Алёна любила порядок: он давал ей чувство защищённости и контроля. Даже квартиру, которую только что взяла в ипотеку с приличным первым взносом, она обставила так, как хотела: практичность, минимализм, тишина, только монотонный гул компьютера, сопровождающий её работу.
Она одним кликом оплатила очередную партию лекарств для матери и отправила ей перевод. На экране смартфона улыбалась пожилая женщина на фоне новых обоев, которые Алёна выбирала по фото в мессенджере. «Спасибо, дочка, без тебя я бы пропала», — звучала в голове её стандартная, заученная фраза. Алёна чувствовала привычную, горькую удовлетворенность. Она была хорошей дочерью. На расстоянии. Как всегда.
С детства она привыкла быть самостоятельной. Пока мама бегала на свидания после скорого развода с её отцом, сама делала уроки и разогревала себе ужин. Потом родилась Катя — поздняя, нежданная радость. И всё круто изменилось. Вся материнская любовь, ласка, терпение — всё досталось крохотной, капризной сестрёнке. Алёна стала «взрослой», «самостоятельной», «умницей», которая во всём разберётся сама. Ей покупали практичные сапоги на два размера больше, а Кате — красивые босоножки с бантиками. Её хвалили за пятёрки, а Катю — за тройки, потому что «она же у нас творческая личность, не даётся ей эта математика».
И так — всегда. Алёна сама поступила, сама нашла работу, сама переехала. Катя же вечно «искала себя», бросала кружки, учёбу, а мама лишь вздыхала: «Она у нас ранимая, не дави на неё». Алёна не давила. Лишь раз за разом, во время своих редких визитов, говорила матери: «Мама, ты её испортишь окончательно своей слепой любовью. Она вырастет беспомощной иждивенкой». На что мама обижалась: «Ты её просто ревнуешь! У тебя всё есть, а она — дитё несчастное!»
Вечером, листая ленту соцсетей, Алёна замерла. У знакомой из родного города — новое фото. И среди подруг — Катя. Алёна приблизила снимок. В отражении зеркала у сестры явно читался округлившийся живот. Сердце резко, гулко стукнуло о рёбра. Несколько месяцев. Это точно несколько месяцев.
Пальцы сами набрали номер подруги.
— Привет, Оль... Это правда на фото Катя? Она что, в городе?
— Да, Алён... — в голосе подруги прозвучала паническая нотка. — Ты что, не знала?
Глубокий вдох. Выдох. Лёд в жилах. Очередной сюрприз. Очередной провал, который от неё скрывали.
— Что именно я не знаю, Оль? Говори.
Оказалось, сестра вернулась. Бросила университет, не работает, не замужем. Живёт у мамы, ждёт ребёнка. Шестой месяц.
Ночь Алёна провела в ступоре, глядя в потолок. Перед глазами стояли все те ссоры, разговоры, все её предупреждения. Она снова и снова видела, как мама платит за очередные курсы Кати, которые та бросала через месяц. Как оправдывает её ночные гулянки. Как берёт кредит, чтобы купить ей новый телефон. И теперь этот цирк должен был продолжаться на её, Алёнины, деньги? Деньги, которые она зарабатывала ночами у компьютера, вкладывая в здоровье и покой матери, а теперь оказалось, что в содержание «ранимой» иждивенки?
Утром, не поздоровавшись, она сразу включила видеосвязь. Мать появилась на экране с натянутой улыбкой.
— Дочка, а я как раз...
— Хватит, мама. Я всё знаю. Про Катю. Про то, что она бросила учёбу. И что живёт у тебя.
Улыбка сползла с лица матери, как маска. Глаза забегали.
— Алён, ты не понимаешь... Она же девочка совсем... Запуталась... Я не могла её выгнать!
— На мои деньги. Ты содержишь её на мои деньги, которые я присылаю тебе на лекарства и на продукты. Лишаешь себя самого необходимого. — Алёна перевела дух. — Ты всегда только на неё и работала, а теперь и мой труд туда же? Я тебя сколько раз предупреждала?!
— Да какие это твои деньги! — вдруг взвизгнула мать, её лицо исказилось обидой. — Это же помощь матери! Я всю жизнь на вас положила! А теперь не могу родной дочери помочь? Она же с ребёнком останется одна!
С экрана раздался другой голос, сиплый и злой:
— Не нервируй маму, жадина! Тебе и так много, вон, квартиры–машины покупаешь, поделиться с сестрой не можешь?
В кадре возникло осунувшееся, одутловатое лицо Кати.
Алёна смотрела на них — на мать, которая ревела в камеру, и на сестру, с ненавистью таращившуюся из-за её плеча.
И вдруг вся злость, копившаяся годами, ушла, сменившись ледяным, абсолютным спокойствием. Точка кипения была пройдена.
— Хорошо, — тихо, но очень чётко сказала Алёна. — Вы считаете, что я всем обязана, а вы можете бесконечно меня использовать? Я так не играю.
— Что это значит? — всхлипнула мать.
— Это значит, что с этого момента все переводы прекращаются. Живите на пенсию и на пособие по беременности Кати. Хотите помогать взрослой дочери — помогайте. За свой счёт. Я больше не буду финансировать этот театр абсурда.
Наступил оглушительный вой. Мать захлёбывалась слезами, кричала что-то про сердце, про то, что они пропадут. Катя материлась.
— Всё, мама. Я не банкомат. И не спонсор чужой безответственности. Мне жаль, что ты снова и снова выбираешь её сторону, даже в этой лжи.
— Да как ты можешь так! — закричала мать. — Мы же семья!
— Семьи не врут друг другу и не садятся на шею, — отрезала Алёна, чувствуя, как камень ложится на дно души. — Вам нужны деньги? Прекрасно. Вот сайт службы занятости. Вот адрес центра соцпомощи для матерей-одиночек. Вот номер юристки, она поможет Кате оформить все пособия. Всё бесплатно. Пользуйтесь. Но ни копейки больше от меня вы не получите.
Она повесила трубку. Руки дрожали. В горле стоял ком. Но сквозь этот ком, сквозь боль и разочарование, впервые за долгие годы она дышала свободно. Она наконец-то провела черту. Не между собой и семьёй, а между своей жизнью и их вечными проблемами.
Иногда самый сильный поступок — не в том, чтобы отдать последнее, а в том, чтобы перестать оплачивать чужие ошибки, дав близким шанс научиться стоять на своих ногах.