Я ехал в фирменном поезде. В том самом, где рекламные плакаты обещают комфорт, свежий воздух, биотуалет, а где-то между строк — ощущение цивилизации. По факту всё это напоминало теплицу на колёсах, где пассажиры — не люди, а растения, которых забыли полить. Воздух густой, липкий, пахнущий перегретым металлом, пластиком и чужими телами. Казалось, если ещё немного — стены купе начнут плавиться, а мы сами превратимся в экспонаты для музея «Жертвы кондиционера».
Сначала я пытался терпеть. Снял всё лишнее, пил воду маленькими глотками, лежал на полке и считал минуты. Внутри было ощущение, что меня медленно варят. Через час стало ясно — больше так нельзя. Я пошёл к проводнице.
Она сидела в своём купейном логове, в синем фартуке, с расстёгнутой пуговицей и лениво листала журнал. У неё был такой вид, будто поезд — это её личная дача, а мы тут лишние.
— Кондиционер не работает, — сказал я.
Она улыбнулась, как будто я рассказал ей анекдот про тёщу:
— Как это не работает? У меня дует.
— У меня — не дует, — ответил я.
Она пожала плечами. Взгляд был совершенно пустой, равнодушный, словно я попросил её дать в долг. Воздух, оказывается, не входит в её обязанности.
Я вернулся в купе. Лёг на полку и начал испаряться. Вскоре в дверь постучали. Пришёл механик. Мужчина бодрый, в рабочей форме, с лицом победителя по жизни и пылесосом в руках.
— Сейчас всё сделаем, — сказал он, и в его голосе было такое вдохновение, словно он собирался починить космический шаттл.
Он нырнул под обшивку, зашуршал, зафыркал, задышал так, будто сам стал частью вентиляции. Минут через десять кондиционер ожил. Гул, сквозняк, холодный поток воздуха.
Купе остыло. Причём настолько, что уши заложило, зубы начали стучать, а пальцы похолодели. Я натянул плед и снова пошёл к проводнице.
— Можно убавить холод? — спросил я.
Она посмотрела на меня с выражением хирурга, которому пациент жалуется, что скальпель слишком острый.
— Нельзя. Автоматика.
Тут я узнал новые чудеса инженерии. Система, оказывается, выключается при двадцати шести градусах. Но в некоторых купе датчики сломаны и навсегда застыли на отметке «двадцать девять». Для автоматики это означает, что в вагоне жара, и она дует, дует, дует — без остановки.
Я стоял, переваривал это, когда проводница вдруг оживилась:
— Можно заклеить воздуховод скотчем.
Скотчем. Представьте. Билет стоит как половина зарплаты, поезд «фирменный», кондиционер, биотуалет, современное купе. И финальное решение — скотч.
Я посмотрел на неё. Она была абсолютно серьёзна. В её взгляде читалось: скотч — это ответ на все вопросы. Как будто где-то действительно существует Академия Скотча. Там профессора в чёрных мантиях торжественно выдают дипломы людям, умеющим правильно заклеивать воздуховоды.
Принесли рулон. Серый, строительный. Я смотрел на него, на воздуховод, снова на скотч. И понял: вся эта жара и холод были нужны только ради этой сцены. Ради того, чтобы в финале мне вручили липкую ленту как символ прогресса.
Наверное, в офисах РЖД сидят инженеры с кондиционерами, у которых индивидуальная регулировка, и смеются. У них на мониторах мигают миллионы воздуховодов, заклеенных скотчем. Они смотрят на это и хихикают, попивая кофе с молочной пенкой.
А я вернулся в купе. Натянул на себя всё подряд: плед, куртку, полотенце. Лёг и слушал, как гудит механический морозильник. Я чувствовал себя участником эксперимента: «Сколько человек продержится в сквозняке при двадцати минус скотч?»
Смешно, но я перестал злиться. В этом была какая-то страшная символика. Мы живём в стране, где кнопки «прибавить» или «убавить» нет. Зато есть скотч. Где любую проблему решают не починкой, а заклейкой. Где комфорт существует только в буклетах, а в реальности фирменный поезд — это декорация для доверчивых пассажиров.
Лежа под одеялом, я думал, что вся эта история похожа на фарс. Человек едет за свои деньги, ему обещают удобство. Он получает сауну, потом холодильник, потом скотч. А рядом проводница, которая смотрит на всё это, как на явление природы.
Если когда-нибудь встретите конструктора этих вагонов — передайте ему привет. Пусть проведёт пару ночей под ревущим кондиционером с заклеенным воздуховодом. Пусть узнает, что такое настоящий фирменный сервис.
И да, теперь я точно знаю: больше никогда в жизни я в такой поезд не сяду. Лучше уж автобус. Там хотя бы окна открываются.
Знаете, ведь в этом и есть весь абсурд. Мы живём в стране, где любой товар под маркой «фирменный» автоматически превращается в насмешку. Ты платишь больше, веришь в обещанный комфорт, а получаешь скотч и равнодушный взгляд проводницы.
Это не просто поездка — это наглядная лекция о том, как у нас понимают сервис. Сначала тебя доводят до состояния парной, потом замораживают до хруста костей, а в финале вручат скотч, будто медаль за терпение.
И самое возмутительное, что никого это не удивляет. Пассажиры молча кутаются в пледы, пьют горячий чай и делают вид, что так и должно быть. Проводница пожимает плечами, механик гордится своей пылесосной магией, а наверху кто-то считает отчёт: «Система работает исправно, жалоб нет». Это и есть главный национальный театр абсурда — когда все всё понимают, но продолжают молчать, как будто это закономерность, а не позор.
И вот именно поэтому я больше никогда не сяду в этот поезд. Не потому, что там душно или холодно. А потому что сама идея «фирменности» здесь превратилась в издевательство. Ты платишь за удобство, а тебе показывают цирк, где главный аттракцион — скотч. И в этой липкой ленте, заклеивающей воздуховоды, отражается вся наша реальность: заклеить, замотать, перетерпеть. А потом снова платить.
- Еще рассказы - https://in-story.club/
- Телеграм с личными историями и совместным просмотром фильмов: https://t.me/zapahkniglive
- Чаевые и поддержка канала в тяжелые времена ПО ССЫЛКЕ