Рубиновый венец 69
Мария застыла у окна кареты, слушая, как полозья скользят по снежной дороге. Сергей Иванович дремал напротив, прикрыв глаза и сложив морщинистые руки на набалдашнике трости. Лицо его осунулось, поблекло, и от этого в сердце Марии поднималась тревожная волна.
— Дедушка, — тихо позвала она, — тебе нехорошо?
Старик открыл глаза, улыбнулся одними губами.
— Полно, Машенька. Усталость немного навалилась. Не каждый день внучку замуж выдаешь.
Он смотрел на нее внимательно, стараясь уловить тень сомнения, отблеск душевной муки на лице. Мария отвернулась к окну, боясь, что дед прочтет в ее глазах все то, что так старательно она прятала даже от себя самой.
Карета въехала в церковную ограду. Прохладный зимний воздух, напоенный запахом увядающих трав, ворвался в открытую дверцу. Слуга протянул руку, помогая барышне спуститься. Ткань платья колыхнулась, обнимая стан и ниспадая мягкими складками к земле. Светло-кремовый атлас, тот самый, что помнил прикосновение руки Вольдемара, теперь должен был проводить ее к другому мужчине. К венцу с другим.
Перед церковью в окружении нескольких гостей стоял Федор Ильич. Солнце играло на пуговицах его нового фрака. Увидев Марию, он подался вперед, будто порыв ветра толкнул его в спину.
— Мария Георгиевна, — голос его дрогнул, а в глазах вспыхнуло такое счастье, что Марии стало почти больно от этой незаслуженной любви.
Он быстро приблизился, склонился к ее руке, задержал губы на прохладных пальцах дольше положенного.
— Федор Ильич, — кивнула она, стараясь улыбнуться. — Вы так любезны.
— Сергей Иванович, — Федор помог старику выйти из кареты, — позвольте вас поддержать.
Втроем они поднялись по стертым каменным ступеням. Мария шла между двумя мужчинами — тем, кто отдавал ее в чужие руки, и тем, кто принимал, не подозревая обмана. В груди поднималась тошнота, голова кружилась, ноги делались ватными. "Господи, дай мне сил", — мысленно повторяла она.
В церкви было немноголюдно, как она и просила. Несколько пожилых соседей, кумовья жениха, его родители. Сумрак храма вдруг показался ей спасительным убежищем. Здесь никто не увидит ее слез, не разгадает душевных метаний.
Свечи мерцали в серебряных подсвечниках, и от их колеблющегося света лики святых на образах словно оживали, смотрели строго и вопрошающе. Мария невольно коснулась рукой живота. "Прости", — беззвучно прошептала она неведомому еще существу, что спряталось под сердцем.
Священник встретил их у аналоя. Начался обряд, такой древний и неизменный, что сами слова казались заговором, связывающим души не только живых, но и всех тех, кто венчался здесь до них — прадедов, дедов, родителей. Марии вдруг вспомнился рассказ отца о том, как венчались они с матушкой — в такой же сельской церкви. А ее венчание становилось лишь сделкой с совестью, с честью, с обществом.
— По своей ли воле желаете вступить в брак с Федором Ильичом ? — голос священника прервал ее мысли.
Мария заставила себя взглянуть на жениха. Лицо его, простое, открытое, отражало лишь бесконечную любовь и преданность. Никакой тени сомнения или лукавства — только радость и надежда. Он верил ей. Верил безоговорочно, всей душой.
А в Петербурге, в это самое мгновение, что делал Вольдемар? Вспоминал ли хоть изредка девушку, которой клялся в любви? Или, развлекаясь в салонах, давно позабыл о провинциальной барышне, вскружившей ему голову на один сезон?
— По своей воле, — произнесла она так твердо, что сама удивилась.
Бледные пальцы Федора дрожали, когда он надевал ей кольцо. Его рука, широкая, с мозолями от охотничьего ружья, так не походила на руку Вольдемара — холеную, с длинными музыкальными пальцами. Мария отогнала воспоминание, сосредоточилась на настоящем, повторяя за священником положенные слова. Когда они испили из общей чаши, Федор коснулся ее плеча, словно не верил, что все происходит наяву.
Выходя из церкви, уже обвенчанные, они на миг замерли на пороге. Солнце, прорвавшись сквозь тучи, обняло их золотистым светом, и Мария вдруг подумала, что, может быть, это добрый знак. Может быть, Бог не оставит ее, несмотря на ложь и грех.
Родители Федора встретили их у ворот дома. Мать, полная женщина с добрыми глазами, расцеловала невестку, а Илья Кузьмич, степенный седобородый мужчина, чинно поклонился.
— Добро пожаловать в семью, Мария Георгиевна, — сказал он. — Дом наш теперь и ваш дом.
В гостиной был накрыт стол — без излишеств, но богато и со вкусом. Серебро поблескивало в свете свечей, хрусталь играл всеми цветами. Мария опустилась на стул, который предупредительно отодвинул для нее муж. Странное слово, чужое еще, непривычное. Муж.
— Машенька, — шепнул ей на ухо Федор, —Ты сделала меня счастливым. Клянусь, ты никогда не пожалеешь.
Она смотрела на его разрумянившееся от волнения лицо, на глаза, светившиеся таким обожанием, что становилось не по себе, и думала: что же она за чудовище, раз обманывает такого человека? Но выбора не было. Ни тогда, когда она давала согласие на брак, ни сейчас, когда уже произнесены священные обеты.
Илья Кузьмич произнес тост. Голос его, обычно твердый, дрожал от волнения:
— За молодых! За продолжение рода! Пусть дом их будет полной чашей, а жизнь — долгой и счастливой.
Все пили, поздравляли, говорили добрые слова. Мария отвечала тихо, сдержанно, но не холодно. Она старалась, чтобы никто не заметил бури, бушевавшей в ее душе. И, кажется, ей это удавалось — даже проницательная свекровь смягчилась, видя, как почтительно обращается невестка с её сыном.
Когда молодые приехали в имение Касьяновых, день уже угас. Фекла доложила, что Сергей Иванович пока лежит. У старика совсем не было сил, и он из церкви поехал домой, не желая своим видом омрачать праздник молодым.
Мария, отпустив руку мужа, поспешила внутрь. Сердце ее неприятно сжалось – она знала, что дедушка слаб, но надеялась увидеть его в гостиной, в любимом кресле.
Сергей Иванович лежал на диване у окна, укрытый пледом. Услышав шаги внучки, он медленно повернул голову. Глаза его, выцветшие от старости, вспыхнули теплом.
— Машенька, — тихо произнес он и сделал попытку подняться.
— Лежи, дедушка, — она бросилась к нему, опустилась на колени рядом с диваном. — Тебе нужно беречь силы.
— Полно, — старик покачал головой. — Не к лицу хозяину дома встречать молодых лежа. Помоги мне.
Она помогла ему сесть, потом встать, придерживая за локоть. Он был так легок, что казалось, дунет ветер – и унесет. Сергей Иванович дал знать Семёну, тот прошел к шкафу, достал приготовленный заранее сюртук.
— Подай мне шейный платок, душа моя, — попросил он, и Мария послушно исполнила просьбу, помогая деду облачиться.
Одетый торжественно, с военной выправкой, несмотря на возраст и болезнь, Сергей Иванович вдруг показался ей таким, каким был в ее детстве – высоким, статным генералом, чей мундир украшали ордена и медали. Сейчас от былого великолепия остались лишь воспоминания.
— Где твой муж? — спросил старик, расправляя рукава.
— Распоряжается с багажом, сейчас войдет.
Словно в ответ на ее слова, дверь открылась, и на пороге показался Федор Ильич. Он поклонился старому генералу с почтением, которое не было напускным – искреннее уважение светилось в его глазах.
— Прошу вас, Сергей Иванович, не утомляйте себя, — сказал он, подходя ближе. — Мы могли бы побеседовать и завтра.
— Нет, сударь, — твердо возразил старик. — Некоторые дела не терпят отлагательства. Присядьте, прошу вас.
Они сели в кресла у камина, где уже был разведен огонь. Пламя отбрасывало причудливые тени на стены, уставленные книжными шкафами. Сергей Иванович протянул руку к столику, где лежала папка с бумагами. Его пальцы, некогда твердые, теперь дрожали, и Мария поспешила помочь.