Рубиновый венец 64
В неприветливый снежный день приехал Фёдор Ильич. Наталка в прихожей приняла его одежду, провёла в гостиную.
Мария сидела на низком кресле, не занимаясь рукоделием, не читая — просто смотрела перед собой. Она едва подняла голову на входящего. Федор сразу заметил изменения: ее лицо было осунувшимся, губы поджаты, в глазах скрывалась напряжённая тревога, которую он объяснил болезнью деда. Мария поднялась навстречу гостю, протянула руку для поцелуя.
— Мария Георгиевна, здравствуйте. Не смел тревожить вас без нужды... Как состояние Сергея Ивановича? – спросил Федор, наклоняясь к женским пальчикам.
— Он слаб, но ещё ходит по дому... — тихо ответила Мария, стараясь говорить ровно. — Сейчас пьёт чай у себя.
Начало
Фёдор замялся, испытывая неловкость от печальной тишины и очевидной усталости девушки.
— Вы сами выглядите утомлённо. Может быть, вы простудились? В такую пору легко заболеть...
— Нет, я здорова. Просто много забот, Фёдор Ильич. — Мария незаметно отвела взгляд.
Он сел рядом, стараясь не приближаться слишком близко, чтобы не вызвать неприятия.
— Мария Георгиевна, в губернии скоро бал. Говорят, будет большая музыка, приедут гости из столицы. Я думал, что вам было бы неплохо развеять тоску, увидеться с друзьями, — голос Фёдора был ободряющим, но ей показалось, что он говорит слишком громко.
— Мне не до бала, простите. Мне и дедушки не оставить, и самой не хочется ни веселья, ни новых встреч... — произнесла Мария едва слышно, с искренней печалью.
Фёдор внимательно посмотрел на нее, заподозрив, что причиной отказа был не только недуг старика. Он хотел возразить, но Мария поспешно заговорила:
— Сергей Иванович не выдержит дороги. Я не смею даже просить его поехать со мной. Ему нужен покой, а мне — его присутствие…
В этот момент из кабинета послышался кашель и приглушённый голос деда: он говорил что-то слуге. Мария вздрогнула.
Фёдор встал, подходя к окну, чтобы скрыть своё огорчение. В душе у него теплилась надежда — возможно, замкнутость Марии скоро пройдет.
— Если потребуется помощь, я всегда готов приехать. Вы не останетесь одна. В такие трудные дни поддержка — самое главное.
— Спасибо вам, Фёдор Ильич. Вы всегда добры ко мне.
Молчание затянулось. Марии не хотелось искать слов. Её мысли были заняты другим — тяжёлым грузом, о котором не следовало говорить никому.
Фёдор заговорил ещё более мягко:
— Мария Георгиевна, когда-нибудь всё изменится. Дедушка поправится, и вы опять станете прежней.
— На всё воля Господня, — тихо сказала Мария, — но сейчас не спрашивайте меня о балах. Я не поеду.
— Я вас понимаю. Можно я проведаю Сергея Ивановича?
— Хорошо. Ему будет приятно ваше внимание.
Фёдор ушёл к старику, Мария осталась наедине с тревогой. На дворе опустилась ранняя темнота, окна зажглись тусклым светом, а в душе Марии мерцало только одно чувство — страх перед будущим.
Тишина вновь расползлась по комнатам, оставив пространство для безмолвных слёз и мучительных раздумий.
**
Сани тронулись при первом сумеречном свете, дорога домой Фёдору Ильичу показалась бесконечно длинной. Дул пронзительный ветер. Он вспарывал снежный настил, поднимал в воздух редкий снег, делая пространство неприветливым. Сани слегка покачивались от бега лошадей, а в душе Фёдора разрасталась глухая досада от неудачного разговора с Марией. В её голосе он слышал такую усталость, столько отстранённости, что впервые усомнился — есть ли для него место в жизни этой девушки.
Фёдор откинулся, сжал руки в кожаных перчатках. Мысли путались, одна сменялась другой, но все сводилось к одному — зачем Мария так избегает общества? Он вспоминал, как ещё недавно бал в губернии был бы для неё радостью, а теперь не вызывает и тени желания. Прислушиваясь к собственному раздражению, он начал понимать, что в подобном одиночестве девушки можно найти свою выгоду.
Постепенно, с каждой верстой, настроение Фёдора стало меняться. За грустью пришла скупая надежда, что действительно, нынешнее положение вещей может сыграть ему на руку. Он отметил — чем реже Мария будет появляться в обществе, тем меньше у неё останется шансов встретить богатого жениха или светского ухажёра, способного затмить его самого. Пока дом Касьяновых был закрыт для гостей, пока Сергей Иванович хворал — не было конкурентов, не было чужих взоров. Осознав это, Фёдор почувствовал прилив решимости. Надо действовать без промедления.
Старик, скорее всего, долго не продержится — слёзы внучки только подтверждали догадки Федора Ильича. Конечно, Касьяновы разорены, -думал Федор. - Да и сам я не богат, – мелькнула мысль, – но, если упущу Марию, не дождусь счастья никогда. Кажется, я её люблю. Ему вдруг стало ясно: пока дед еще на ногах, можно получить его согласие на брак с Марией.
Фёдор наклонился к кучеру, бросил: "Поспешай!", а в душе всё больше теплело: затворничество Марии — его единственный случай. Надо спешить, пока она не оправилась, пока дом дышит тревогой, пока не стало поздно.
Сани накренились на повороте, а Фёдор уже мысленно составлял слова, которые скажет отцу. Стало быть, время ждать прошло. Надо делать свой выбор, не полагаться на случай. Пока не поздно.
К вечеру в доме Сусловых затопили печи, в гостиной пахло горячим молоком и крепким чаем. Фёдор Ильич вошёл неспешно, бросил перчатки на столик, стянул с плеча короткую шубу. В зале сидела мать, смотрела присланный заграничный журнал мод, отец — Илья Кузьмич — просматривал старые бухгалтерские книги, поправлял очки на переносице. Вся обстановка словно призывала к откровенному разговору.
Фёдор остановился перед столом, не садился — выражение его лица было серьёзным, но во взгляде светилась решимость. Поборов волнение, он начал говорить прямо:
— Отец, я принял решение. Я буду просить руки Марии Георгиевны Касьяновой.
В комнате на несколько секунд воцарилась пауза. Мать обратила на сына недоумённые глаза. Илья Кузьмич медленно поднял голову от книги.
— Ты это серьёзно, Федя? Касьяновы нынче совсем не те, что прежде. Мария Георгиевна без малого разорена. Остались одни воспоминания о былой славе…
— Мне не нужно богатство, батюшка, — горячо перебил Фёдор. — Я давно люблю Марию Георгиевну. Она порядочна, скромна и благородна сердцем. Её приданое не имеет для меня решающего значения.
Отец снял очки, отложил их на раскрытый бухгалтерский лист.
— Большие слова, сын. Но ты подумай хорошенько. Касьяновы только фамилию сохранили. Единственное их богатство — это те самые родовые драгоценности, что остались от старинного рода.
— Про диадему из рубинов и эти серьги во всей губернии легенды ходят, — тихо заметила мать, — но кто знает, перейдут ли они в дом Сусловых?
Фёдор выдержал настороженный взгляд родителей.
— Я не ради золота, — упрямо повторил он. — Для меня важнее сама Мария. Вполне достаточно честного имени.
Отец помолчал, строго глядя на сына.
— Любить — дело хорошее. Но любовью сыт не будешь, — наконец произнёс он негромко. — Ты сам знаешь, Фёдор, что мы не так богаты, чтобы брать на себя ещё одну разорённую душу, пусть Мария барышня хоть и редкой порядочности.
Фёдор кивнул, принимая упрёк, но не уступая в намерении.
— Я отвечаю за свой выбор, отец. Я просил бы вашего благословения. Всё остальное меня не остановит.
Отец не ответил сразу. В комнате снова повисла тишина, лишь трещал огонь в печи. Через некоторое время Илья Кузьмич вздохнул, положил ладонь на стол.
— Поступай, как знаешь. Только помни — ни суд, ни нужда не спрашивают о чувствах, живётся на хлебе, не на любви.
Фёдор поблагодарил, чуть склонил голову, и ушёл в свой кабинет — в душе у него горела решимость и слабая надежда, что главное испытание ещё впереди.
Над вечерним имением смеркалось, окна горели тусклым светом, а старый в столовой имения Касьяновых был накрыт аккуратно, без излишних изысков: немного ветчины, картофель в глиняной миске, свежеиспечённый каравай. Сергей Иванович сидел во главе стола, лицо его выглядело усталым, но взгляд был ясным, хотя дыхание выдавало слабость. Семён поставил на стол самовар, пожелал господам приятного аппетита. Маша старалась держаться спокойно, но внутреннее напряжение не исчезало — всё вокруг казалось ей скучным, серым, безрадостным. Неожиданно раздался стук в дверь. Сергей Иванович переглянулись с Марией: с недавних пор они оба боялись резких стуков. Страх после несчастной дороги из Петербурга не отпускал их.
Семён поспешил к двери. Наталка доложила, что приехал Фёдор Ильич.
Нежданный гость поздоровался с Сергеем Ивановичем, сделал поклон Марии, сел напротив. Некоторое время шёл обычный разговор — о хозяйских делах, о последних новостях из губернии, о бале, на который Мария категорически отказывалась ехать.
Когда ужин подходил к концу, Фёдор почувствовал, что пора говорить главное. Поймав на себе взгляд Марии и деда, он встал, осторожно взял чистую салфетку, наконец решился:
— Сергей Иванович, Мария Георгиевна, простите, если скажу прямо. Я давно испытываю уважение и тёплое чувство к вашей семье, всей душой привязан к Марии… Хочу просить руки вашей внучки, - Федор Ильич устремил взгляд на Сергея Ивановича.
Повисла взволнованная тишина— Сергей Иванович слегка потер лоб, потом слегка улыбнулся. Мария опустила глаза на скатерть, не двигаясь, не пытаясь скрыть растерянности.
Сказать честно, в душе Сергей Иванович, видя, как Федор смотрит на Марию, ждал, что молодой человек проявит инициативу, и сейчас испытал облегчение. Значит, не остановило Федора отсутствие приданного. Видать, любит.
— Ну что ж, Фёдор Ильич, — произнёс он негромко, — слышу от вас слова благородные, не каждый в наше время честно говорит о чувствах. Я не против.
Мария подняла голову, её лицо оставалось серьёзным.
— Простите, Фёдор Ильич, я не могу сейчас дать ответ. Мне нужно подумать. Я прошу приехать через неделю.
Фёдор кивнул, не возражая — было видно, что девушка ищет опору, а не откровенных эмоций.
— Я согласен ждать, Мария Георгиевна, сколько потребуется, — ответил он тихо.
— Хорошо. Благодарю вас за прямоту и уважение.
Ужин был окончен. Сергей Иванович пожелал Фёдору доброго пути и отправился отдыхать, оставив Марию у окна.
Позже, когда они остались вдвоём, дед подошёл к внучке, голос был усталым, но твёрдым.
— Маша, не тяни с ответом. Фёдор — не Вольдемар, не князь, не богат, но он — порядочный, надёжный человек. Синица в руках лучше, чем журавль в небе.