— Я вам не прислуга! — Вера резко развернулась и пошла к двери.
Свекровь замерла с чашкой в руках. Чай остывал. Как всё в этом доме.
Слова повисли в воздухе... Между кухней и прихожей. Между двумя женщинами, которые должны были стать семьёй.
Вера дошла до двери и остановилась. Рука на ручке. Сердце колотится.
А что дальше? Куда идти-то? Зимой, в тапочках, с вспотевшими волосами после мытья посуды?
— Веронька... — голос свекрови дрогнул.
— Не надо — Вера не оборачивалась. — Три года я слушаю, как вы учите меня жить. Как супы варить. Как Андрея любить. Как детей воспитывать, которых у нас ещё нет.
Свекровь поставила чашку. Звонко. Слишком громко для такой тишины.
— Я же хотела как лучше...
— А получилось, как всегда.
Вера развернулась. Лицо красное, глаза блестят. Не от слёз — от злости.
— Знаете? Я устала быть неправильной. Неправильно готовлю, неправильно убираюсь, неправильно с сыном разговариваю. А может... может это вы живёте неправильно?
Тишина снова. Холодильник гудит. Часы тикают.
Свекровь села на табурет. Тяжело опустилась, как будто весь воздух из неё вышел.
— Я... я просто хотела помочь. Научить. Как меня когда-то...
— Как вас научила ваша свекровь? — Вера подошла ближе. — И вы тоже терпели? Молчали? Улыбались сквозь зубы?
Старшая женщина смотрела в окно. На снег, который падал крупными хлопьями.
— Терпела. Сорок лет терпела. А когда она умерла... знаешь, что я почувствовала?
Вера ждала.
— Облегчение. Вот так вот. Не горе — облегчение. И мне до сих пор стыдно за это.
Вера присела на край стула. Далеко, но уже не у двери.
— А теперь вы делаете то же самое со мной.
— Да... наверное, да.
Они молчали. Смотрели в окно, как снег заметает дорожку в саду. Ту дорожку, которую Вера каждое утро чистила. Потому что свекровь говорила:
"А вдруг кто придёт?"
— Галина Петровна... — Вера впервые за три года назвала свекровь по имени, а не "мама". — А что, если мы попробуем... по-другому?
— Как?
— Не знаю. Без команд. Без указаний. Просто... как две женщины в одном доме.
Свекровь подняла глаза. Впервые за долгое время посмотрела на невестку не как на ученицу.
— А если я не умею по-другому?
— Тогда научимся вместе.
Андрей пришёл домой в половине седьмого. Как всегда. Снял ботинки, повесил куртку.
— Что-то тихо у нас сегодня...
— Мы разговаривали — сказала Вера, накладывая суп.
— О чём?
— О том, как жить дальше.
Он посмотрел на мать, потом на жену. Что-то изменилось. Воздух стал... легче что ли.
— И к чему пришли?
Свекровь и невестка переглянулись. В этом взгляде было понимание. Не полное, но... начало.
— К тому, что нам всем надо учиться заново — ответила свекровь.
А Вера добавила:
— И что в этом доме живут три человека, и нет слуг.
После ужина они мыли посуду. Андрей вытирал, Вера мыла, свекровь убирала со стола.
И впервые за три года никто никому не указывал, как правильно держать тряпку.
Снег всё падал. А в доме становилось теплее.
— Галина Петровна... — сказала Вера, вешая полотенце. — А научите меня завтра ваши блинчики печь? Те, которые Андрей так любит.
— Научу. Конечно...
— А можно я не буду делать вид, что всё понимаю с первого раза?
— Можно.
Андрей улыбнулся. Его женщины наконец-то договорились.
Но история только начиналась...
Через неделю
Вера стояла у плиты и пекла блинчики. Третий заход. Первые получились комом. Вторые — сырыми внутри.
— Ну что ж ты... — Галина Петровна не выдержала. — Сковородку же надо хорошо разогреть! Я же говорила!
Вера замерла. Половник в руке дрожал.
— Говорили. Да.
— И тесто жидковато. Добавь муки.
— Добавила.
Но в голосе Веры уже звучало то самое... Холод. Тот самый холод, который был неделю назад.
Андрей читал газету и делал вид, что не слышит. Как всегда. Три года так делал.
— А блинчик переворачивать надо аккуратно, а не как попало! — свекровь взяла лопатку. — Дай, я покажу.
— Не надо показывать — Вера отстранилась. — Я сама.
— Да что ты упираешься-то! Нормально же объясняю!
— Объясняете... — Вера выключила плиту. Резко. Блинчик так и остался наполовину сырым. — А я что, не, по-вашему, делаю?
— Пытаешься. Но неправильно.
Слово повисло в воздухе. "Неправильно". Как приговор.
Вера сняла фартук. Аккуратно повесила на крючок.
— Всё. Хватит.
— Куда ты? Блинчики же не готовы!
— А пусть будут не готовы. Пусть будут неправильные. Как и всё, что я делаю в этом доме.
Андрей поднял глаза от газеты.
— Вер, да ладно тебе... Мама же хотела помочь.
— Помочь? — Вера развернулась к мужу. — Три года ты молчишь. Три года слушаешь, как она меня учит жить. И ни разу... ни разу не встал на мою сторону.
— Да какие стороны, мы же семья...
— Семья? — Вера засмеялась. Горько так. — Семья — это когда двое против всего мира. А у нас что? Двое против одной?
Галина Петровна села за стол. Руки сложила на груди.
— Ну вот, опять начинается. Только попробуй что сказать — сразу скандал. — Раз не получается. Надо учится…
— Надо… А вы попробуйте ничего не сказать — Вера подошла к окну. Снег растаял. Осталась грязная слякоть. — Хоть день. Хоть полдня промолчите.
— Я в своём доме должна молчать?
— В нашем доме — поправила Вера. — И не молчать. Просто... не учить меня жить.
Свекровь встала. Спина прямая, лицо каменное.
— Значит, так. Раз я тут лишняя, раз всё, что я делаю — неправильно, значит буду молчать. Совсем.
И ушла к себе в комнату. Дверь закрыла. Тихо, но... окончательно.
Андрей сидел за столом. Растерянный.
— Ну зачем ты так? Она же старая уже...
— Старая — кивнула Вера. — А я что, молодая? Мне двадцать восемь. Я замуж выходила, а не в ученицы.
— Но ведь договорились же на днях...
— Договорились — Вера села напротив мужа. — Но договариваться надо каждый день заново. А не один раз на всю жизнь.
Она смотрела на недопеченные блинчики. На остывшую сковороду. На мужа, который не знал, что сказать.
— Андрюш... а ты меня любишь?
— Конечно! Что за вопрос?
— А как это выглядит? Твоя любовь?
Он подумал. Долго думал.
— Ну... я же работаю. Деньги домой несу. Не пью, не гуляю...
— А ещё?
— А что ещё?
Вера встала. Подошла к плите. Включила конфорку под чайником.
— Ничего, Андрей. Ничего больше.
Вечером
Галина Петровна к ужину не вышла. Сидела в своей комнате и демонстративно молчала.
Вера разогрела вчерашний суп. Нарезала хлеб. Накрыла на двоих.
— Может, маму позовём? — спросил Андрей.
— Позови.
Он постучал в дверь матери.
— Мам, иди ужинать.
— Не хочу. Мне нельзя рот открывать, как я поняла.
Андрей вернулся на кухню.
— Не идёт.
— Ясно.
Они ели молча. Только ложки звенели о тарелки.
— А знаешь — сказала Вера, доедая суп. — Может, оно и к лучшему.
— Что к лучшему?
— Что она молчит. Хоть один вечер поем в тишине.
Андрей поперхнулся.
— Вера...
— Что?
— Может, хватит уже? Может, помиритесь как-то?
Вера посмотрела на мужа. Долго смотрела.
— А ты знаешь, что твоя мама вчера сказала соседке тёте Кате?
— Что?
— Что у неё сын хороший, а вот жена попалась никчёмная. Дом убрать не может, суп сварить не может.
Андрей молчал.
— И ты знаешь, что я поняла? Что мы можем договариваться сколько угодно. Но если человек не хочет меняться... он не изменится.
Вера встала. Начала убирать со стола.
— И ты тоже не изменишься, Андрюш. Потому что тебе удобно. Удобно, когда две женщины выясняют отношения, а ты в стороне.
— Я не в стороне...
— В стороне. Всегда в стороне.
Она помыла посуду. Вытерла руки полотенцем.
— Знаешь что? Я поеду к маме. На недельку.
— Зачем?
— Подумать. О том, что мне делать дальше.
Андрей понял, что что-то ломается. Окончательно.
— Вер... ну давай ещё попробуем...
— Попробуем что? Жить втроём в одной квартире, где каждый думает только о себе?
Она пошла в спальню. Достала из шкафа маленький чемодан.
А из комнаты свекрови доносились звуки телевизора. Громкие. Демонстративно громкие.
Вера складывала вещи и думала о том, что некоторые разговоры ничего не меняют. Потому что люди слышат только то, что хотят услышать.
И что семья — это не про то, чтобы терпеть друг друга. А про то, чтобы любить. По-настоящему. Даже, если у тебя что-то не получается.
Завтра она уедет. А что будет дальше — покажет время.
Утром
Андрей не спал всю ночь. Лежал и слушал, как Вера ворочается рядом. Как скрипит кровать в комнате матери.
В шесть утра он встал. Сделал кофе. Сел за кухонный стол.
Задумался.
О том, что за три года брака ни разу не заступился за жену. О том, что проще было делать вид, что ничего не происходит. О том, что материнская любовь и супружеская — это разные вещи.
В семь проснулась Вера. Вышла на кухню в халате.
— Рано ты сегодня...
— Не спал — Андрей протянул ей чашку кофе. — Думал.
— О чём?
— О нас. О маме. О том, что мы делаем не так.
Вера села напротив. Молча пила кофе.
— И к чему пришёл?
Андрей долго молчал. Потом посмотрел жене в глаза.
— К тому, что я делал что-то не так.
Вера подняла брови.
— Три года я прятался за фразой "мы же семья". Думал, что вы сами разберётесь. А на самом деле... просто боялся выбирать.
— Между мной и мамой?
— Да. И знаешь? Я выбрал. Ночью выбрал.
Из коридора послышались шаги. Галина Петровна прошла в ванную. Демонстративно громко закрыла дверь.
— И что выбрал? — тихо спросила Вера.
— Тебя. Нас. То, что мы можем построить вместе.
Вера поставила чашку. Руки дрожали чуть-чуть.
— И что это означает?
— Это означает, что сегодня после работы мы идём искать квартиру. Будем снимать. Отдельно.
Вера молчала. Долго молчала.
— А мама?
— А мама... — Андрей вздохнул. — Мама будет жить здесь. В своём доме. Как хочет. А мы будем к ней приезжать в гости. По воскресеньям. За блинчиками.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
В ванной заработал фен. Галина Петровна готовилась к новому дню молчания.
— А если она обидится? — спросила Вера. — Обидится. Будет говорить всем соседям, какая у неё неблагодарная невестка. Какой неблагодарный сын. И ты готов к этому?
— Готов. Потому что понял: нельзя строить своё счастье на материнских обидах. И нельзя жертвовать женой ради спокойствия мамы.
Вера встала. Подошла к окну. За стеклом серое мартовское утро. Грязный снег. Но уже чувствовалось — весна близко.
— А деньги на съёмную? У нас же...
— Найдём. Подработаю. Ты можешь вернуться на работу, если захочешь.
— Хочу.
Она развернулась. Посмотрела на мужа.
— Андрюш... а почему так поздно? Почему три года понадобилось?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, думал, что само рассосётся. Что вы привыкнете друг к другу.
— А мы не привыкли.
— Нет. Не привыкли.
Из ванной вышла свекровь. Прошла мимо кухни, высоко подняв голову. Села в своей комнате смотреть утренние новости.
— Скажешь ей? — спросила Вера.
— Скажу.
— Будет скандал.
— Пусть. Зато честно.
Вера подошла к мужу. Обняла его за плечи.
— А знаешь? Может, мы зря три года потеряли. Но лучше поздно, чем никогда.
— Может, и зря. Но теперь мы знаем, как не надо.
Они сидели, обнявшись на кухне. За окном начинался новый день.
Через полгода
Воскресенье. Небольшая двушка на окраине города. Вера печёт блинчики.
Получается. Не сразу, но теперь — да получилось.
— Мам звонила? — спрашивает Андрей, заглядывая в кухню.
— Звонила. Приедет к обеду.
— Как дела?
— По-разному. Вчера жаловалась, что скучно одной. А позавчера рассказывала, как хорошо, что никто не мешает сериалы смотреть. Соседка зашла, полдня проболтали…
Андрей усмехнулся.
— Привыкает, значит.
— Привыкает. И мы привыкаем.
Звонок в дверь.
— Это она. Пошёл открывай.
Галина Петровна входит с тортом. Магазинным. Раньше бы никогда магазинный не принесла.
— Как дела, дети?
— Хорошо, мам. Проходи, садись.
Обедают втроём. Разговаривают о погоде, о новостях, о том, что у соседей кот пропал.
Не говорят о том, что было раньше. Зачем?
После обеда Галина Петровна помогает мыть посуду. Без советов. Просто помогает.
— Хорошие блинчики получились — говорит она Вере.
— Спасибо. Вы же научили.
— Научила... — свекровь улыбается. — Правда, не с первого раза получилось.
И обе смеются.
А Андрей стоит в дверях и думает: вот оно, что такое семья. Когда каждый может быть собой. В своём доме.
И никого не надо перевоспитывать.
Просто любить.
Пусть даже только по воскресеньям.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
Пишите комментарии 👇, ставьте лайки 👍