Тишина в нашей квартире всегда была особенной. Не той умиротворяющей, когда дом отдыхает вместе с тобой, а звенящей, натянутой, как струна. Она была пропитана невысказанными упреками, затаенными обидами и моим многолетним страхом сказать что-то не то. Сегодня эта тишина была особенно густой. Она сгустилась над кухонным столом из темного дуба, который мы покупали еще в молодости, когда казалось, что впереди целая вечность, полная смеха и света.
Сергей вернулся с работы полчаса назад. Молча прошел в гостиную, бросил портфель на диван, и я уже знала, что сейчас начнется. Это был ежемесячный ритуал, унизительный и неизменный, как смена времен года. Я слышала его тяжелые шаги по паркету. Вот он входит в кухню. Я стояла у плиты, помешивая в кастрюле борщ, и спиной чувствовала его взгляд — тяжелый, оценивающий. Я не оборачивалась. Если не смотреть ему в глаза, можно было представить, что это происходит не со мной. Что я просто героиня какой-то плохой пьесы, которая скоро закончится.
Шлепок. Резкий, сухой звук пачки денег, брошенной на стол. Я вздрогнула, ложка стукнула о край кастрюли.
— Вот, — голос Сергея был таким же безжизненным и холодным, как его взгляд. — Твои. На хозяйство. Постарайся хоть в этом месяце не растранжирить все за неделю на свои глупости.
Я медленно повернулась. Деньги лежали на столешнице неровной пачкой. Пятитысячные купюры, перетянутые аптечной резинкой. Его зарплата. Или та часть, которую он считал нужным выделить на «нас». На самом деле — на еду, на коммунальные платежи, на бытовую химию. На все то, что делало его жизнь комфортной и сытой. «Твои», — сказал он. Как будто это была милостыня, а не деньги, которые я, его жена, имела полное право тратить на нашу общую жизнь.
Я посмотрела на него. Сергей, мой муж. Пятьдесят восемь лет. Когда-то я любила эти строгие черты лица, волевой подбородок, умные глаза. Куда все делось? Сейчас передо мной стоял чужой, седеющий мужчина с погасшим взглядом и презрительно искривленными губами. Он ждал. Ждал, что я, как обычно, молча возьму деньги, потупив взгляд, и пробормочу что-то вроде «спасибо». Он упивался этим моментом. Моментом своей власти.
Но сегодня что-то сломалось. Возможно, это случилось вчера. А может, год назад. Просто трещина росла медленно, незаметно, а сегодня по ней прошел последний, решающий удар.
Этим ударом была случайная встреча в парке. Я вышла за хлебом и решила немного пройтись по аллее, где золотые листья уже укрыли землю плотным ковром. Было тихо, солнечно, и на душе было так же серо, как обычно. И вдруг я услышала:
— Танечка? Татьяна Соколова? Неужели это ты?
Я обернулась. Передо мной стоял мужчина, чуть старше меня, в элегантном пальто, с добрыми морщинками у глаз. Я не сразу его узнала.
— Игорь? Игорь Лавров? — прошептала я.
Мы не виделись лет тридцать. Работали когда-то вместе в одном НИИ, еще до того, как я вышла замуж и полностью посвятила себя семье. Игорь почти не изменился, только поседел. А вот его глаза… они смотрели на меня с таким теплом и неподдельным интересом, что я растерялась.
— Какая встреча! — он улыбнулся так широко и искренне. — А ты совсем не изменилась. Все та же… светлая. Помнишь, как ты устраивала нам праздники в отделе? Твои пироги до сих пор снятся! А как ты чертежи оформляла, с какой душой! У тебя был настоящий талант, Таня. Ты ведь, наверное, продолжила заниматься чем-то творческим?
Я стояла и не знала, что ответить. Талант? Творчество? Я уже и забыла эти слова. Моя жизнь давно состояла из борщей, котлет, стирки и глажки рубашек Сергея. И из этой звенящей тишины.
— Да нет, что ты, Игорь… Все в прошлом. Дом, семья, — я попыталась улыбнуться, но почувствовала, как дрожат губы.
— Семья — это прекрасно, — кивнул он, и в его голосе не было ни капли осуждения. — Моей Ниночки уже пять лет как нет… — он на миг помрачнел. — Но я все равно рад тебя видеть. Ты так же прекрасно выглядишь. Извини за комплимент, но это правда.
Мы поговорили еще минут десять. О детях, о том, как изменился город. Он говорил со мной так, будто я была интересным, значимым человеком. Он слушал, кивал, задавал вопросы. И ни разу не посмотрел на меня свысока, не перебил, не обесценил ни одного моего слова. Когда мы прощались, он взял мою руку в свои теплые ладони.
— Был безумно рад тебя видеть, Танечка. Не теряйся.
И я пошла домой, а в груди творилось что-то невообразимое. Будто кто-то открыл окно в затхлой, пыльной комнате, и внутрь ворвался свежий, чистый воздух. Я вспомнила себя — ту, двадцатипятилетнюю Таню, которая любила рисовать, печь замысловатые торты и верила, что ее жизнь будет особенной. Куда все это ушло? Растворилось в ежедневной рутине, было растоптано вечным недовольством Сергея, похоронено под его унизительными подачками.
И вот сейчас я смотрела на эту пачку денег на столе. На Сергея, который все еще ждал моего униженного «спасибо». И тот свежий воздух, который я вдохнула в парке, вдруг превратился в ураган внутри меня.
— …на свои глупости, — эхом отдавались в голове его слова.
Глупости. Это он о новом креме для рук, который я купила, потому что от вечного мытья посуды кожа трескалась до крови? Или о билете в театр, который я позволила себе раз в полгода, сходив с подругой Леной, и о котором он потом напоминал мне месяц? Или о букетике астр, который я купила у старушки у метро, чтобы в доме хоть чем-то пахло жизнью, а не только запахом его недовольства?
Я подняла глаза и посмотрела прямо на него. Впервые за много лет — не испуганно, не заискивающе, а прямо. Он даже слегка смутился, нахмурился.
— Что ты так смотришь? Бери. И ужин скоро?
Вместо ответа я сделала шаг к столу. Взяла пачку денег. Она была толстой и тяжелой. Символ его власти надо мной. Символ моей зависимости. Я держала ее в руке, чувствуя гладкую поверхность купюр, и вдруг поняла, что больше не хочу их касаться. Не хочу этой унизительной сделки: я тебе — всю свою жизнь, заботу, молодость, а ты мне — пачку денег и право на существование в твоем доме.
— Знаешь, Сергей, — мой голос прозвучал на удивление ровно и спокойно, хотя внутри все дрожало. — А ведь я сегодня встретила Игоря Лаврова. Помнишь такого?
Сергей скривился.
— Какого еще Лаврова? Мне какое дело до твоих знакомых?
— Он сказал, что у меня талант, — продолжила я, будто не слыша его. — Сказал, что я светлая. И что я прекрасно выгляжу.
— Что за бред ты несешь? — он начинал раздражаться. — Старый хрыч решил подкатить к стареющей бабе, а она и уши развесила. Давай, заканчивай этот цирк.
Стареющая баба. Эти слова должны были бы ударить меня, но они пролетели мимо. Потому что я вдруг увидела его — не всесильного тирана, а несчастного, озлобленного человека, который мог самоутвердиться, только унижая меня.
И тогда я произнесла слова, которые зрели во мне долгие годы. Они вырвались наружу легко, без надрыва.
— Хватит унижать меня! — сказала я громко и четко. И увидела, как его лицо вытянулось от удивления. — Хватит.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, наверное, очередную гадость. Но я его опередила.
— Я ухожу.
Он замер. Потом усмехнулся.
— Куда это ты собралась? К этому своему Лаврову? На ночь глядя? Не смеши меня, Татьяна. Подуешься и успокоишься. Как всегда.
Но это была не истерика. Это было решение. Я посмотрела на деньги в своей руке. Потом перевела взгляд на него.
— Я ухожу к тому, кто ценит.
С этими словами я развернулась и пошла в нашу спальню. Он что-то кричал мне вслед, но я не слушала. Я открыла шкаф и достала дорожную сумку, которую мы покупали для поездки на море десять лет назад. Я бросила в нее первое, что попалось под руку: смену белья, свитер, косметичку, паспорт. Я не думала о том, что буду делать завтра. Где буду жить. На что. Я знала только одно — я не могу оставаться здесь ни минуты.
Когда я вышла из спальни с сумкой в руке, он все еще стоял на кухне, прислонившись к дверному косяку. Его лицо было багровым. В глазах плескалась смесь ярости и растерянности. Он не верил.
— Ты… ты серьезно? — прохрипел он.
Я молча прошла мимо него в прихожую. Надела свои старенькие туфли, накинула плащ. Мои руки не дрожали. Внутри была странная, холодная пустота и одновременно — невероятное чувство освобождения. Как будто я всю жизнь несла на плечах тяжеленный мешок с камнями и вот, наконец, сбросила его.
Я уже взялась за ручку двери, когда он догнал меня. Схватил за плечо.
— С ума сошла? Куда ты пойдешь? У тебя же ни копейки нет!
Я высвободила плечо и посмотрела на него в последний раз.
— У меня есть я. Оказывается, этого уже не так мало.
И я вышла за дверь. Закрыла ее за собой, и щелчок замка прозвучал как выстрел, оборвавший мою прошлую жизнь. Я стояла на лестничной клетке, вдыхая пыльный, пахнущий кошками воздух подъезда, и впервые за тридцать лет брака почувствовала себя свободной. Мне было пятьдесят шесть лет. У меня в кармане было триста рублей на мелкие расходы, а впереди — полная неизвестность. И мне не было страшно.
Спустившись по лестнице, я толкнула тяжелую входную дверь и вышла на улицу. Осенний вечер встретил меня прохладой и запахом мокрого асфальта. Фонари уже зажглись, их желтый свет выхватывал из темноты кружащиеся в воздухе листья. Куда идти? Этот вопрос возник в голове как-то отстраненно, без паники. Единственным человеком, к кому я могла сейчас обратиться, была Лена, моя подруга со студенческих лет. Мы были не так близки, как в юности, жизнь развела нас по разным дорогам, но я знала — она не откажет.
Я достала из сумочки старенький кнопочный телефон (Сергей считал, что смартфон — это «блажь» и «пустая трата денег») и набрала ее номер. Пальцы слегка дрожали.
— Лен, привет, — сказала я, когда она ответила.
— Танюша? Привет! Что-то случилось? Голос у тебя…
Я сглотнула комок в горле.
— Лен, я… я от мужа ушла. Можно я у тебя переночую?
На том конце провода повисла тишина. На секунду мне стало страшно. А вдруг она откажет? Вдруг скажет, что это мои семейные проблемы, и не захочет вмешиваться?
— Ты где? — наконец спросила она, и в ее голосе не было ни удивления, ни осуждения. Только деловитость и забота.
— У дома нашего стою.
— Так. Никуда не уходи. Сиди на лавочке у подъезда. Я через пятнадцать минут буду на машине.
Короткие гудки. Я опустила телефон и села на холодную скамейку. И только сейчас меня накрыло. Слезы хлынули из глаз сами собой. Это были не слезы жалости к себе. Это были слезы облегчения. Тридцать лет. Тридцать лет я жила в золотой клетке, которая со временем превратилась в ржавую и тесную. Я плакала о своей потерянной молодости, о несбывшихся мечтах, о той девочке Тане, которая верила в большую и светлую любовь.
Лена приехала даже раньше. Ее маленькая красная машинка резко затормозила у подъезда. Она выскочила, подбежала ко мне, обняла крепко-крепко.
— Ну, ты даешь, подруга! Наконец-то! — сказала она, заглядывая мне в заплаканное лицо. — Пойдем, садись в машину. Замерзла вся.
В ее уютной, теплой квартире, пахнущей корицей и кофе, я почувствовала себя в безопасности. Лена не задавала лишних вопросов. Она налила мне горячего чая с мелиссой, усадила в мягкое кресло, укрыла пледом.
— Расскажешь, когда будешь готова, — просто сказала она. — А сейчас пей чай и приходи в себя. Можешь оставаться у меня, сколько понадобится. Комната сына свободна, он в другом городе живет.
И я рассказала. Все. Про унижения с зарплатой, про вечные упреки, про тотальный контроль. Про то, как он запретил мне пойти на курсы флористики, потому что это «глупости для бездельниц». Про то, как высмеял платье, которое я купила на день рождения дочери, сказав, что в моем возрасте нужно носить «что-то поскромнее». Я говорила долго, сбивчиво, иногда снова срываясь на слезы. Лена слушала молча, только крепко сжимала мою руку.
— Какой же он… — она покачала головой, когда я закончила. — А с виду такой приличный, солидный мужчина. Директор фирмы. А на деле — мелкий домашний тиран. Тань, ты все правильно сделала. Давно надо было.
— Мне страшно, Лен, — призналась я шепотом. — У меня ничего нет. Ни денег, ни работы. Я ведь тридцать лет только домом занималась. Кто я такая? Кому я нужна?
— Ты — Татьяна Соколова! — твердо сказала она. — Умная, добрая, красивая женщина. У тебя золотые руки. Ты помнишь, какие пироги ты пекла? А как ты мне блузку сшила, которую я потом пять лет носила и все спрашивали, у какого модельера заказывала? Ты все сможешь. А на первое время я помогу. Не переживай.
Ее слова были бальзамом на душу. Той ночью я впервые за много лет спала спокойно, не прислушиваясь к шагам мужа в коридоре, не боясь, что завтрашний день принесет новое унижение. Я спала в чужой квартире, на диване в гостиной, но чувствовала себя дома.
Утро было другим. Не таким, как все предыдущие утра моей жизни. Я проснулась от запаха свежесваренного кофе. Лена уже хлопотала на кухне. Солнце било в окно, и пылинки танцевали в его лучах. Я подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Из зеркала на меня смотрела уставшая женщина с потухшими глазами и глубокими морщинами у рта. Но сегодня в этих глазах было что-то новое. Искорка. Еле заметная, но она была.
Первый звонок от Сергея раздался около десяти утра. Я увидела на экране его имя и похолодела. Рука сама потянулась сбросить вызов, но Лена, заметив мое состояние, подошла и забрала телефон.
— Дай-ка сюда, — она решительно нажала на кнопку ответа и включила громкую связь. — Алло.
— Лена? А ты что там делаешь? Дай трубку Татьяне, — голос у Сергея был раздраженный, властный.
— Она не может сейчас говорить, — спокойно ответила Лена.
— Что значит «не может»? Где она шлялась всю ночь? Пусть немедленно возвращается домой! Хватит дурью маяться!
— Сергей, — голос Лены стал стальным. — Татьяна больше не вернется домой. Она ушла от тебя. Навсегда. И я попрошу тебя больше ее не беспокоить. Если у тебя есть вопросы по поводу развода и раздела имущества, можешь обращаться к моему юристу.
На том конце провода повисло ошеломленное молчание.
— Какого… какого еще юриста? Какой развод? Она с ума сошла? Это ты ее науськиваешь!
— Всего доброго, Сергей, — Лена сбросила вызов и занесла его номер в черный список.
— Спасибо, — прошептала я. Сама бы я так не смогла.
— Не за что, — отмахнулась она. — С такими, как он, только так и надо. Он думает, что ты сейчас поплачешь и прибежишь обратно, поджав хвост. Надо показать ему, что он ошибается.
Следующие несколько дней были похожи на сон. Я отсыпалась, много гуляла по осеннему парку одна или с Леной, дышала полной грудью. Это было невероятное ощущение — не нужно было ни перед кем отчитываться, куда я иду и когда вернусь. Не нужно было спешить домой, чтобы приготовить ужин к приходу «хозяина». Я могла просто сидеть на лавочке и смотреть, как падают листья. Час. Два. Сколько захочу.
Сергей не унимался. Он начал звонить Лене на работу, требуя «вернуть жену». Потом переключился на детей.
Сын, Андрей, позвонил вечером.
— Мам, привет. Что у вас там с отцом происходит? Он звонил, какой-то бред нес, что ты ушла к любовнику…
— Андрюша, это неправда, — я старалась говорить спокойно. — Я просто ушла от него. Я больше не могла так жить.
— Но, мам… как ушла? Куда? Вы же столько лет вместе. Может, не надо было так сгоряча? Отец говорит, что ты просто обиделась на что-то. Он переживает…
Я слушала сына и чувствовала горечь. Он не понимал. Для него их семья была незыблемой крепостью. Отец — строгий, но справедливый глава семьи, мама — заботливая хранительница очага. Он не видел, что творилось за закрытыми дверями. Не знал, какой ценой мне давалось это «семейное благополучие».
— Андрей, он не переживает. Он злится, что лишился удобной прислуги. Я не вернусь. Постарайся меня понять.
Дочь, Катя, была более чуткой.
— Мамочка, я всегда знала, что он тебя обижает, — сказала она плачущим голосом. — Я видела, как ты плакала на кухне, когда думала, что никто не видит. Я так рада, что ты наконец-то решилась! Я тебя поддержу! Если нужна помощь — только скажи!
Разговор с дочерью придал мне сил. Я не одна. У меня есть Лена, есть Катя.
Но эйфория первых дней свободы стала понемногу проходить, уступая место тревоге. Лена, конечно, была золотым человеком, но я не могла сидеть у нее на шее вечно. Нужно было что-то делать.
Однажды вечером, когда мы сидели на кухне, Лена сказала:
— Тань, тебе нужно найти работу. Не ради денег даже, а чтобы почувствовать себя увереннее. Вспомни, что ты умеешь, что любишь делать.
Я растерянно пожала плечами.
— Да что я умею? Борщи варить да рубашки гладить. В моем возрасте… кому я нужна без опыта, без образования современного?
— Перестань! — прикрикнула она. — Ты себя совершенно не ценишь. Это он вбил тебе в голову, что ты ни на что не способна. Давай подумаем. Ты же шила раньше. И как шила!
— Ой, Лен, это было сто лет назад. Сейчас другие ткани, другие технологии…
— А руки-то помнят! — не унималась она. — У меня есть старенькая швейная машинка на антресолях. Давай достанем? Попробуешь для начала хоть что-то для себя сшить. Или вот еще! Ты же печешь изумительно. Может, попробовать печь на заказ? Сейчас это модно. Домашняя выпечка, торты…
Идея с выпечкой мне понравилась больше. Я всегда любила возиться с тестом. Это успокаивало. Аромат свежего хлеба или ванильных булочек создавал в доме уют, которого так не хватало в моей жизни с Сергеем.
На следующий день мы с Леной пошли в магазин. На те небольшие деньги, что у меня были, и с помощью Лены, мы купили муку, масло, дрожжи, орехи, шоколад. Вернувшись домой, я почувствовала давно забытое волнение. Я решила испечь свой фирменный медовик, который когда-то так любили дети.
Я колдовала на кухне несколько часов. Раскатывала тонкие коржи, варила заварной крем, измельчала орехи для посыпки. Я полностью погрузилась в процесс, забыв обо всем на свете. И когда я достала из духовки последний корж, и по квартире поплыл медовый аромат, я вдруг поняла — я счастлива. Просто так. От того, что занимаюсь любимым делом.
Торт получился отменным. Вечером мы с Леной пили чай, и она не могла нахвалиться.
— Танька, это шедевр! Ты должна это продавать! Я завтра же расскажу на работе, у нас как раз у начальницы юбилей скоро.
Я отмахивалась, говорила, что это просто баловство. Но где-то в глубине души затеплилась надежда. А что, если и правда попробовать?
Через пару дней Лена пришла с работы сияющая.
— Ну все, подруга! У тебя первый заказ! Моя начальница хочет точно такой же медовик на субботу. Два килограмма. И еще спрашивала, можешь ли ты испечь «Наполеон».
У меня перехватило дыхание. Заказ. Настоящий. За деньги.
— Я… я не знаю, справлюсь ли я…
— Справишься! — уверенно сказала Лена. — Я в тебя верю.
Всю неделю я готовилась. Составляла список продуктов, пересчитывала пропорции, волновалась, как школьница перед экзаменом. В субботу утром я встала ни свет ни заря и принялась за работу. К обеду два великолепных торта стояли на столе, украшенные орехами и шоколадной крошкой. Лена привезла красивые коробки, и мы вместе упаковали мой первый заказ.
Когда она вернулась вечером и протянула мне конверт с деньгами, я не поверила своим глазам. Это были мои, лично мной заработанные деньги. Не подачка, брошенная на стол, а плата за мой труд, за мое умение. Я держала эти купюры в руках, и у меня снова навернулись слезы. Но на этот раз это были слезы гордости.
Я посмотрела на свое отражение в темном окне. Уставшая, но с блестящими глазами. И я поняла, что это только начало. Начало моей новой жизни. Жизни, в которой я сама решаю, что мне делать. Жизни, наполненной не страхом, а запахом свежей выпечки и вкусом свободы.
Первый успех окрылил меня. Деньги, которые я заработала, были не такими уж большими, но их ценность измерялась не в рублях. Это была материализация моей независимости, доказательство того, что я на что-то способна сама, без Сергея. Я тут же отдала Лене часть суммы за продукты и на коммунальные расходы. Она долго отнекивалась, но я настояла. Мне было важно чувствовать, что я не просто живу у нее, а вношу свой вклад.
Слух о моих тортах благодаря сарафанному радио, запущенному Леной, быстро разнесся по ее коллективу, а потом и за его пределы. Заказы стали поступать все чаще. Сначала один-два в неделю, потом три-четыре. Я пекла «Наполеоны», «Прагу», «Птичье молоко», экспериментировала с новыми рецептами. Ленина кухня превратилась в мою творческую лабораторию. Я вставала рано утром, когда город еще спал, и погружалась в мир муки, сахара и ванили. Эта работа требовала концентрации и сил, но я не чувствовала усталости. Наоборот, с каждым испеченным тортом я ощущала прилив энергии.
Я завела специальную тетрадку, куда записывала рецепты, заказы и расходы. Впервые в жизни я сама планировала бюджет. Это было так непривычно и так приятно — решать, на что потратить заработанные деньги. Я купила себе новый халат, удобные домашние тапочки и — о, роскошь! — дорогой крем для рук с запахом миндаля. Это были мелочи, но для меня они были символами новой жизни.
Сергей, поняв, что угрозы и требования не действуют, сменил тактику. Он начал присылать мне СМС. Сначала это были жалкие попытки воззвать к моей совести: «Дом без тебя пустой. Как ты могла все разрушить?». Потом пошли воспоминания о прошлом: «А помнишь, как мы ездили в Крым? Ты была такой счастливой». Я читала эти сообщения с холодным сердцем. Где он был со своими воспоминаниями все те годы, когда методично уничтожал во мне всякую радость?
Однажды он подкараулил меня у подъезда Лениного дома. Я возвращалась из магазина с тяжелыми сумками, полными продуктов для очередного заказа. И вдруг увидела его. Он стоял, прислонившись к своей машине, — похудевший, осунувшийся, в небрежно повязанном шарфе. Вид у него был потерянный. На мгновение мне даже стало его жаль.
— Таня, — он шагнул мне навстречу. — Нам надо поговорить.
— Нам не о чем говорить, Сергей, — я попыталась обойти его.
— Постой! — он преградил мне дорогу. — Я все осознал. Я был неправ. Груб. Я вел себя как свинья. Прости меня.
Он смотрел на меня умоляюще, и в его глазах стояли слезы. Я замерла. Часть меня, та, что была воспитана на «стерпится-слюбится» и «семья — это главное», дрогнула. А вдруг он и правда все понял? Вдруг изменился?
— Вернись домой, Таня, — продолжал он. — Я все сделаю по-другому. Хочешь — цветы буду каждый день дарить. Хочешь — на край света поедем. Только вернись. Я не могу без тебя.
Его слова звучали искренне. Но я смотрела на него и видела не раскаявшегося мужа, а искусного манипулятора. Он не мог без меня. Не потому, что любил. А потому, что без меня его мир рухнул. Никто не готовил ему ужин из трех блюд, не стирал и не гладил его рубашки, не создавал иллюзию идеальной семьи, которой он так гордился перед коллегами и друзьями.
— Слишком поздно, Сергей, — сказала я тихо, но твердо. — Ты не изменишься. А я уже изменилась.
Я обошла его и вошла в подъезд, не оглядываясь. Я слышала, как он что-то крикнул мне вслед, но не разобрала слов. В лифте я прислонилась к холодной стене и закрыла глаза. Сердце колотилось. Это было испытание. И я его выдержала.
Но этот инцидент заставил меня задуматься. Я не могла вечно жить у Лены и пользоваться ее кухней. Мне нужно было свое пространство. Свое гнездо. И я начала искать квартиру в аренду.
Это оказалось сложнее, чем я думала. Цены кусались. Риелторы, видя перед собой женщину моего возраста без официальной работы, смотрели с недоверием. Несколько раз мне отказывали хозяева, едва услышав, что я «пеку торты на дому».
Я почти отчаялась, но Лена снова пришла на помощь. У ее дальней родственницы пустовала однокомнатная квартирка на окраине города. Старенькая, с «бабушкиным» ремонтом, но чистая, светлая и, главное, с большой кухней. И цена была божеская.
Когда я впервые вошла в эту квартиру, у меня перехватило дыхание. Старый паркетный пол, высокие потолки, огромное окно на кухне, выходящее в тихий зеленый двор. Это было МОЕ. Места было немного, но мне много и не надо было. Главное — здесь я буду хозяйкой.
Переезд был скромным. Все мои вещи уместились в двух сумках. Лена помогла перевезти кухонную утварь и швейную машинку, которую я все-таки забрала с антресолей. Первую ночь в своей квартире я почти не спала. Я сидела на кухне на старенькой табуретке, пила чай и смотрела в окно. Я была одна. И это было не одиночество, а уединение. Спокойное, целительное.
Я начала обустраивать свое гнездышко. На первые скопленные деньги купила недорогие, но веселые занавески в цветочек. Покрасила стены на кухне в теплый персиковый цвет. Нашла на «Авито» подержанный, но крепкий стол и пару стульев. Квартира постепенно наполнялась жизнью, моей жизнью.
Именно в этот период снова появился Игорь. Он позвонил мне сам. Откуда он взял мой номер, я не знала. Наверное, через общих знакомых.
— Танечка, здравствуйте, — его голос в трубке звучал так же тепло и спокойно, как и при нашей встрече в парке. — Это Игорь Лавров. Я слышал, у вас большие перемены в жизни. Не хотел вас беспокоить, но… я тут проезжал мимо вашего района и подумал, может, выпьем кофе? Если вы не заняты, конечно.
Я растерялась.
— Игорь… я… я даже не знаю. Я сейчас вся в делах, в переезде…
— Я ни на что не претендую, — мягко сказал он. — Просто дружеская беседа. Я буду в кафе «Ромашка» через полчаса. Если сможете — буду рад. Если нет — пойму.
И он повесил трубку, не оставив мне шанса отказаться. Я посмотрела на себя в зеркало. Домашний халат, волосы собраны в небрежный пучок. Нет, в таком виде я никуда не пойду. Но что-то внутри подталкивало меня. Я быстро приняла душ, надела единственное приличное платье, которое у меня было, подкрасила ресницы. И пошла.
Он уже ждал меня за столиком у окна. Увидев меня, он встал и улыбнулся.
— Татьяна, вы прекрасно выглядите.
Мы проговорили больше двух часов. Он рассказал о своей жизни, о покойной жене, о взрослых детях, о своей работе в конструкторском бюро. Он говорил просто, без рисовки. А потом он начал расспрашивать меня. И я, неожиданно для самой себя, рассказала ему все. И про уход от мужа, и про торты, и про свою новую квартиру. Я говорила, а он слушал. Слушал так внимательно, как меня не слушал никто и никогда. Он не давал советов, не жалел, не осуждал. Он просто слушал, и в его глазах я видела понимание и уважение.
— Вы очень сильная женщина, Татьяна, — сказал он, когда я закончила. — Не каждая бы на такое решилась в вашем возрасте. Вы молодец.
От этих простых слов у меня защипало в носу. Меня впервые за много лет похвалили. Не за вкусный борщ, а за мой поступок, за мою силу.
— А насчет вашего дела… — продолжил он. — Это же прекрасная идея! Домашняя выпечка — это всегда востребовано. Вам нужно развиваться. Может, создать страничку в интернете? Сейчас все так делают. Фотографии ваших тортов, отзывы клиентов…
— Ой, что вы, Игорь, какой интернет… Я же в этом ничего не понимаю.
— А я немного понимаю, — улыбнулся он. — Могу помочь, если хотите. Безвозмездно. Просто потому, что мне нравится ваша затея.
С того дня Игорь стал появляться в моей жизни все чаще. Он действительно помог мне создать простенькую страничку в социальной сети. Сам фотографировал мои торты на свой хороший фотоаппарат, писал к ним тексты. Он делал это тактично, ненавязчиво. Он мог позвонить и спросить: «Татьяна, у меня тут есть пара часов свободного времени. Может, вам нужно помочь довезти заказ? У меня машина под окном». Или: «Я тут на рынке видел отличную фермерскую сметану. Вам привезти?».
Он никогда не нарушал моих границ. Не пытался форсировать события. Наше общение было легким и дружеским. Но я чувствовала, что с каждым днем он становится мне все ближе. С ним я могла быть собой. Я могла смеяться, не боясь, что меня назовут дурочкой. Могла жаловаться на усталость, не опасаясь упрека в лени.
Однажды он приехал ко мне не с пустыми руками. Он протянул мне небольшой сверток.
— Это вам, — сказал он смущенно. — Просто так.
Я развернула бумагу. Внутри была книга. Старое, потрепанное издание «Кондитерское искусство».
— Я нашел ее у букиниста, — сказал Игорь. — Подумал, может, вам пригодится.
Я листала пожелтевшие страницы с красивыми иллюстрациями и чувствовала, как к горлу подступает комок. Это был не просто подарок. Это был знак того, что он верит в меня. Верит в мое дело. Он видел во мне не просто домохозяйку, а Мастера.
Я подняла на него глаза. Он смотрел на меня своим теплым, внимательным взглядом. И я вдруг поняла, что начинаю тонуть в этих глазах. Я поняла, что рядом с этим человеком мое сердце, которое, как мне казалось, давно превратилось в камень, начинает оттаивать.
Я еще боялась признаться в этом даже самой себе. Но в тот вечер, засыпая в своей новой, еще пахнущей краской квартире, я впервые за много-много лет думала не о прошлом, которое причиняло боль, а о будущем, которое внезапно показалось мне светлым и полным надежд.
Глава 4. Расправляя крылья
Мое маленькое дело росло. Благодаря страничке в интернете, которую так умело вел Игорь, у меня появились новые клиенты. Люди писали восторженные отзывы, выкладывали фотографии моих тортов со своих праздников, рекомендовали меня друзьям. Я уже не всегда справлялась одна. Иногда приходилось работать по ночам, чтобы успеть выполнить все заказы к сроку. Я уставала, но это была приятная усталость.
Я смогла позволить себе купить новый миксер, хорошие профессиональные формы для выпечки и даже небольшой холодильник специально для тортов. Каждый новый предмет на моей кухне был маленькой победой. Я больше не экономила на себе. Я покупала хорошую косметику, обновила гардероб, сходила в парикмахерскую и сделала новую стрижку. Из зеркала на меня смотрела другая женщина — с горящими глазами, с мягкой улыбкой, с расправленными плечами. Я начала себе нравиться.
Наши отношения с Игорем развивались медленно и бережно. Он не торопил меня. Он был другом, помощником, советчиком. Мы много гуляли, ходили в кино на дневные сеансы, сидели в маленьких уютных кафе. Он рассказывал мне о звездах — он в юности увлекался астрономией. Я рассказывала ему о своих детях, о внуках, которых обожала. Нам было хорошо вместе. Просто молчать. Просто идти рядом по осенней аллее.
Я видела, как он смотрит на меня. В его взгляде было не просто дружеское участие. В нем было восхищение. Нежность. И что-то еще, чему я боялась дать имя. Я сама ловила себя на том, что жду его звонков, что ищу повод, чтобы встретиться. Моя душа, истосковавшаяся по теплу и участию, тянулась к нему.
Однажды мы сидели в парке на нашей любимой скамейке. Был теплый октябрьский день. Солнце пробивалось сквозь поредевшие кроны деревьев, и на земле лежал пестрый ковер из листьев.
— Знаешь, Таня, — сказал Игорь, глядя куда-то вдаль. — Я когда смотрю на тебя, то понимаю, что чудеса случаются.
— О чем ты? — удивилась я.
— О тебе. Я помню тебя той, в НИИ. Юной, звонкой, полной планов. А потом я встретил тебя здесь, в парке, несколько месяцев назад. Уставшую, с такой болью в глазах… И я вижу тебя сейчас. Ты как будто заново родилась. Расцвела. Это невероятно.
Он повернулся ко мне, взял мою руку в свою. Его ладонь была теплой и сильной.
— Ты очень красивая, Таня. Не только внешне. В тебе столько света, столько силы. Твой бывший муж — просто слепец, раз не видел этого.
Я смутилась, опустила глаза.
— Спасибо, Игорь. Это все благодаря тебе. Если бы не твоя поддержка…
— Нет, — перебил он мягко. — Я только немного помог. Все остальное ты сделала сама. Ты сама себя спасла.
Он помолчал, а потом сказал то, чего я и боялась, и ждала.
— Таня, я… я, кажется, влюбился в тебя. Как мальчишка. Я понимаю, что у тебя сейчас сложный период, что тебе, может быть, не до этого. Но я не могу больше молчать.
Он замолчал, ожидая моей реакции. А я не знала, что сказать. Сердце забилось так сильно, что, казалось, выпрыгнет из груди. Любовь? Я думала, что это слово навсегда исчезло из моего лексикона. Что после тридцати лет брака, полного унижений, я не способна больше никого полюбить. И уж тем более не верила, что кто-то может полюбить меня — немолодую, с грузом прошлого за плечами.
— Игорь, я… — я подняла на него глаза. — Я не знаю. Мне страшно.
— Я понимаю, — кивнул он. — И я не буду тебя торопить. Просто знай, что я рядом. И я готов ждать. Сколько потребуется.
В тот вечер я долго не могла уснуть. Я думала о его словах. О его теплом взгляде. О его надежных руках. Я вспоминала Сергея — его холодность, его вечное недовольство, его презрение. Это было как сравнивать солнце и лед. И я поняла, что тоже чувствую к Игорю нечто большее, чем просто дружбу. Но страх был сильнее. Страх снова ошибиться. Снова довериться мужчине и быть обманутой. Страх потерять ту хрупкую независимость, которую я с таким трудом обрела.
Тем временем Сергей не оставлял попыток вернуть меня. Его тактика снова изменилась. Теперь он пытался давить на жалость через детей. Он жаловался им, что болен, что ему одиноко, что он не справляется с бытом. Андрей, наш сын, поддался на эти манипуляции. Он звонил мне и умолял «подумать об отце».
— Мам, он совсем один. Он же немолодой уже человек. Вдруг с ним что-то случится? Это будет на твоей совести.
— Андрюша, у твоего отца есть вы, дети. Вы можете навещать его, помогать ему. Почему вся ответственность за его жизнь должна лежать на мне? Я тридцать лет была ему и кухаркой, и прачкой, и сиделкой. Хватит. Я хочу пожить для себя.
С Катей было проще. Она полностью была на моей стороне.
— Мама, не слушай их! Папа — искусный манипулятор. Он просто не может смириться с тем, что ты стала сильной и независимой. Живи своей жизнью и ни о чем не жалей!
Однажды Андрей позвонил мне в панике.
— Мама, срочно приезжай! Отцу плохо с сердцем! Я вызвал скорую!
У меня все оборвалось внутри. Несмотря ни на что, он был отцом моих детей, человеком, с которым я прожила большую часть жизни. Я бросила все, поймала такси и через полчаса была у нашего бывшего дома.
Дверь в квартиру была открыта. В прихожей стояли врачи «скорой помощи». Андрей метался по коридору. Я бросилась в гостиную. Сергей лежал на диване, бледный, с закрытыми глазами. У меня защемило сердце.
— Что с ним? — спросила я у врача.
Врач, пожилой уставший мужчина, посмотрел на меня.
— Давление подскочило на нервной почве. Ничего серьезного. Укол мы ему сделали, сейчас поспит и все будет в порядке. Но ему нужен покой и поменьше волнений.
Когда врачи уехали, Андрей подошел ко мне.
— Вот видишь, мама! До чего ты его довела!
— Я? — я посмотрела на сына с укором. — Андрей, он сам себя довел своим эгоизмом и злобой.
Я подошла к дивану. Сергей приоткрыл глаза. Увидев меня, он слабо улыбнулся.
— Танечка… ты пришла… Я знал…
Он протянул ко мне руку.
— Не уходи… Останься…
И в этот момент я поняла, что все это — спектакль. Дешевый, жалкий спектакль, разыгранный для того, чтобы вернуть меня. В его глазах не было боли. Только хищный блеск победителя. Он был уверен, что я сейчас растаю, расплачусь и останусь.
Во мне вскипела холодная ярость.
— Вставай, Сергей, — сказала я ровно. — Хватит притворяться.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Таня, о чем ты? Мне же плохо…
— Тебе не плохо. Тебе одиноко и неуютно. Но это твои проблемы. Решай их сам. А меня больше не впутывай в свои игры.
Я повернулась к сыну.
— Андрей, если отцу действительно понадобится помощь, позвони мне. Но если это будет очередной спектакль — не беспокойте меня больше. Я не марионетка.
Я вышла из квартиры, хлопнув дверью. На улице я вдохнула полной грудью морозный воздух. Я не чувствовала ни вины, ни жалости. Только злость и облегчение. Он не изменился. И никогда не изменится. И я окончательно сожгла последний мост, который связывал меня с прошлой жизнью.
Вечером мне позвонил Игорь. Я рассказала ему о случившемся.
— Ты все правильно сделала, — сказал он. — Ты должна защищать свои границы.
— Игорь, — сказала я, набравшись смелости. — А твое предложение… оно еще в силе?
На том конце провода повисла тишина.
— Какое предложение? — спросил он растерянно.
— Ну… про то, что ты влюбился.
Я услышала, как он улыбнулся.
— Оно бессрочное, Таня.
— Тогда… тогда я, кажется, готова его принять.
В следующие выходные мы впервые поехали за город. Игорь повез меня в маленькую деревушку, где у него был старый родительский дом. Мы гуляли по заснеженному лесу, пили горячий чай из термоса, топили печку. Вечером мы сидели у огня, и он читал мне стихи. И когда он взял меня за руку, я не отстранилась. А когда он наклонился и поцеловал меня, я ответила ему.
Это был нежный, осторожный поцелуй. И в нем было столько тепла, столько уважения, столько нерастраченной любви, что у меня закружилась голова. В ту ночь я поняла, что мой страх прошел. Я была готова открыть свое сердце для нового чувства. Я была готова снова любить и быть любимой.
Прошел почти год с того дня, как я ушла от Сергея. Моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Я больше не была забитой, неуверенной в себе домохозяйкой, вздрагивающей от каждого резкого слова. Я стала Татьяной, успешным домашним кондитером, женщиной, которая сама строила свою жизнь. Моя маленькая квартирка превратилась в уютное гнездышко, где пахло ванилью и счастьем. Заказов было столько, что я всерьез подумывала о том, чтобы нанять помощницу.
Наши отношения с Игорем были похожи на тихую, спокойную реку. Мы не торопили события, наслаждаясь каждым днем, проведенным вместе. Он окружил меня такой заботой и нежностью, о которой я и мечтать не могла. Он восхищался моими тортами, гордился моими успехами, поддерживал во всех начинаниях. С ним я чувствовала себя не просто любимой, а ценной. Значимой. Он никогда не пытался меня контролировать или переделывать. Он принял меня такой, какая я есть, со всем моим прошлым, со всеми моими страхами и шрамами на сердце.
Мы часто проводили выходные в его деревенском домике. Зимой мы катались на лыжах по заснеженному лесу, а вечерами сидели у камина. Весной мы сажали в саду цветы и овощи. Летом собирали ягоды и грибы. Я заново открывала для себя простые радости жизни, которых была лишена столько лет.
Мои дети по-разному приняли мои новые отношения. Катя была счастлива за меня. Она сразу подружилась с Игорем, назвав его «дядя Игорь».
— Мамочка, я так рада видеть тебя такой! — говорила она. — Ты светишься изнутри!
С Андреем было сложнее. Он все еще находился под влиянием отца и считал, что я «предала семью». Он был холоден с Игорем, на наши совместные ужины приходил с кислой миной и почти не разговаривал. Я понимала, что ему нужно время, и не давила на него. Я верила, что рано или поздно он поймет, что его мать имеет право на счастье.
Сергей, осознав, что все его уловки провалились, на время затих. Он подал на развод. Раздел имущества прошел на удивление гладко. Квартиру, в которой мы прожили тридцать лет, мы разменяли. Мне досталась приличная сумма денег, на которую я могла бы купить себе жилье получше, но я так привыкла к своей маленькой квартирке, что решила пока ничего не менять. Часть денег я отложила на развитие своего дела.
Казалось, что прошлое наконец-то отпустило меня. Но однажды оно снова напомнило о себе.
Был обычный будний день. Я заканчивала украшать большой свадебный торт, когда в дверь позвонили. Я думала, это курьер, и, не спрашивая, открыла. На пороге стоял Сергей.
Я не видела его несколько месяцев, с момента нашего последнего разговора в суде. Он сильно изменился. Постарел, осунулся. Дорогой костюм висел на нем мешком. В руках он держал букет роз — когда-то моих любимых.
— Таня, — сказал он глухим голосом. — Можно войти?
Я на мгновение растерялась. Я не хотела его видеть. Не хотела впускать его в свой новый, светлый мир. Но что-то в его виде, какая-то вселенская тоска в глазах, заставила меня посторониться.
— Проходи, — сказала я сухо. — Только ненадолго. У меня работа.
Он вошел, оглядываясь по сторонам. Моя маленькая, но уютная прихожая, кухня, где все было устроено по-моему. Он смотрел на все это с каким-то жадным любопытством, будто пытался понять, как я могу жить здесь, в этой «убогости», после нашей просторной четырехкомнатной квартиры.
— Вот ты как теперь живешь, — протянул он. — Вся в муке. Кондитер.
В его голосе не было прежней насмешки. Скорее, удивление.
— Вот розы. Тебе, — он протянул мне букет.
Я не взяла.
— Спасибо, не надо. Зачем ты пришел, Сергей?
Он прошел на кухню, сел на стул, который я когда-то купила на «Авито». Посмотрел на многоярусный свадебный торт, который я только что закончила.
— Красиво, — сказал он тихо. — Талант у тебя, оказывается, был. А я и не замечал.
Он помолчал, потом поднял на меня глаза.
— Таня, я… я пришел извиниться. По-настоящему. Я знаю, что поздно. Знаю, что натворил дел. Я был таким идиотом. Таким слепым эгоистом. Я все разрушил своими руками.
Он говорил, а я смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни злости, ни обиды, ни жалости. Только пустоту. Этот человек был мне абсолютно чужим.
— Я теперь один, — продолжал он. — Совсем один. Андрей заходит раз в неделю из чувства долга. Катька вообще видеть меня не хочет. Друзья… какие друзья? Когда ты рядом была, дом был полной чашей, все в гости рвались. А теперь тишина. Я прихожу в пустую квартиру, и выть хочется. Я понял, Таня. Я понял, что ты была не просто хозяйкой. Ты была душой нашего дома. А я эту душу растоптал.
Он закрыл лицо руками. Его плечи затряслись. Он плакал. Впервые за всю нашу жизнь я видела, как он плачет. И даже это не тронуло меня. Все было в прошлом. Слишком много боли он мне причинил. Слишком поздно пришло это раскаяние.
— Я знаю, что у тебя теперь другой, — сказал он, подняв на меня заплаканное лицо. — Лавров этот. Я видел вас в парке. Ты была такой… счастливой. Я не прошу тебя вернуться. Я знаю, это невозможно. Я прошу только одного — прости меня. Если сможешь. Мне нужно твое прощение, чтобы жить дальше.
Я долго молчала, подбирая слова.
— Знаешь, Сергей, — сказала я наконец. — Я тебя не прощаю. И не потому, что я такая злая и мстительная. А потому, что прощать мне нечего. Тот человек, которого ты унижал и топтал, умер. Его больше нет. А я — другая. И к тебе, к тому, что ты со мной сделал, я не имею никакого отношения. Это было в другой жизни, с другой женщиной. А за эту, новую жизнь, я тебе даже благодарна. Если бы ты не довел меня до ручки, я бы никогда не решилась уйти. Никогда бы не узнала, на что я способна. Нико-гда бы не встретила Игоря. Так что живи, как знаешь. А меня оставь в покое.
Он смотрел на меня так, будто не верил своим ушам. Он ждал чего угодно — криков, упреков, может быть, даже злорадства. Но такого спокойного, ледяного равнодушия он не ожидал.
Он встал.
— Я понял, — сказал он тихо. — Прощай, Таня.
Он пошел к двери, оставив розы на столе. Уже в прихожей он обернулся.
— Будь счастлива. Ты это заслужила.
И ушел. Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Я не плакала. Я чувствовала огромное, всепоглощающее облегчение. Это была последняя тень из моего прошлого. И теперь она исчезла. Я была свободна. Окончательно и бесповоротно.
Вечером я рассказала обо всем Игорю. Он выслушал меня молча, а потом крепко обнял.
— Ты у меня такая сильная, — прошептал он. — Я горжусь тобой.
Мы стояли, обнявшись, посреди моей маленькой кухни. За окном зажигались огни, падал тихий снег. Я смотрела на свадебный торт — символ новой жизни, новой семьи. И думала о том, что моя новая жизнь тоже только начинается. И она будет счастливой. Я это знала.
Шло время. Мое маленькое кондитерское дело разрослось до такой степени, что я уже физически не справлялась. Спрос превышал мои возможности. Тогда я приняла важное решение — открыть небольшую кондитерскую. Это был рискованный шаг, требовавший серьезных вложений. Я долго сомневалась, но Игорь меня поддержал.
— Таня, у тебя все получится! — говорил он. — Твои торты — это произведения искусства. Люди должны их видеть не только на фотографиях в интернете.
Мы вместе нашли подходящее помещение — небольшое, но уютное, на тихой улочке в центре города. Я вложила в это дело все деньги, полученные после размена квартиры. Мы сделали ремонт, закупили профессиональное оборудование. Игорь помогал мне во всем — ездил по инстанциям, договаривался со строителями, рисовал эскизы вывески. Он верил в меня больше, чем я сама.
И вот настал день открытия. Я назвала свою кондитерскую просто — «Татьянин день». В витрине красовались мои лучшие торты, пирожные, кексы. В воздухе витал аромат кофе, шоколада и свежей выпечки. Я стояла за прилавком, красивая, в накрахмаленном фартуке, и не верила своему счастью. Рядом со мной были самые близкие люди — Игорь, Лена, Катя с мужем и моим маленьким внуком. Даже Андрей пришел, хоть и выглядел немного смущенным. Он подошел ко мне, обнял и сказал:
— Мам, я горжусь тобой. Прости, что я был таким дураком.
Я расплакалась от счастья.
Кондитерская быстро стала популярной. У меня появились постоянные клиенты. Я наняла двух помощниц — молодых девчонок, которые смотрели на меня с обожанием. Я учила их своим секретам, и мне нравилось быть наставником. Я чувствовала себя на своем месте.
Однажды, в обычный будний день, дверь кондитерской открылась, и на пороге появился Сергей. Я не сразу его узнала. Передо мной стоял сгорбленный, седой старик в поношенном пальто. Он выглядел растерянным и жалким. Он прошел к столику в углу, сел и долго смотрел в меню, хотя, я была уверена, не видел букв.
Моя помощница, Света, подошла к нему, но он махнул рукой.
— Я подожду хозяйку.
Я вздохнула и вышла из-за прилавка. Подошла к его столику.
— Здравствуй, Сергей.
Он поднял на меня глаза. В них была такая безысходность, что мне стало не по себе.
— Здравствуй, Таня. Вот, решил зайти. Посмотреть, как ты тут. Красиво у тебя. Уютно.
— Спасибо. Тебе кофе?
— Да, если можно. Черный, без сахара.
Я принесла ему кофе. Он пил его мелкими, дрожащими глотками.
— Я ведь теперь на пенсии, — сказал он, глядя в чашку. — Фирму свою продал. Здоровье уже не то. Да и неинтересно стало все.
Он говорил, а я слушала и понимала, что передо мной сидит совершенно сломленный человек. Вся его былая спесь, самоуверенность, властность — все исчезло. Осталась только пустая оболочка.
— Я тут недавно в больнице лежал, — продолжал он. — Сердце опять прихватило. На этот раз по-настояшему. Так ко мне за две недели только Андрей один раз зашел. На десять минут. У него своя жизнь, семья, работа. Ему не до меня. Катька так и не простила.
Он поднял на меня глаза.
— Знаешь, о чем я там думал, на больничной койке? О тебе. Я вспоминал всю нашу жизнь. Как мы познакомились. Как ты мне в любви призналась первая. Какая ты была смешная и трогательная. Как ты радовалась, когда дети родились. И я думал: какой же я был идиот, что все это не ценил. Я думал, что ты — моя собственность. Что ты никуда не денешься. А оказалось, что ты была моей жизнью. А я этого не понял.
Он замолчал. В кондитерской было тихо. Только тихонько играла музыка и звенели ложечки о чашки.
— Таня, — сказал он почти шепотом. — Я знаю, что я не имею права ни о чем тебя просить. Но я умру от одиночества. Я не прошу любви. Я не прошу, чтобы ты вернулась. Я прошу… можно я буду иногда приходить сюда? Просто сидеть, пить кофе. Смотреть на тебя. Мне больше ничего не надо.
И вот это была кульминация. Не крики, не скандалы. Не брошенная на стол пачка денег. А вот эта тихая, жалкая просьба от человека, который когда-то был хозяином моей жизни. В этот момент я поняла, что окончательно победила. Не его. А свое прошлое. Свой страх. Свою зависимость.
Я смотрела на него. На этого чужого, несчастного старика. И впервые за все это время почувствовала к нему что-то похожее на сострадание. Не жалость, а именно сострадание.
— Приходи, Сергей, — сказала я тихо. — Кофе для тебя всегда будет бесплатным.
Он посмотрел на меня с такой благодарностью, что у меня сжалось сердце.
— Спасибо, Таня. Спасибо.
Он допил свой кофе и ушел, не оглядываясь. Я смотрела ему вслед и думала о том, какая же странная штука — жизнь. Как все может измениться. Как человек, который казался тебе всесильным тираном, может превратиться в жалкое, никому не нужное существо. И как женщина, которая считала себя никем, может расправить крылья и взлететь.
Вечером, когда я закрывала кондитерскую, ко мне приехал Игорь. Он привез мне букет моих любимых полевых ромашек.
— Устала? — спросил он, обнимая меня.
— Немного, — я прижалась к его плечу. — Знаешь, сегодня Сергей приходил.
Я рассказала ему о нашем разговоре. Он выслушал внимательно.
— Ты правильно поступила, — сказал он. — Ты проявила великодушие. Это признак по-настоящему сильного человека.
Он достал из кармана маленькую бархатную коробочку.
— Таня, — сказал он серьезно. — Мы вместе уже больше года. Я люблю тебя больше жизни. И я хочу, чтобы ты стала моей женой. Выходи за меня замуж.
Он открыл коробочку. Внутри было тоненькое золотое колечко с небольшим, но очень чистым бриллиантом. У меня перехватило дыхание.
— Игорь, я… я ведь уже не девочка. Зачем все это?
— Потому что я хочу, чтобы ты была моей женой. Официально. Перед всеми. Я хочу заботиться о тебе, просыпаться с тобой каждое утро, делить с тобой и радость, и горе. Я хочу, чтобы у нас была настоящая семья. Основанная на любви, уважении и доверии.
Он смотрел на меня с такой надеждой, с такой любовью, что я не могла ему отказать. Да и не хотела.
— Да, — прошептала я. — Я согласна.
Он надел мне кольцо на палец. Оно подошло идеально. Он подхватил меня на руки и закружил по пустой, пахнущей ванилью кондитерской. А я смеялась и плакала одновременно. Я плакала от счастья. От того, что жизнь подарила мне второй шанс. Шанс на настоящую любовь. На настоящее, тихое, взрослое счастье.
Наша свадьба не была пышной. Мы просто расписались в ЗАГСе, а потом устроили небольшой ужин для самых близких в нашей кондитерской. Были Лена, наши дети, несколько старых друзей. Катя испекла для нас потрясающий торт, вложив в него всю свою любовь. Андрей произнес трогательный тост, в котором попросил у меня прощения и пожелал нам с Игорем огромного счастья. Глядя на своих повзрослевших, мудрых детей, на любимого мужчину рядом, на верную подругу, я чувствовала себя абсолютно счастливой.
Мы переехали в квартиру Игоря. Она была просторнее и светлее моей, с большим балконом, на котором мы летом устроили настоящий цветник. Мою маленькую квартирку мы стали сдавать, и это стало неплохой прибавкой к нашему бюджету.
Наша жизнь текла спокойно и размеренно. Мы много путешествовали — объездили на машине пол-России, побывали на Байкале, о котором я мечтала с детства. Мы ходили в театры, на концерты, читали друг другу вслух книги вечерами. Мы были не просто мужем и женой. Мы были лучшими друзьями, партнерами, родственными душами.
Моя кондитерская процветала. Я открыла еще две точки в других районах города. Я стала успешной бизнес-леди, но не потеряла главного — любви к своему делу. Я по-прежнему любила сама стоять у плиты, придумывать новые рецепты, украшать торты. Этот процесс был для меня сродни медитации.
Сергей иногда заходил в мою первую кондитерскую. Он всегда садился за тот же столик в углу, заказывал черный кофе и молча сидел час, а то и два. Он никогда не пытался заговорить со мной, если я была в зале. Просто смотрел. А я… я привыкла к его присутствию. Он больше не вызывал во мне никаких эмоций. Он был просто частью пейзажа, призраком из прошлой жизни, который уже не мог причинить мне вреда.
Однажды он не пришел. Не пришел и на следующий день. И через неделю. Моя помощница Света сказала:
— Татьяна Игоревна, а дедушка тот, что всегда за кофе приходил, давно не появляется. Может, случилось что?
И я почему-то забеспокоилась. Я позвонила Андрею.
— Сынок, привет. Как отец? Я его давно не видела.
— А ты что, не знаешь? — удивился Андрей. — Он умер. Неделю назад. Инфаркт.
Мир качнулся. Умер… Несмотря ни на что, эта новость оглушила меня. Человек, с которым я прожила тридцать лет, ушел навсегда.
— Его уже похоронили?
— Да, вчера. Скромно, только свои были.
Я положила трубку и долго сидела молча. Вечером, когда пришел Игорь, я все ему рассказала.
— Тебе нужно съездить на кладбище, — сказал он.
— Зачем?
— Чтобы проститься. И отпустить его окончательно.
На следующий день мы поехали на кладбище. Свежий холмик земли, скромный деревянный крест. Я положила на могилу букет красных гвоздик. Стояла и смотрела на фотографию на кресте — на ней был еще молодой, уверенный в себе Сергей. Таким я его когда-то полюбила.
— Прощай, Сергей, — прошептала я. — Я не держу на тебя зла. Спасибо за детей. И спасибо за то, что отпустил меня.
И в этот момент я действительно его простила. И почувствовала, как последний груз упал с моей души.
Мы возвращались домой молча. За окном мелькали деревья, дома, люди. Жизнь продолжалась.
Дома я надела свой любимый фартук и пошла на кухню. Я достала муку, яйца, масло. Я решила испечь яблочный пирог с корицей — любимый пирог Игоря. Я месила тесто, и мои руки двигались привычно и уверенно. В этот момент я думала о своей жизни. О том, какой длинный и трудный путь я прошла. От забитой домохозяйки, чей мир был ограничен стенами кухни, до счастливой, любимой и успешной женщины.
Я поняла, что счастье — это не дар свыше. Это выбор. Это ежедневный труд. Это смелость сказать «нет» тому, что тебя разрушает, и сказать «да» себе. Это умение находить радость в простых вещах — в запахе свежей выпечки, в улыбке любимого человека, в луче солнца на стене.
Я поставила пирог в духовку. По дому поплыл теплый, пряный аромат корицы и печеных яблок. Аромат дома. Уюта. Счастья.
Игорь вошел на кухню, обнял меня сзади, положил подбородок мне на плечо.
— Что это у нас так вкусно пахнет?
— Это пахнет нашей жизнью, — улыбнулась я.
Он поцеловал меня в висок. Я закрыла глаза, прислушиваясь к мерному тиканью часов на стене, к спокойному биению его сердца рядом. Я была дома. На своем месте. И я знала, что впереди у нас еще много-много таких же теплых, уютных вечеров, пахнущих корицей. И я была безмерно благодарна судьбе за этот второй шанс. За эту новую, настоящую жизнь.