Рассказала мне это подруга. Голос был ровный, без истерики. Только в глазах иногда прорывался такой укол, будто кто-то забыл вынуть иглу после укола — вроде и мелочь, а внутри крутит.
— Всё произошло после дня рождения сына, — начала она, закуривая. — Вечером сидим за столом, сыну исполнилось восемнадцать, взрослый уже. Стол, свечи, гостья тётя Люба с ёжиком на голове, фото в рамочке с первого класса, когда он в пиджаке как депутат… Ну, семейный праздник. И вот, когда сын ушёл с друзьями, муж сел напротив и как ни в чём не бывало говорит: «Я тебя не люблю давно. Хочу развода».
Я не знала, что сказать. Честно. Даже не удивилась — просто как будто мебель в комнате сменилась. Как в фильмах, где герой моргает, а всё уже не то. Рамки те же, но лица чужие.
— И ты? — спросил я, хотя знал ответ заранее.
— И я… встала. Пошла в ванную. Умылась. Вернулась. Спросила, «Когда собираешься подать?» Он пожал плечами.
Плечи у него всегда были выразительные — они могли пожимать, молить, обнимать. Но теперь просто скукожились, как старое кресло.
После этого она три дня почти не говорила. Жила в доме как квартирант, пока не уехали они с сыном на рыбалку.
— Смешно, да? Рыбалка. В тот день я решила всё. Просто встала, собрала чемоданы, коробки. Знаешь, как в кино — оставила только холодильник и посуду. Не захотела, чтобы он потом ныл, что я унесла ложку. Я даже стиралку оставила.
— А сын?
Она закурила снова, затянулась глубже, глядя куда-то мимо окна.
— Позвонила. Сказала: _«Я съехала. Это не скандал. Ты можешь поехать со мной. Жить на съёме, в другом городе. Не бедно, но не как у отца». Он молчал. Потом сказал: «Я лучше пока останусь». Финансирование, мол. Слова не произнёс, но между строк — громче некуда.
— Больно?
— Не то слово. — Она усмехнулась. — Больно — это когда палец прищемишь. А это... будто тебя вынули из фильма, а лента продолжает крутиться без тебя. Сцены есть, ты — нет.
Она переехала. Новый город. Офис на окраине. Квартира с запахом строительного магазина и чужого ламината.
Муж тем временем вдруг прозрел: «Любовь всей жизни», говорит всем подряд. Адвокату звонил, «Вы ей передайте, что я скучаю, она упрямая, но добрая…» Сыну ноет, друзьям втирает, что она просто переживает, и скоро всё образуется.
— А ты?
— А я? А я живу. Сама. Посуду мою в любое время. Пью кофе на полу. Звонит — не беру. Не потому что злюсь. Просто не хочу.
— Простишь?
Она замолчала. Потом медленно:
— Знаешь… раньше, когда он не звонил — я скучала. Сейчас, когда звонит — раздражает. Значит, всё. Как будто что-то внутри переключилось. Бывает у людей такой внутренний выключатель. Раз — и темно. Навсегда.
И добавила уже тише:
— Подруги говорят: прости, он же всё понял. А я не прощаю. Не потому что обида. Потому что зачем?
Я ему была нужна, когда была рядом. Когда ушла — стал нуждаться. Это не любовь. Это зависимость.
Я молчал. Бывают такие моменты — не надо слов.
Она затушила сигарету и встала.
На прощание сказала:
— Знаешь, самое главное — я больше не хочу, чтобы меня кто-то спасал. Хочу, чтобы просто не мешали жить. Это уже многое.