- Когда я вырасту большая. Глава 8.
- Дочка будет, всю твою красоту заберёт, - склонилась к Марусе мать, заглядывая в её лицо. - Прям, как ты у меня.
Та отвернулась, не зная, что ответить.
- Зачем же ты так, мама? Виновата я разве? Да ты всё ещё красивая. Глаза блестят, стройная, и седины почти нет.
- Да-да-да, - ответила Ирина, с ухмылкой покачав головой. - Посмотрю я на тебя, как пигментные пятна полезут с волосами наперегонки. Ногти ломаться начнут, да вены выступят наружу. Грудь опадёт, и никогда уже не будет девичьей. Ладно, что уж теперь. Доля наша, бабья, таковская. Можешь Данилу своего обрадовать, коли он девке-сикушке будет рад. Приданое сразу готовить начнёшь, или побоишься? - женщина сунула руки в рукава длинного бордового халата.
- Не знаю, не успела ещё подумать, - Маруся опустила голову и посмотрела на свои ладони, сложенные на коленях, - а ты как делала?
- Я-то? Ну, я в бабкины сказки не верю. Тебе сразу всё начала готовить, как узнала. Теперь доктор роды принимает, не бабка-повитуха. Ни живот тестом не мажут, и коромысла с ситом в больнице тоже нет, - будущая бабушка хмыкнула, и посмотрела в окно. - Иди уже, чего сидеть. Стемнеет скоро, потеряет тебя твой-то.
- Пойду, мама. Спасибо тебе, - Маруся завязала узел цветастого платка на затылке, заправила прядки вдоль ушей. На душе было тоскливо.
Думала ли она о ребёнке, выходя замуж? Конечно, думала. Мечтала, что родится мальчик, такой же ладный и мужественный, как Данила. И девочка, красивая и сообразительная, как она сама. Но события эти представлялись ей лёгкими и безоблачными, происходящими будто сами по себе, отдельно от неё. Женщина шла не спеша, будто пытаясь прислушаться к себе. В разрез шерстяной кофты, между пуговиц, скользнула её рука и теперь лежала на небольшом плотном животике. На глаза то и дело попадались то маленький, похожий на игрушечный, детский велосипед. То крохотные вещички полоскались на ветру, контрастируя размером с кажущимися неправдоподобно большими пододеяльниками и простынями. Никогда раньше она не обращала на это внимание. Сейчас ей сердце забилось как-то по другому, трепетно и боязливо.
- Рада я или нет? - спрашивала Маруся себя. - Конечно рада! И куда она денется, моя красота? Разве Данила сможет разлюбить меня из-за этой ерунды? Нет, конечно!
И всё-таки она вошла в калитку с лёгкой тенью смущения. На двор свой в первый раз посмотрела по-другому. Пройдёт совсем немного времени, и около их высокого крыльца из широких гладких досок тоже будет стоять крохотный велосипед. На верёвке, натянутой между толстых старых берёз, будут выплясывать на ветру крохотные распашонки и пелёнки.
- Маруся, - окликнул её муж, услышав, как плотно закрылась входная дверь, - ты чего-то долго сегодня. Как родители? - мужчина не очень любил бывать у тёщи с тестем, поэтому в глубине души был рад, когда жена отправлялась к ним одна, без него.
- С мамой засиделись. Время прошло незаметно. Вот, - нужные слова не шли на язык.
«- Может, завтра сказать обо всём?» - мелькнуло в голове, но Маруся тут же передумала. Навряд ли она сможет уснуть, не поделившись новостью с мужем. Да и голова будет болеть завтра весь день от недосыпа, как всегда бывало после бессонной ночи.
- Чайник только что вскипел, Марусь. Будешь со мной чаю, или у матери начаёвничалась? - с кухни послышались звяканье ложек, шуршание бумаги, из которой извлекались на тарелку мятные пряники в белых сахарных разводах.
- Буду, Данила, наливай и мне тоже, - платок, свёрнутый вдвое, повис на спинке полированного коричневого стула, шерстяная кофта - на вешалке в прихожей.
Маруся задержалась, прежде чем войти в кухню. Опёрлась о дощатую перегородку, привалилась головой к ней, разглядывая мужа. Широкие плечи, развёрнутые и прямые, при высоком росте делали его похожим на великана на кухне. Чашки и блюдца в его руках казались совсем крошечными и хрупкими. Голубые глаза из-под чёрных кудрей блеснули лихо и задорно, как у молодого паренька. Прилив сладкой нежности затопил Марусину душу, и сердце, и всё её существо.
- Данька, беременная я, - обняв Данилу, выдохнула она в крепкую шею мужа, терпко пахнущую травой и солью.
Крепкие руки притянули Марусю, сжав сильно, до боли.
- Какая ты у меня молодец! Вот и у нас будет ребёночек, заживём теперь мы с тобой по-настоящему! - муж покачивал её из стороны в сторону, будто убаюкивая. - Девочку родишь, помощницу себе, маленькую няньку пацану.
- Погоди, - отодвинулась женщина, чтобы посмотреть в глаза мужу. - Ты разве не сына первого хочешь? Я думала...
Данила бережно усадил её на табурет, нежно погладил по голове, от чего она снова почувствовала себя ребёнком.
- Да какая разница, кто родится? Мальчик, девочка... Может, у нас вообще двойня будет. Погоди, - он, придвинув табурет, уселся напротив жены, опершись локтями на широко расставленные колени, - ты когда узнала? Про беременность, - уточнил он, будто сейчас они могли говорить ещё о чём-то.
- Мать сказала, - вяло улыбнулась Маруся. - Сказала, что я с лица подурнела, и это значит, что у меня девочка будет.
- У нас, - поправил муж. - Ерунда какая! Ничуть ты не подурнела. Вон какая гладкая и статная стала. Не слушай её. И вообще, надо в город к доктору съездить, может это не точно ещё. Как у тебя с этим... Ну... По-женски-то? - теперь Данила не мог подобрать слов.
- Похоже, что так и есть... - Маруся пыталась вспомнить неделю, когда ходила в баню одна, без мужа, - да уж, пару месяцев как.
- Вот ты растяпа, - мужчина поднялся и задёрнул занавески. - Давай чай пить, не то остынет. У нас с тобой ещё вся ночь впереди, и поговорить тоже успеем, - он ласково погладил жену по спине, задержал ладони на плечах, чтобы медленно опустить их ниже. - Ох и аппетитная ты у меня стала, налитая, как осеннее яблочко!
«- Грудь твоя опадёт, и никогда уже не будет девичьей» - некстати вспомнились слова матери, и Маруся торопливо встала.
- И правда, пойдём, - она поправила кофточку, съехавшую набок после мужниной ласки, - поздно уже.
***
Настя возвращалась домой, крепко держа за руку дочку. Маленькой Сашеньке многое нравилось в деревне. Сладкое холодное молоко, которое мама приносила от торопливой, вечно спешащей соседки. Венки из огромных бело-жёлтых ромашек, которые рыжая продавщица тётя Валя надевала на её голову своими мягкими веснушчатыми руками. Молоденькая воспитательница Люда, которая вечером садилась на шерстяной ковёр в светлой комнате и читала сказки, окружённая детишками. Букву «р» она произносила так, будто во рту её застрял круглый тяжёлый камушек, который мешал шевелиться быстрому языку. Нравилось Сашеньке ходить в резиновых сапогах по лужам после дождя. Причём лужи были такие тёплые, что маленькие пальцы на ногах млели от их теплоты, а ромашки вокруг них кивали радостно жёлтыми головками, соглашаясь с девочкой.
Боялась Сашенька только оголтелых гусей, которые, расправив крылья и разинув ребристые клювы, похожие на драконьи пасти, бросались дружной страшной стаей.
В сердце Насти тоже жил страх. Боялась она саму себя, и того, что на самом деле не любит маленькую Сашу с её крохотными пальчиками и блестящими доверчивыми глазами. Боялась Настя, что ребёнок, которым забеременела она по воле страшного случая и вопреки своей воле, рано или поздно разбудит в ней ненависть, став похожим на отчима.