Ангел исчез, но мир не вернулся в свое прежнее состояние. Для Марьям он изменился навсегда. Тишина, которая раньше была для нее утешением и другом, теперь стала иной. Она была тяжелой, плотной, наполненной несказанными словами и великой тайной, доверенной ей одним лишь Господом.
Первые дни после Благой вести Марьям провела словно во сне. Она продолжала свой привычный уклад жизни: совершала молитвы, читала свитки, принимала пищу из рук Закарии. Но все это она делала механически, потому что все ее внутреннее существо было сосредоточено на одном — на чуде, которое теперь жило внутри нее.
Ее чувства были подобны приливам и отливам огромного океана. То ее душу заливала волна безмятежного покоя и безграничного доверия к Создателю. В эти моменты она чувствовала себя самой счастливой из женщин, избранной для великой милости. Она тихо разговаривала с новой жизнью внутри себя, обещая ей свою любовь и защиту.
Но потом накатывала другая волна — ледяная, полная человеческого страха. Она представляла себе лица священников, перешептывания женщин у колодца, гнев и недоумение соплеменников. «Они не поверят, — шептал ей испуганный голос внутри. — Они назовут тебя лгуньей. Грешницей. Они опозорят тебя, твою семью, память о твоем отце...» В эти минуты она сжималась от ужаса, и только горячая молитва возвращала ей хрупкое равновесие.
Она была одна. Абсолютно одна со своей вселенской тайной. Она не могла поделиться ею ни с кем, даже с Закарией. Как рассказать человеку, даже пророку, о том, что не укладывается в рамки земного понимания? Любые слова показались бы безумием или ложью.
Вопросы в глазах пророка
Ее изменившееся состояние не укрылось от зорких и любящих глаз ее опекуна. Когда Закария на следующий день вошел в ее михраб, он сразу почувствовал перемену. В воздухе все еще витал едва уловимый след святости, а сама Марьям... она была другой.
Она сидела на своей циновке, и свет из окна падал на ее лицо. Но Закарии показалось, что она и сама светится изнутри каким-то новым, глубоким светом. В ее глазах, обычно ясных и безмятежных, как гладь горного озера, теперь появилась тень. Тень великой думы, печали и ответственности, не свойственной ее юным годам. Она повзрослела за одну ночь.
— Мир тебе, дитя мое, — сказал он, ставя перед ней кувшин с молоком. — Ты сегодня очень бледна. Все ли у тебя хорошо?
— Мир и тебе, дядюшка, — ответила Марьям, и ее голос прозвучал тише обычного. — Со мной все так, как угодно Господу. Я благодарна Ему за все.
Ее ответ был благочестив, как всегда, но Закария услышал в нем новые нотки. Она не смотрела ему прямо в глаза, словно что-то скрывала. Он был мудрым человеком и не стал настаивать. Он видел, что с ней произошло нечто сокровенное, некое духовное событие, о котором она не может или не должна говорить.
Он сел рядом и некоторое время они просто молчали.
— Помнишь, Марьям, — нарушил он тишину, — чудо с плодами, которое Господь явил тебе зимой? Я много думал об этом. Твоя вера научила меня, что для Всемогущего нет ничего невозможного. После этого я осмелился попросить Его о сыне... И Он ответил на мою молитву. Моя жена Елисавета ждет дитя.
Он поделился с ней своей сокровенной радостью, надеясь, что это вызовет у нее ответную реакцию. Марьям подняла на него глаза, и в них промелькнула искренняя радость за него, но тут же вернулась прежняя тень.
— Это великая милость, — прошептала она. — Воистину, Господь Слышащий, Отвечающий на мольбы.
Закария ушел в тот день с тяжелым сердцем. Он не сомневался в ее чистоте — в ее святости он был уверен больше, чем в своей собственной. Но он чувствовал, что его хрупкая, чистая племянница вступила на какой-то новый, неведомый и, возможно, опасный путь. И он удвоил свои молитвы за нее, прося Создателя защитить ее от всех бед.
Когда чудо становится явным
Шли недели. И тайна, которую Марьям так тщательно хранила в своем сердце, начала заявлять о себе через ее тело. Сначала это были едва заметные изменения, которые она могла скрыть под просторной одеждой. Но она знала, что скоро ее положение станет очевидным для всех.
Каждый новый день приносил с собой растущую тревогу. Теперь ее страх был не умозрительным, а вполне осязаемым. Это было лишь вопросом времени, когда ее секрет выйдет наружу. И тогда разразится буря.
Она смотрела на свое отражение в гладкой поверхности воды в кувшине и не узнавала себя. Ее девичья фигура начала меняться, округляться. Чудо, обещанное ангелом, становилось явью, и эта явь была одновременно и благословением, и предвестником страшных испытаний.
Она поняла, что не может больше оставаться в Храме. Это святое место, которое было ее домом и защитой, скоро станет местом ее позора. Она должна была уйти. Уйти не из-за стыда — в ее душе не было и тени вины, — а чтобы защитить священный дар, который она носила под сердцем. Она должна была уберечь его от злых языков, осуждающих взглядов и жестоких суждений.
Ей нужно было место, где она могла бы в полном уединении выносить свое дитя и подготовиться к тому, что ждало ее впереди.
Путь на восток
Решение созрело в одну из бессонных ночей. Она уйдет. Уйдет далеко, на восток, в уединенное место, известное лишь ей одной, куда она ходила в детстве со своей матерью. Там, среди скал и финиковых пальм, она найдет приют.
Самым трудным было оставить Закарию, не объяснив ему ничего. На следующий день, когда он пришел, она встретила его с необычайным спокойствием. Всю ночь она молилась, и Господь ниспослал на ее сердце умиротворение.
— Дядюшка, — сказала она твердо. — Моя душа жаждет полного уединения. Я хочу на время покинуть Храм и удалиться в одно место на востоке, чтобы там в полном молчании посвятить себя поклонению.
Закария всмотрелся в ее лицо. Он все понял. Он не знал подробностей, но его пророческое сердце подсказало ему, что это уединение было предписано ей свыше. Он увидел ее округлившуюся фигуру, и вместо ужаса или осуждения его сердце наполнилось состраданием и благоговением. Он не задал ни одного вопроса
.— Да хранит тебя Тот, Кому ты служишь, — тихо сказал он, и в его глазах стояли слезы.
— Иди с миром. И знай, что мои молитвы всегда с тобой.
Их прощание было недолгим. Она взяла с собой лишь дорожный плащ и небольшой узелок с хлебом. Ранним утром, когда Иерусалим еще спал, окутанный предрассветным туманом, Марьям тихо выскользнула из ворот Храма.
Она не оглядывалась. Она шла навстречу неизвестности, покинув своего единственного защитника. Теперь ее единственным спутником, хранителем и покровителем был лишь Он — Тот, Чье Слово она несла под своим сердцем. Ее одинокий путь на восток начался.
