десять километров прошли без происшествий. Дмитрий вел отряд ему одному известными тропами, обходя опасные участки, где могли быть немецкие секреты. Он двигался почти на ощупь, ориентируясь по звездам, по едва заметным приметам, по запаху. Он чувствовал, когда приближался к болоту по изменившейся влажности воздуха. Он слышал присутствие человека по тревожному крику ночной птицы. Его бойцы полностью ему доверяли. Они знали: пока их ведет Леший, они пройдут где угодно.
Они сделали короткий привал в густом ельнике.
— Воды, — прошептал Воробей, его губы пересохли.
— Терпи, — ответил Сибиряк. — Командир сказал — до ручья ни капли. Фляги на обратный путь.
Дмитрий сидел, прислонившись к дереву, и слушал. Лес жил своей ночной жизнью, но в этой жизни появились новые, тревожные ноты. Далеко на западе небо иногда озарялось тусклыми вспышками. Слышался глухой, едва различимый гул.
— Артиллерия работает, — сказал Балагур. — Значит, наши где-то там давят фрицев.
— Это хорошо, — кивнул Дмитрий. — Отвлекает от нас внимание.
Они двинулись дальше. И чем глубже они уходили во вражеский тыл, тем более больным и напряженным становился лес. Все чаще им попадались брошенные немецкие упаковки от сигарет, пустые консервные банки. Один раз они наткнулись на свежий след от сапог. Много следов. Прошел патруль.
Дмитрий остановил отряд. Он лег на землю, прижавшись ухом. Земля молчала. Он долго лежал, потом поднялся.
— Прошли с полчаса назад. В сторону деревни. Путь чист. Но теперь — вдвое внимательнее.
Они пересекли проселочную дорогу и снова углубились в чащу. До цели оставалось не больше пяти километров. Напряжение нарастало. Каждый шаг давался с трудом. Казалось, сам воздух стал плотным и мешал идти.
Рассвет они встретили уже в болотистой низине, в густых зарослях камыша. Впереди, метрах в пятистах, на высокой песчаной насыпи чернела полоса железнодорожных путей. Цель.
— Лежать, — прошептал Дмитрий. — Наблюдаем.
Они лежали в холодной, пахнущей тиной воде, и смотрели. Вскоре по насыпи прошел патруль. Двое немцев с собакой. Они прошли и скрылись за поворотом. Через час — еще один.
— Охрана есть, — констатировал Сибиряк. — Собака — это плохо.
— Но ходят по графику, — заметил Дмитрий. — Это хорошо. Значит, есть окно. Будем работать между патрулями.
Они пролежали в камышах весь день, мокрые, замерзшие, съедаемые комарами. Они изучали каждый метр насыпи, каждый изгиб рельсов. К вечеру у Дмитрия в голове созрел план.
— Ждем темноты, — сказал он. — Сибиряк и Балагур, вы остаетесь здесь, на прикрытии. Я и Воробей — идем на насыпь. Ставим заряды. Воробей, твоя задача — следить за флангами. Я работаю с путями. Все ясно?
Все молча кивнули.
Они ждали. День медленно умирал. Небо окрасилось в багровые, тревожные тона. Когда совсем стемнело, и над болотом поднялся туман, Дмитрий дотронулся до плеча Воробья.
— Пора.