— Ты же понимаешь, что это конец? — Люда стояла у двери с сумкой через плечо, глядя на мужа холодным взглядом.
— Люда, подожди, давай поговорим... — Лёша шагнул к ней, но она отступила.
— О чём говорить? О том, как твоя мать третий год подряд напоминает мне, какая я плохая мать? Или о том, как ты молчишь, когда она это делает?
— Она просто переживает за Владика...
— Нет, Лёша. Она переживает за твоё благополучие. А я для неё — просто инкубатор, который должен был родить внука и сидеть дома.
Три месяца назад кухня их двухкомнатной квартиры превратилась в поле боя. За столом сидела свекровь, методично нарезая овощи для салата. Люда кормила восьмимесячного Влада.
— Людочка, ты опять кашу недоварила, — свекровь взяла ложку и попробовала детское питание. — Вот поэтому Владик такой худенький.
— Мама, педиатр сказал, что с весом всё в порядке, — Лёша пытался разрядить обстановку.
— Педиатры что угодно скажут. Я троих вырастила, знаю, о чём говорю. И вообще, Люда, когда ты уже бросишь эту работу? Ребёнку нужна мать дома.
— Я в декрете, Валентина Ивановна.
— В декрете, но всё равно таскаешься на эти свои совещания. Вчера опять уходила на три часа.
— Это нужно было сделать...
— Важнее собственного ребёнка? — свекровь покачала головой. — Вот в наше время женщины знали своё место.
Люда молча встала и вышла из кухни, оставив Влада на высоком стульчике. Лёша неловко взял ложку и продолжил кормить сына.
***
В офисе рекламного агентства было тихо. Люда сидела за компьютером, дорабатывая презентацию. В кабинет вошёл Борис Петрович — мужчина лет сорока пяти.
— Людмила Сергеевна, как продвигается заказ для «Мегаполиса»?
— Почти готово. Осталось внести правки по смете.
— Отлично. Вы единственная из декретниц, кто продолжает работать с полной отдачей. Это впечатляет.
— Спасибо. Работа помогает мне... оставаться собой.
— Понимаю. Дома, наверное, непросто? Маленький ребёнок, быт...
— И свекровь, — вырвалось у Люды.
Борис усмехнулся:
— О, это отдельная категория стихийных бедствий. У меня была похожая ситуация в первом браке, только с тещей.
— В первом?
— Да, развёлся пять лет назад. Иногда лучше вовремя признать поражение, чем тянуть то, что уже умерло.
***
Вечер того же дня. Люда вернулась домой. В гостиной сидели Лёша с со своей матерью. Влад спал в кроватке.
— Опять задержалась, — констатировала свекровь, даже не поздоровавшись.
— Добрый вечер, Валентина Ивановна.
— Что тут доброго? Ребёнок весь день без матери, Лёша с работы пораньше отпросился, чтобы забрать его из яслей...
— Мама, хватит, — Лёша поднялся с дивана. — Люда работает, это нормально.
— Нормально? Да она к ребёнку даже не подошла, когда вошла!
— Он спит. Зачем его будить?
— Нормальная мать сразу бы проверила, как он, укрыт ли, не жарко ли ему...
— Валентина Ивановна, я не буду это обсуждать, — Люда развернулась к спальне.
— Вот именно! Ты никогда ничего не хочешь обсуждать! Может, поэтому у тебя молоко пропало через месяц? Организм-то умнее — он знает, кто настоящая мать, а кто...
— Мам! — Лёша повысил голос. — Хватит!
— Ах, теперь я виновата? Я просто переживаю за внука! А ты защищаешь эту... карьеристку, которой наплевать на семью!
Люда остановилась в дверях, обернулась:
— Вы правы, Валентина Ивановна. Мне действительно наплевать. На ваше мнение.
***
Через неделю. Корпоратив в ресторане. Люда сидела рядом с Борисом, они обсуждали новый контракт. В зале играла негромкая музыка.
— Людмила, вы сегодня какая-то задумчивая, — Борис наполнил её бокал вином.
— Извините, просто... дома проблемы.
— Хотите поговорить? Иногда помогает выговориться постороннему человеку.
— Вы не посторонний, вы мой начальник.
— Сегодня я просто Борис. Без «Петровича» и должности.
Люда сделала глоток вина:
— Я плохая мать. Не могу... не получается у меня любить сына так, как должна.
— Кто сказал, как должна?
— Все. Свекровь, муж, подруги... Все говорят, что мать должна раствориться в ребёнке, забыть о себе.
— Глупости. Вы личность, а не функция. Если вы несчастны, разве сможете сделать счастливым ребёнка?
— Лёша хороший отец. Он обожает Владика, проводит с ним всё свободное время...
— А вы?
— А я смотрю на сына и... ничего. Пустота. Я ухаживаю за ним, кормлю, переодеваю, но это как... как работа. Механически.
— Людмила, — Борис накрыл её руку своей, — это не делает вас плохим человеком. Это делает вас честной.
***
Поздний вечер. Люда тихо вошла в квартиру. На кухне горел свет. Там сидел Лёша с книгой в руках.
— Где ты была?
— Корпоратив же. Я предупреждала.
— До двух ночи?
— Мы обсуждали новый контракт.
— С кем это «мы»?
— С Борисом Петровичем и командой.
— Команда ушла в одиннадцать. Соседка видела их у метро.
Люда села напротив мужа:
— Ты за мной следишь?
— Я переживаю. Ты странно себя ведёшь последнее время.
— Странно — это как?
— Отстранённо. Холодно. К Владику почти не подходишь.
— Твоя мать уже нажаловалась?
— При чём тут мама? Я сам вижу!
— И что ты видишь, Лёша?
— Вижу, что ты несчастна. Что тебе плохо дома. Что ты бежишь на работу как на праздник.
— Да, бегу! Потому что там я — человек, профессионал. А здесь я — неудавшаяся мать и плохая жена!
— Люда, никто так не думает...
— Твоя мать именно так и думает! И говорит это каждый день!
— Она просто старой закалки...
— И ты всегда её оправдываешь! Всегда! А меня? Меня ты хоть раз защитил?
***
На следующий день в офисе Люда разбирала документы, когда вошёл Борис.
— Как вы сегодня?
— Нормально.
— Не похоже. Глаза красные.
— Не выспалась. Влад плакал ночью.
— Людмила, я хотел предложить... У нас открывается филиал в Питере. Нужен руководитель отдела маркетинга. Зарплата в два раза выше, служебная квартира.
— Это... это серьёзное предложение?
— Вполне. Вы лучший специалист. И вам, кажется, нужна перезагрузка.
— Мне нужно подумать.
— Конечно. Но решение нужно принять до конца недели.
Борис вышел. Люда откинулась на спинку кресла. В голове крутилась одна мысль: «Уехать. Начать заново».
***
Вечер. Люда собирала вещи в спальне. Вошёл Лёша.
— Что происходит?
— Собираю вещи на дачу. Хочу съездить на выходные, подышать воздухом.
— Одна?
— Да.
— Люда, мы должны обсудить нашу ситуацию. Серьёзно обсудить.
— О чём?
— О нас. О Владике. О том, что происходит в нашей семье.
— А что происходит? Твоя мать считает меня плохой матерью, ты с ней согласен, я работаю, чтобы не сойти с ума. Всё как у всех.
— Не обманывай себе. И мне не ври. Ты думаешь уйти?
Люда замерла с блузкой в руках:
— С чего ты взял?
— Я не слепой. Вижу, как ты смотришь на Владика — будто он чужой. Как избегаешь меня. Как твои глаза загораются, только когда звонит твой Борис Петрович.
— Он мой начальник.
— Только начальник?
— А что ты хочешь услышать, Лёша? Что да, у нас роман? Что я влюбилась? Что хочу уйти?
— Хочу услышать правду.
— Правда? — Люда села на кровать. — Правда в том, что я не хотела ребёнка. Согласилась, потому что ты мечтал, твоя мать требовала внука. Правда в том, что я не испытываю к Владику материнских чувств. Смотрю на него и вижу... ребёнка. Просто ребёнка. Не своего, не родного — просто маленького человека, за которым нужно ухаживать.
— Люда...
— Дай договорить! Правда в том, что твоя мать была права — я плохая мать. Но знаешь что? Владику будет лучше без меня. Ты любишь его по-настоящему. Твоя мать обожает внука. А я... я только порчу ему жизнь своим присутствием.
***
Утро следующего дня. Люда стояла в прихожей с двумя чемоданами. Из спальни вышел заспанный Лёша.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. Я приняла предложение Бориса. Уезжаю в Питер.
— А Владик?
— Владик остаётся с тобой. Так будет лучше для всех.
— А как же... мы? Наша семья?
— Какая семья, Лёша? Мы играем в семью уже год. Ты — идеальный отец, я — монстр без материнского инстинкта, твоя мать — верховный судья. Хватит.
— Люда, послеродовая депрессия — это лечится. Давай обратимся к специалисту...
— Дело не в депрессии. Дело в том, что я не создана для этого. Не все женщины рождаются матерями, Лёша. Некоторые понимают это слишком поздно.
— И ты просто уйдёшь? Бросишь сына?
— Я оставляю его с любящим отцом и бабушкой, которая души в нём не чает. Это лучшее, что я могу для него сделать.
— А Борис? Он-то тут при чём?
— Борис предложил работу. Хорошую работу. И да, между нами есть... что-то. Но дело не в нём.
— Ты с ним спала?
— Это важно?
— Для меня — да.
— Один раз. Вчера. После того, как я приняла решение уехать.
***
Три месяца отделяли прежнюю жизнь от новой. Санкт-Петербург встретил Люду серостью своих улиц и равнодушной торжественностью архитектуры. В её новом кабинете на Васильевском острове стояли только самые необходимые предметы: стол, компьютер, два стула и несколько папок с документами. Минимализм, который она выбрала сознательно — никаких лишних деталей, способных отвлечь от работы или заставить вспомнить о том, что хотелось забыть.
Звонок телефона разорвал тишину рабочего дня. На экране высветилось имя: Лёша.
— Алло.
— Люда, это я. Владик в больнице.
Слова обожгли, словно кипяток на коже. Люда машинально отодвинула от себя чашку и выпрямилась в кресле.
— Что случилось?
— Пневмония. Врачи говорят, кризис миновал, но он всё ещё слабый.
В голосе Лёши слышалась усталость — не физическая, а душевная. Та самая, которая накапливается месяцами бессонных ночей у детской кроватки.
— Мне приехать?
Вопрос вылетел сам собой, хотя Люда уже знала ответ. Знала и боялась его.
— Нет. Не нужно. Я справляюсь. Мама помогает.
Конечно, мама. Лёшина мать, которая с первого дня их знакомства смотрела на Люду как на временное недоразумение. Которая называла её "эта ваша Люда", словно отказываясь признавать даже право на имя. Теперь она, наверное, торжествовала — наконец-то избавилась от неугодной невестки.
— Лёша...
— Знаешь, что сказала мама, когда ты уехала? «Я всегда знала, что она нас бросит. Такие, как она, не способны любить».
Люда закрыла глаза. Каждое слово ложилось на душу тяжёлым грузом, хотя ничего нового она не услышала. Лёшина мать озвучила лишь то, что и сама Люда думала о себе последние полтора года.
— Твоя мать была права.
— Нет, Люда. Она была не права. Ты способна любить. Просто не нас. Не Владика. И знаешь что? Я тебя не осуждаю.
Эти слова прозвучали так неожиданно, что Люда замерла. В них не было ни упрёка, ни горечи. Только понимание — то самое, которого так не хватало ей в последние месяцы совместной жизни.
— Правда?
— Правда. Лучше честно признать, что не можешь, чем мучить себя и ребёнка. Владик счастлив. Он улыбается, играет, растёт. Мама души в нём не чает. А ты... ты была бы несчастна здесь.
Люда представила себе эту картину: малыш в объятиях бабушки, которая никогда не сомневалась в своих материнских инстинктах. Которая не стояла над детской кроваткой, мучительно пытаясь найти в себе хоть каплю того, что должно быть естественным.
— Спасибо, Лёша.
— За что?
— За то, что не ненавидишь меня.
— Я любил тебя, Люда. Может, всё ещё люблю. Но я понял — любовь не всегда означает быть вместе. Иногда любовь — это отпустить.
В этих словах звучала такая зрелость, что Люда поразилась. Когда Лёша успел так повзрослеть? Или это она видела его только через призму собственной растерянности, не замечая, как он меняется рядом с ней?
— Как Борис?
— Что?
— Я спрашивал про Бориса. Мы расстались через месяц после переезда. Оказалось, он искал не партнёра, а очередное приключение. Когда я стала доступна, потерял интерес.
Смешно было признаваться в этом. Борис, ради которого она разрушила семью, оказался обычным охотником за недоступностью. Замужняя коллега с ребёнком будоражила его воображение, а разведённая женщина стала скучной обыденностью.
— Мне жаль.
— Не стоит. Я получила то, что хотела — свободу. Работу. Возможность быть собой.
— И ты счастлива?
Вопрос завис в воздухе. Люда долго искала ответ, перебирая в памяти последние месяцы. Работа в новой компании, где никто не знал её истории. Съёмная квартира в тихом дворе, где не звучал детский плач. Вечера наедине с книгами и документами.
— Я... спокойна. А Владик? Он помнит меня?
— Ему полтора года, Люда. Он называет мамой мою мать.
Сердце словно сжалось в кулак, но боль была странной — не острой, а глухой. Как от старой травмы, которая даёт о себе знать только в дождливую погоду.
— Это хорошо. Так правильно.
— Береги себя.
— И ты.
Люда опустила трубку и долго сидела неподвижно. За окном медленно темнел петербургский день — здесь даже зима была другой, чем в Москве. Более мягкой и задумчивой.
Где-то в московской квартире сейчас укладывали спать её сына. Того мальчика, к которому она так и не сумела найти дорогу через лабиринты материнского инстинкта. Лёшина мать наверняка читала ему сказку, гладила по голове, шептала ласковые слова. Всё то, что Люда делала механически, заставляя себя через силу.
Она не жалела о своём решении. Но иногда, в такие тихие вечера, думала о дорогах, которые не выбрала. О том, как могло бы сложиться всё по-другому, если бы она была другой. Более терпеливой, более мягкой, более... материнской.
Впрочем, размышления о несбывшемся — роскошь, которую она не могла себе позволить. У Владика были люди, готовые дать ему безоговорочную любовь. У неё — возможность не притворяться тем, кем она не являлась.
А маленький мальчик, засыпающий под колыбельную бабушки, никогда не узнает о том, как мучилась женщина, давшая ему жизнь. Не узнает о бессонных ночах, когда она стояла у его кроватки и отчаянно пыталась найти в себе то, чего там не было. О том, как страшно было признаться самой себе: материнство — не её призвание.
Может быть, это и было самым честным поступком в её жизни. Уйти, чтобы дать ребёнку шанс вырасти в атмосфере искренней любви, а не вымученного долга.
Автор: Владимир Шорохов © Книги автора на ЛитРес