Рубиновый венец 67
Вольдемар сидел в кресле у окна, машинально теребя конверт. Бумага в руках слегка помялась от постоянного перехватывания, а страшные слова никуда не уходили — он читал их снова и снова. Пальцы дрожали, но он вынуждал себя вновь разбирать каждую строчку, будто надеясь отыскать ошибку или тайный знак, который всё объяснит.
Мария писала сухо, равнодушно, чуждо. На белом листе аккуратный, до боли знакомый почерк извещал: она не любила его и не любит сейчас. Просила забыть, не тревожить, называла встречи ошибкой. В имении, оказывается, был тот, кому принадлежало её сердце. Вольдемар перечитывал, не в силах поверить. Каждое слово било в самое сердце, окатывало ледяной водой. То самое "не люблю" пульсировало в висках. Просила забыть. Перечёркивала будущее.
Он вздохнул, сжал письмо и пытался сосредоточиться, заставить себя думать спокойно, не поддаваться эмоциям. Это было почти невыполнимо. Внутри всё клокотало. Комнату заполнила тёмная тревога. Казалось, тени на полу шевелятся — вот сейчас взорвётся что-то не только в сердце, но и в самом доме.
Вольдемар резко встал, отложил письмо, провёл ладонью по лицу и пошёл к двери. Нужно было почувствовать холод, прогнать дурноту. Накинул пальто, не раздумывая, почти бегом, кинулся в дверь. Февральский ветер резал лицо, шевелил волосы, полы пальто хлопали по ногам. Вольдемар не замечал холода. Он шагал, не разбирая дороги, не глядя по сторонам.
Город был чужим. Лица прохожих казались отдалёнными, голоса сливались в монотонный гул. Вольдемар шёл — и не было ему ни утешения, ни спокойствия. Он думал только о письме, о Марии, о том, что всё рухнуло и жить дальше незачем. Перед глазами всплывала их встреча в его особняке — короткая, щемяще- искренняя, неповторимая.
"Как же так можно? Зачем было притворяться?" — мысленно спрашивал Вольдемар, но ответа не находил.
Он остановился посреди улицы, тяжело выдохнул, чувствуя тупую боль в груди. Мир стал пустым, осиротел. — Не люблю, — звучало, будто заклинание. Вольдемар пошёл дальше, без цели, не ощущая времени, забыв обо всем на свете.
В тот вечер он не вернулся домой. Никого не видел, ни с кем не разговаривал.
Августа Карловна не спала всю ночь. Днем она видела, как Вольдемар, не сказав ни слова, почти бегом выскочил из дома. Теперь стояла глубокая ночь, а сын так и не вернулся. Тревога грызла её сердце, заставляя раз за разом выглядывать в окно, прислушиваться к каждому шороху на улице.
Она опросила всю прислугу — камердинера, кучера, дворового. Никто из них молодого барина даже не видел, не то что знал о его местонахождении.
Лев Ильич тоже не ложился, сидел у себя в кабинете и молчал, Иногда он выходил в гостиную, осуждающе смотрел на Августу и опять уходил.
К утру Вольдемар вернулся. Августа Карловна встретила его у двери. Сын был бледен, вид имел замкнутый, слегка пошатывался. Она сразу набросилась с вопросами и упрёками:
— Вольдемар! Что происходит? Где ты был всю ночь? Что случилось?
Сын бросил на неё взгляд, полный злобы и отчаяния. В этом взгляде читалась такая боль, что Августа Карловна невольно отшатнулась.
— Радуйтесь, мама. Она меня бросила...
Голос его звучал хрипло, будто каждое слово причиняло физическую боль. Августа Карловна почувствовала, как в груди что-то оборвалось. Она догадывалась, о ком речь, но решила изобразить удивление:
— Кто? О чем ты говоришь?
Вольдемар не стал ничего объяснять. Он прошел мимо матери, медленно поднялся по лестнице и хлопнул дверью своей комнаты с такой силой, что задрожали стены. Затем в доме воцарилась гнетущая тишина.
Утром Вольдемар в столовой не появился. Привычный завтрак остался нетронутым. К обеду его тоже не было. Августа, не выдержав неизвестности, допросила камердинера:
— Степан, барин что делает?
— Вольдемар Львович спят-с, — почти шёпотом ответил слуга, — прямо в костюме. Даже не раздевались на ночь.
Августа почувствовала, как холод пробежал по спине. Неужели её взрослый, разумный сын, мужчина двадцати восьми лет, так страдает из-за какой-то деревенской бесприданницы? В душе её закипала злоба: «Какая же мерзская это особа. Окрутила, позволила недозволенное, теперь он страдает, а она спокойно живет себе в своей деревне» - думала Августа Карловна.
К полудню Вольдемар, наконец, появился. Вид у него был ужасный — лицо опухло, глаза потухли, но одет он был в безупречно чистый костюм, будто готовился к важной встрече. Августа Карловна попыталась заговорить с ним:
— Вольдемар, что ты с делаешь? Поговори со мной!
Сын прошёл мимо, не удостоив её даже взглядом, и скрылся за дверью.
Такая картина повторялась изо дня в день. Вольдемар возвращался поздней ночью, чтобы выспаться, переодеться и вновь уйти. В доме воцарилась атмосфера кричащей тишины — прислуга ходила на цыпочках, боясь лишний раз попасть на глаза барыне. Лев Ильич между тем бил тревогу: в министерстве Вольдемар после возвращения из командировки так и не появился. Отцу пришлось лгать, объясняя, что сын тяжело заболел после дороги и пока не может выйти на службу.
Августу Карловну разрывало между раздражением и материнской тревогой. Она никак не ожидала, что расставание с этой особой так болезненно отразится на Вольдемаре. Её сын превратился в призрака — не ел, нормально не спал, не разговаривал с родителями. Дом, где прежде царили порядок и благополучие, теперь напоминал склеп.
Вольдемар ушел утром, не сказав ни слова ни матери, ни отцу. Зимняя дорога тянулась медленно, но Вольдемару было всё равно — лишь бы уехать подальше от родного дома, где всё напоминало ему о трагедии.
Яков был на улице, когда Вольдемар вылез из саней. Старый друг, товарищ по гимназии и университету, надёжный и рассудительный человек сразу понял, что у Вольдемара что-то стряслось. Он знал его очень хорошо. Когда-то они вместе штудировали Аристотеля, вместе получали выговоры от наставников, вместе мечтали о будущем. Если кто и мог понять Вольдемара без лишних слов, то только Яков.
— Приехал погостить? — спросил Яков, помогая другу снять дорожную шубу.
— Приехал спрятаться, — мрачно ответил Вольдемар.
Яков кивнул, будто получил исчерпывающее объяснение. Провёл в тёплую комнату, велел разжечь камин, поставить самовар. Не расспрашивал, не утешал — просто был рядом. Вольдемар сидел у огня, достал из кармана письмо Марии, перечитывал одни и те же строчки. Каждое слово резало по живому.
Весь день прошёл в молчании. Вечером Яков принес бутылку хереса.
— Что случилось, Вольдемар? — тихо спросил он, наливая вино. — Говори, не мучайся один.
— Она меня бросила, — выдавил Вольдемар, и голос его дрогнул. — Мария... написала письмо. Холодное, жестокое. Будто я для неё ничего не значил.