Аромат корицы и печеных яблок, густой и сладкий, наполнял кухню. Для Елены этот запах был синонимом дома, уюта, тридцати пяти лет жизни, прожитых с одним-единственным мужчиной. Она достала из духовки пирог, его любимый, с румяной, хрустящей корочкой. Завтра у них с Игорем годовщина. Тридцать пять лет. Рубиновая свадьба. Кажется, еще вчера они, совсем молодые, держась за руки, выходили из ЗАГСа, а сегодня… сегодня она пекла пирог в огромном доме, который они построили вместе.
В последнее время что-то сломалось. Воздух в доме стал плотным, наэлектризованным. Игорь стал чужим. Он похудел, начал ходить в спортзал, сменил старомодные очки на стильные линзы. И этот телефон… Он жил в его руке, вибрировал на столе во время ужина, заставляя Игоря вздрагивать и нервно бросать на экран взгляд. Если Елена входила в комнату, когда он говорил, разговор обрывался на полуслове.
— Работа, Лен, работа, — бросал он раздраженно. — Ты ничего не понимаешь в бизнесе.
Она и не спорила. Она привыкла доверять, привыкла быть его тихой гаванью, его надежным тылом. Она отодвинула на задний план свои мечты о рисовании, о путешествиях в Италию, где хотела увидеть работы любимых мастеров. Все «потом». Сначала нужно было вырастить детей, помочь Игорю с его карьерой, обустроить дом. Это «потом» все никак не наступало.
Вечером, за два дня до годовщины, он сел напротив нее за кухонным столом. Пирог остывал на столешнице, источая аромат несбывшегося праздника.
— Лена, — начал он, глядя куда-то в сторону. — Нам надо поговорить.
Сердце ухнуло и замерло. Она видела этот взгляд раньше — у друзей, которые разводились. Взгляд человека, который уже все для себя решил.
— Я ухожу.
Она молчала, не в силах произнести ни слова. Уходит. Куда? В командировку?
— К другой женщине, — добавил он с жестокой прямотой. — Ее зовут Вероника. Ей двадцать. Я… я хочу пожить для себя, Лена. Понимаешь? Пока еще не стал старым развалиной.
Шестьдесят лет. Он считал себя еще не старым. А она, в свои пятьдесят восемь, видимо, уже была той самой развалиной. Каждое его слово было как пощечина. Унизительная, звонкая, от которой горит лицо.
— И вот еще что, — он откашлялся, и в его голосе появились деловые нотки. — Нам нужно будет развестись. Быстро и без скандалов. И дом… Дом мы продадим. Деньги — пополам. Это справедливо, он нажит в браке.
Дом. Ее дом. Каждый кирпичик, каждый куст в саду был частью ее души. Место, где она утешала Катю после первой несчастной любви, где учила Максима ходить, где они всей семьей наряжали елку. А теперь он говорил об этом, как о простом активе, который нужно поделить. Словно и не было этих тридцати пяти лет.
Мир Елены не просто рухнул. Он рассыпался на миллионы острых осколков, каждый из которых впивался прямо в сердце.
Первые дни после его ухода слились в один серый, тягучий кошмар. Тишина в доме давила, звенела в ушах. Каждый угол напоминал о нем. Вот его кресло, вот его забытая на полке книга… Елена бродила по комнатам, как привидение, не в силах ни есть, ни спать.
— Мама, ты должна поесть! — Катя, ее любимая дочка, примчалась в тот же вечер, как только узнала. Ее глаза метали молнии. — Как он мог? Отец… Он просто… негодяй! После всего, что ты для него сделала! Он забыл, как ты ночами не спала, когда у него были проблемы с бизнесом? Как продала свои украшения, чтобы он заплатил рабочим? Он все забыл!
— Не надо, Катюша, — тихо просила Елена. — Не говори так о нем.
Она все еще по инерции его защищала. Старая привычка.
— Надо, мама! Надо! И ты не будешь сидеть и плакать! Мы будем бороться! За дом, за твое достоинство! Я уже нашла тебе лучшего адвоката по семейным делам. Завтра поедем.
Адвокат, Светлана Аркадьевна, оказалась женщиной ее возраста, с проницательными, умными глазами и стальной хваткой. Ее офис был строгим и деловым, и это почему-то успокаивало.
— Его адвокат — известный стервятник, — сказала Светлана Аркадьевна, просмотрев документы. — Настаивает на срочной продаже дома. Они уверены в победе. Дом куплен в браке, оформлен на вас обоих. Формально они правы.
У Елены снова все опустилось внутри.
— Подумайте, Елена Петровна, — мягко, но настойчиво произнесла адвокат. — Может быть, были какие-то… особые условия при покупке? Дарственные? Договоры?
Елена растерянно покачала головой. А потом… потом в памяти всплыл обрывок далекого воспоминания. Их свадьба, смеющийся Игорь и ее отец, серьезный и немного хмурый. Отец, который всегда все просчитывал наперед.
— Отец… — прошептала она. — Мой отец настоял. Он дал нам деньги на первый взнос, это было наследство от бабушки. И он сказал, что нужно составить… брачный договор. Что дом, хоть и будет записан на обоих, по сути — моя личная собственность. Игорь тогда еще посмеялся, мол, что за недоверие, мы же любим друг друга. Назвал это «бессмысленной формальностью». Мы подписали его у нотариуса, и я… я про него совсем забыла.
Глаза Светланы Аркадьевны загорелись.
— Формальность? Елена Петровна, эта «формальность» может оказаться вашим спасательным кругом! Где он? Вы должны его найти!
Перерыв весь дом, перетряхнув старые коробки с документами на антресолях, она нашла его. Пожелтевший, согнутый вчетверо лист бумаги, скрепленный печатью нотариуса. В груди робко затеплилась надежда.
А тем временем Светлана Аркадьевна, как настоящий ищейка, копала дальше.
— У вашего мужа, оказывается, большие проблемы, — сообщила она через неделю. — Пытаясь произвести впечатление на свою юную пассию, он влез в какой-то «суперприбыльный» стартап. Взял под это дело огромный кредит в банке, заложив свою долю в старой даче. Стартап, как и ожидалось, лопнул. Теперь банк требует возврата долга, и на его долю в даче уже наложен арест. Он, видимо, рассчитывал покрыть все с продажи дома. Поэтому так и торопится.
Елена слушала, и ей было не по себе. Человек, которого она знала, никогда бы не поступил так опрометчиво. Или… она его совсем не знала?
День суда был похож на дурной сон. Холодный, безликий зал, люди в черных мантиях. Игорь сидел с таким видом, будто уже выиграл дело. Рядом с ним — Вероника. Красивая, юная, в коротком платье, она с откровенной скукой разглядывала свой маникюр. Время от времени она демонстративно клала свою тонкую руку на плечо Игоря, показывая всем, кто здесь теперь хозяйка положения.
Елену трясло. Катя, сидевшая рядом, крепко сжимала ее ладонь.
Адвокат Игоря говорил долго и уверенно. Про совместно нажитое имущество, про равные права супругов, про необходимость быстрой и справедливой продажи дома.
Потом встала Светлана Аркадьевна. Ее голос звучал спокойно и четко, разрезая напряженную тишину зала.
— Ваша честь, сторона истца упускает одну важную деталь. — Она сделала паузу. — Перед заключением брака моими доверителями был подписан брачный договор. Прошу приобщить к делу.
Она протянула судье тот самый пожелтевший лист. В зале повисла тишина. Игорь вскочил, его лицо исказилось.
— Это… это какая-то формальность! Мы договаривались! Это было так давно!
— Договор, заверенный нотариусом, не имеет срока давности, — холодно парировала Светлана Аркадьевна. — Согласно пункту 3.1, дом, расположенный по адресу…, является личной собственностью Елены Петровны Ивановой, так как был приобретен на средства, полученные ею по наследству.
Лицо Игоря стало белым, как полотно. Вероника перестала разглядывать ногти и впилась в него непонимающим взглядом. Улыбка сползла с ее лица.
— Но это еще не все, ваша честь, — продолжила адвокат. — Мы также хотели бы представить суду документы, свидетельствующие о крупных финансовых обязательствах господина Петрова. — На стол судьи легли копии кредитного договора, выписки из банка, документы о банкротстве фирмы и постановление об аресте его имущества.
Каждое слово адвоката было как удар молота. Игорь медленно опускался на скамью. Его уверенность, его лоск, его самодовольство — все испарилось. Перед Еленой сидел не успешный мужчина, бросивший ее ради молодой жизни, а жалкий, раздавленный и обманутый старик. Вероника смотрела на него с откровенным презрением. В ее глазах он за секунду превратился из перспективного спонсора в нищего неудачника.
Елена смотрела на него, и впервые за все это время не чувствовала боли. Только пустоту и… легкую горечь. Горечь по тому человеку, которого она когда-то любила и которого, как оказалось, больше нет.
Решение суда было предсказуемым. Дом остался за Еленой. Игорь остался ни с чем, кроме огромных долгов.
Вероника исчезла из его жизни в тот же день. Просто перестала отвечать на звонки. Скандал и долги быстро дошли до его работы, и его вежливо попросили «по собственному желанию».
Через месяц он стоял на пороге ее дома. Постаревший, осунувшийся, с потухшим взглядом.
— Лена… прости, — прохрипел он. — Я был таким идиотом. Я все понял. Я люблю только тебя. Позволь мне вернуться.
Он пытался взять ее за руку, но она мягко отстранилась. Она смотрела на него без ненависти, без злости. С каким-то отстраненным сочувствием, как смотрят на чужого человека, попавшего в беду.
— Мне жаль, Игорь. Искренне жаль, что твоя жизнь так сложилась, — сказала она тихо, но твердо. — Но моя жизнь теперь… другая. Без тебя. Прощай.
Она закрыла за ним дверь. И в этот момент поняла, что она свободна.
Елена продала старую, заброшенную дачу, доля Игоря в которой отошла банку. Своей части и сбережений ей с лихвой хватило, чтобы начать новую жизнь. Она записалась на курсы живописи, о которых мечтала всю жизнь. Съездила в Италию, бродила по улочкам Флоренции и плакала от счастья в галерее Уффици. Она много времени проводила с детьми и внуками, которые обожали свою новую, веселую, энергичную бабушку.
Ее дом снова наполнился жизнью и смехом. Иногда, по выходным, она пекла яблочный пирог. И его аромат больше не напоминал ей о предательстве. Он пах свободой, счастьем и новой, удивительной жизнью, которая, как оказалось, в пятьдесят восемь лет только начинается.