Нина увидела себя по телевизору в день своего пятидесятилетия. Сидела на кухне, резала салат оливье — дочь с зятем должны были приехать поздравлять, — когда по первому каналу начался фильм "Лучшие каникулы". Её фильм. То есть не её — она сыграла там эпизод, официантку в ресторане. Три реплики, полторы минуты экранного времени.
Но тридцать лет назад ей обещали главную роль. Обещали, понимаете?
Нина застыла с ножом в руке. На экране молодая девушка с её лицом, но чужим голосом — переозвучили тогда, сказали, тембр не подходит, — подавала шампанское главным героям.
— Ваш заказ, — говорила девушка.
— Спасибо, милочка, — отвечал герой.
— Приятного вечера.
Всё. Полторы минуты славы. Вот тебе и карьера в кино!
Телефон зазвонил. Это была дочь Катя.
— Мам, мы в пробке торчим! Ты включи первый канал, там твой фильм показывают!
— Вижу, — выдохнула Нина.
— Круто же! Ты такая молодая там, красивая!
— Спасибо, доченька.
— Мам, а почему ты больше не снималась? Что случилось-то?
Нина выключила телевизор. Резко, со щелчком.
— Не сложилось. Давайте уже, я вас жду.
Она вернулась к салату. Руки дрожали. Тридцать лет прошло, а до сих пор больно. Господи, как же больно до сих пор!
Тогда, в девяносто пятом, ей было двадцать два, она только что закончила театральный. Она была красивой, талантливой — все так говорили. На дипломный спектакль пришёл режиссёр Воронов, который искал актрису на главную роль. Нина играла Нину Заречную в "Чайке". После спектакля он подошёл: "Вы — то, что мне нужно. Завтра пробы".
Она не спала всю ночь. Главная роль у Воронова! Это же путёвка в большое кино!
На пробах всё прошло отлично. Воронов сиял: "Вы родились для этой роли!" Подписали договор. Нина уже видела своё имя в титрах. Дура наивная!
А через неделю позвонил помощник режиссёра: "Планы изменились. Главную роль будет играть Елена Друнина".
— Какая ещё Друнина? — не поняла Нина. — Что за бред?
— Дочь кое-кого. Но для вас есть эпизод. Официантка. Три реплики.
Нина бросила трубку и поехала к Воронову домой. Он открыл сам — помятый, в халате, с опухшим лицом.
— Нина? Что вы здесь делаете?
— Вы обещали мне роль!
— Нина, послушайте, это кино. Тут всё решают деньги и связи. У Друниной есть и то, и другое.
— Но вы же сказали, что я родилась для этой роли!
— Вы родились. Но Друнина родилась в правильной семье. Хотите совет? Играйте официантку. Это тоже кино, засветитесь. Авось кто заметит.
Она сыграла официантку. Полторы минуты. Переозвученные. И никто не заметил, представляете?
После этого были ещё пробы, ещё обещания. Но главных ролей не давали — не было связей, денег на взятки, умения локтями работать. А на другие эпизоды после той истории она больше не соглашалась — гордость не позволяла, хватило одного унижения.
В двадцать пять вышла замуж за Сергея — инженер, хороший человек. Родила Катю. Устроилась в школу, преподавать литературу. Театральную студию вела. Десять лет назад Сергей умер — инфаркт. Нина осталась одна с дочерью. Обычная жизнь обычной вдовы-училки. Вот тебе и звёздная карьера!
— Мам!
Катя с Димой ввалились в квартиру с цветами и тортом.
— С юбилеем!
— Спасибо, дорогие.
За столом Дима, зять, сказал:
— Нина Александровна, а Катя говорит, вы актрисой были?
— Недоучкой была. Институт закончила и всё.
— Мам, ну что ты! — возмутилась Катя. — Ты же в кино снималась!
— Три реплики — это не съёмки.
— А почему бросили? — не отставал Дима.
— Не моё оказалось, — отрезала Нина.
Катя с сомнением посмотрела на мать, но промолчала. Умная девочка.
После ухода гостей Нина мыла посуду и думала. Пятьдесят лет. Половина жизни прошла в мечтах о несбывшемся. "Ну что ты, дура старая, - одернула себя Нина. - Не все же так плохо!" Но она до сих пор иногда репетировала перед зеркалом. Монологи из пьес, которые никогда не сыграет. Никогда, понимаете?
Телефон зазвонил. Незнакомый номер. Ну что ещё?
— Нина Александровна Сомова?
— Да.
— Меня зовут Кирилл Волков, я режиссёр театра "Современный". Мы ищем актрису на роль в спектакле "Поздняя любовь" Островского. Возрастная героиня, сильная роль. Ваш бывший студент, Артём Белов, сейчас у нас работает. Говорит, вы потрясающая актриса.
Артём? Господи, Артёмка! Она помнила его — талантливый мальчик из её студии. Золотой был мальчик!
— Я не актриса. Я учительница. Обычная училка, понимаете?
— Артём показал запись вашего урока-спектакля. Вы играли Кабаниху. Это именно то, что нам нужно. Именно!
Урок-спектакль. Она показывала детям, как надо играть. Артём, оказывается, снимал. Вот ведь хитрец!
— Я тридцать лет не играла профессионально.
— Тем интереснее. Приезжайте на пробы. Завтра в три.
— Я... у меня уроки.
— Нина Александровна, это шанс. Не упустите.
Он положил трубку.
Нина плюхнулась на диван. "Современник". Настоящий театр. В пятьдесят лет. Господи, да это же безумие!
Позвонила Кате.
— Мам? Что-то случилось?
— Меня на пробы позвали. В "Современник".
— Что?! Мам, это же круто! Ты пойдёшь? Ну конечно пойдёшь!
— Не знаю. Мне пятьдесят, Кать.
— И что? Мерил Стрип шестьдесят, и она звезда! Мам, это твой шанс! Хватай его!
— Поздний шанс.
— Лучше поздний, чем никакой! Мам, ну что ты как маленькая?
Нина всю ночь не спала. Ворочалась, вставала, пила воду. Утром позвонила директору школы — отпросилась. Достала из шкафа старое чёрное платье — театральное, берегла все эти годы. Дура сентиментальная!
В театре её встретил молодой режиссёр — лохматый, в джинсах, весь такой творческий.
— Нина Александровна! Спасибо, что приехали! Артём столько о вас рассказывал! Уши прожужжал!
— Где он?
— На гастролях в Екатеринбурге, на две недели. Но передавал — если вы придёте, он сделает всё, чтобы вы остались. Всё-всё-всё!
Её провели на сцену. Пустой зал, софиты, запах кулис. Тридцать лет прошло, а запах тот же.
— Прочитайте монолог Людмилы Ивановны. Вот текст.
Нина взяла листок. Руки дрожали.
— Можно пять минут?
— Конечно.
Она села на сцене, прочитала текст. Женщина пятидесяти лет, влюблённая в молодого человека. Боится признаться, боится быть смешной. Боится жить.
Это про неё. Всё про неё. Один в один, господи!
Нина встала, отложила текст.
— Я готова.
И начала. Без текста — она запомнила с первого раза, память актёрская не подводила. Говорила не словами Островского — своими словами, своей болью. О годах, прожитых не так. О мечтах, задушенных бытом. О страхе быть смешной в пятьдесят лет. Выворачивала душу наизнанку, понимаете?
Когда закончила, в зале стояла тишина.
— Это... это было не по тексту, — наконец сказал режиссёр.
— Извините. Я могу по тексту.
— Не надо! Это гениально! Вы сыграли не роль — вы сыграли себя. Это то, что нужно современному театру — правда, а не заученные слова! Когда можете приступить? Завтра? Послезавтра?
— Но... я же не профессиональная актриса. Я училка обычная!
— А кто сказал, что нужна профессиональная? Нужна настоящая. Вы — настоящая. Понимаете? На-сто-я-щая!
Нина плюхнулась прямо на сцене. Ноги подкосились, не держали.
— Мне пятьдесят лет. Пять-де-сят!
— И героине пятьдесят.
— Я тридцать лет в школе просидела.
— Тридцать лет готовились к этой роли.
— Тридцать лет готовились к этой роли.
— Это безумие.
— Театр — всегда безумие. Так что?
Нина посмотрела в зал. Пустые кресла. Но она видела их заполненными. Видела себя на сцене. Не эпизод, не три реплики. Главная роль. Наконец-то главная!
— Хорошо. Я попробую. Попробую, слышите?
Дома она позвонила Кате.
— Ну что?
— Взяли. Главная роль.
Катя взвизгнула так, что Нина отодвинула трубку.
— Мам! Это невероятно! Когда премьера?
— Через два месяца.
— Мы придём! Все придём! Мам, я так горжусь!
Вечером Нина достала старый альбом. Фотографии из института. Она — Нина Заречная. Она — Джульетта. Она — Катарина.
А завтра она будет Людмилой Ивановной. Женщиной, которая решилась жить в пятьдесят лет.
В школе отпустили неохотно. Ох как неохотно!
— Нина Александровна, середина учебного года! Дети к вам привыкли!
— Найдите замену. Я тридцать лет отработала. Хватит!
— Но это же несерьёзно! В вашем возрасте в актрисы! Что люди скажут?
— В моём возрасте самое время делать то, что хочется. А люди... люди пусть говорят что хотят.
Репетиции были изматывающие. Молодые актёры сначала косились с любопытством — учительница играет главную роль, надо же! Но после первой же читки зауважали. Ещё бы!
— Нина Александровна, вы где так играть научились? Это же... это же потрясающе!
— В театральном учили хорошо. Да и опыт преподавания помогает — приходится показывать ученикам, как надо.
Режиссёр Кирилл оказался гением. Он не заставлял её играть — он вытаскивал из неё то, что было спрятано тридцать лет.
— Не играйте любовь — вспомните её!
— Не изображайте страх — почувствуйте его!
— Это не Островский! Это вы! Ваша боль, ваша радость! Всё ваше!
За неделю до премьеры позвонил незнакомый номер.
— Нина?
Голос показался знакомым. До боли знакомым.
— Да.
— Это Воронов. Режиссёр.
Воронов. Тот самый. Господи!
— Здравствуйте.
— Слышал, вы в "Современнике" играете. Главную роль.
— Слухи быстро разносятся.
— Нина, я... я хотел извиниться. За тот фильм. Я был молодой, циничный. Думал, так надо. Так все делают.
— Прошло тридцать лет, Георгий Михайлович. Тридцать!
— Знаю. Но совесть мучает. Вы были гениальной актрисой. Я убил ваш талант. Убил, понимаете?
— Нет. Вы его законсервировали. На тридцать лет. А теперь он созрел. Как хорошее вино.
— Можно мне прийти на премьеру?
— Приходите. Билеты в кассе.
Премьера. Нина стояла за кулисами. Руки дрожали, как тридцать лет назад. Но дрожали по-другому — не от страха, а от предвкушения. От счастья, господи!
— Нина Александровна, ваш выход!
Она вышла на сцену. Свет софитов бил в глаза. Зал был полный. В первом ряду сидели Катя с Димой. Где-то там находился Воронцов. Коллеги из школы тоже пришли.
И она начала играть. Не роль — жизнь. Свою жизнь. Женщины, которая в пятьдесят лет решилась быть собой. Наконец-то решилась!
Зал взорвался аплодисментами. Стоя аплодировали. Кирилл выскочил на сцену, схватил её руку, поцеловал.
— Вы — чудо! Чудо, слышите?
Катя рыдала в первом ряду. Просто рыдала!
После спектакля в гримёрку набился народ. Цветы, поздравления, восторги. Шум, гам, суета!
Воронов стоял в дверях. Постаревший, седой, с мешками под глазами.
— Можно?
— Входите.
Он вошёл, тяжело опустился на стул. Постаревший, седой.
— Нина, это было... Я не знаю слов. Вы играли не роль. Вы играли правду. Чистую правду!
— Тридцать лет копила эту правду.
— Простите меня. Простите, если можете.
Нина долго молчала, глядя на него.
— Знаете что, Георгий Михайлович? Спасибо вам.
— За что?! — он даже подскочил.
— Если бы я тогда стала звездой в двадцать два, я бы не сыграла эту роль в пятьдесят. Не было бы что играть. А теперь есть. Понимаете? Теперь есть!
Он ушёл. Остались самые близкие — Катя, Дима, Кирилл, Артём, который успел вернуться с гастролей специально к премьере.
— Нина Александровна, вы понимаете, что произошло? — тараторил Артём. — Вы сыграли так, что весь театр плакал! Весь! Даже осветители!
— Я тридцать лет готовилась, — улыбнулась Нина.
— Будете играть дальше?
— Буду. В пятьдесят лет жизнь только начинается.
Дома, уже ночью, Нина сидела на кухне с чаем. На столе лежала программка спектакля. "Людмила Ивановна — Нина Сомова". Не эпизод. Не три реплики. Главная роль.
Телефон пиликнул. СМС от неизвестного номера: "Видел спектакль. Вы доказали — талант не умирает. Он ждёт своего часа. Продюсер Михайлов. Есть предложение о съёмках. Главная роль".
Нина улыбнулась. Пятьдесят лет. Самое время для главных ролей. В театре и в жизни. ( Все события вымышленные, все совпадения случайны)
