Вера Ивановна скучала у кухонного окна. За стеклом холодный осенний ветер срывал последние пожелтевшие и съёжившиеся листья с деревьев и бросал их под ноги прохожим, раскачивал стволы и взмахивал голыми ветвями.
Вчера сын (без разрешения матери, хозяйки квартиры, какой ужас!) привёз мастера, который установил новый блестящий замок на спальню, где Артём больше полугода жил с молодой женой. Комната молодых разительно контрастировала со старыми, покрытыми слоями пожелтевшей краски дверями в остальную квартиру. Само жилище было заставлено тяжёлой, советской мебелью, на серванте пылились фарфоровые слоники, доставшиеся от матери Веры, и награды за многолетнюю работу на одном заводе. Воздух пах старыми вещами и тмином — любимой приправой Веры Ивановны.
Вера почмокала тонкими сухими губами и прислушалась: Артём и Катя громко смеялись в своей комнате, уверенные в безопасности и в том, что мать не толкнёт дверь без стука — спасибо замку.
Мужа у Веры давно не было — ушёл, когда сыну Артёму исполнилось четыре года. Сын (дело молодое!) часто закрывался в своей комнате с женой, а Вера изводилась, глядя на счастливого молодого человека, на её "единственного мальчика, который выбрал себе какую-то простушку вместо достойной девушки"— эти слова она говорила Артёму при любом удобном случае. Он сначала пытался доказать матери, что Катя — самая лучшая, но потом просто перестал обращать внимание на её выпады.
Каждый раз, проходя мимо их комнаты, она обязательно прикладывала ухо к замочной скважине, и, словно чувствуя нужный момент, врывалась секунда в секунду в миг апофеоза, ломая всё удовольствие обоим.
— О, опять любятся! Ну, я им сейчас! – дверь без стука распахивалась, заставая молодых врасплох.
На кровати под одеялом — сын с молодой женой, оба резко обернулись и с удивлением увидели на пороге сердитую женщину.
— Мам, ты опять?! — сын недовольно крикнул в сторону двери.
— А что? Моя квартира, куда хочу, туда и захожу, — сказала Вера Ивановна и начала усиленно что-то искать в комоде.
Невестка Катя закрыла лицо руками и начала шептать:
— Я больше не могу! Это не жизнь! Давай съедем!
Вера Ивановна замерла.
— Слышу, слышу, что ты там шипишь сыночку моему! Я вам съеду! Скорее, ты съедешь, одна, без Тёмочки! – она хлопнула дверью и быстро вышла.
Катя заплакала. Артём гладил её по плечам:
— Ну что ты, ничего ведь не случилось. Ей просто одиноко... Она же одна меня воспитывала, ты знаешь. Поэтому ревнует, никак не привыкнет к тебе...
— Нет, Тём, я же вижу, она специально в самый ответственный момент заходит! Я так никогда не рожу!
Артём, и правда, тоже подумывал о том, чтобы уйти от матери. Они были женаты уже семь месяцев, но беременность так и не наступала, в том числе, и по причине неожиданных визитов Веры Ивановны. Она словно чуяла, когда надо зайти, чтобы в очередной раз прервать момент близости молодых.
А Вера довольно улыбалась, слыша, как плачет ненавистная невестка.
— Ничего, ничего, я тебе устрою "семейную жизнь!" — потирала руки женщина и перебирала варианты, как бы побыстрее выпроводить ненавистную девчонку, так нагло присвоившую её сына.
Замок несколько охладил пыл неугомонной матери, но она использовала любую возможность, чтобы указать недостойной невестке на её истинное место.
Когда Артёма не было дома, Катя старалась вообще не выходить из комнаты, чтобы не попадаться на глаза свекрови, даже на кухню не выходила и ничего не ела, только пила воду из бутылки, которую приносила с собой. В последний раз, когда она там появилась, свекровь крикнула:
— Чтобы без моего разрешения в холодильнике ничего не трогала!
— Но, может, вы хотя бы полку выделите нам? Где-то же нужно хранить продукты?
— Чего тебе там хранить? Всякую дрянь в дом тащишь! — Вера скривилась, но потом благосклонно пропела: — Хотя, ладно. Будет тебе полка. На. — она освободила самую низкую, на которую ничего выше стакана не умещалось.
Худенькая и скромная, большеглазая Катя с опаской оглянулась на свекровь, но нашла выход: теперь вся еда для обедов на работе хранилась в аккуратных плоских контейнерах, и, по сравнению с забитой свёртками остальной частью холодильника, смотрелась, как картинка из глянцевого журнала. Свекровь скрипела зубами, но мешать не стала — в гости однажды пришли её подруги и, увидев образцовый порядок на «Катиной» полке, похвалили Веру и стали всем приводить её в пример.
После женитьбы Артёма жить стало даже легче — счета, покупки и продукты оплачивали сын и Катя, и Вера по-хозяйски пользовалась всем, что считала нужным.
Три четверти платежей за квартиру Вера тоже требовала с молодых:
— Я ничего не трачу, а вы постоянно в компьютере сидите, да телевизор у вас включен. И воды вы тратите в два раза больше, на день по два раза моетесь! — ворчала она и радостно складывала бумажки в кошелёк.
Почему три четверти, а не две трети? А потому что два месяца назад Катя без спроса принесла крохотного котёнка, и он, по мнению хозяйки, ел, как взрослый человек, а ещё тратил свет, воду и газ. Выбросить кота женщина не решилась: свою кошку она обожала (в отличие от невестки), и избавляться от "несчастного животного, которому досталась такая ужасная хозяйка, как Катя", не стала.
Создавалось ощущение, что Вера затеяла нелепую игру под названием "Изведи невестку", а когда Катя начинала плакать, удовлетворённо улыбалась, будто получила «заряд бодрости и хорошего настроения».
Так прошёл ещё месяц.
Вечером сын вернулся с работы весёлый:
— Мам, у нас, наконец, будет ребёнок! — он протянул торт. — Ставь чайник!
Вера скривилась — произошло то, чему она усиленно сопротивлялась больше полугода.
"Теперь эта девка совсем от Тёмика не отстанет, так и будет у него на шее сидеть!" — она машинально закрыла рот рукой, чтобы ненароком не произнести эти слова вслух, — "Надо что-то делать по-настоящему."
Наутро она решительно набрала номер знакомой знахарки и поехала в деревню. К вечеру вернулась, неся в руках какой-то свёрток.
На следующий день Вера была непривычно мила с невесткой:
— Катенька, выпей чайку — я тут травок сибирских привезла, тебе в твоём положении полезно будет, — и поставила на стол чашку с ароматным напитком.
Катя улыбнулась и с удивлением посмотрела на свекровь.
— Спасибо, Вера Ивановна. Очень неожиданно, но приятно, — она сделала глоток, — Ой, как вкусно! А что это?
— Это травки разные, для здоровья женского. Ты пей, а то остынет! — ответила Вера и, отрезав кусочек торта, положила его на блюдце и подвинула к невестке.
К вечеру Кате стало плохо. Низ живота болел так, что девушка тихо выла. Началось кровотечение. Когда Артём пришёл с работы, то увидел жену в скорченном состоянии на кровати. Лицо её то вспыхивало неестественным румянцем, то белело. Она с громкими стонами прижимала руки к низу.
— Что случилось? — Артём склонился над девушкой, — Что с тобой?
— Больно... — простонала Катя и свернулась калачиком, уткнувшись в подушку. Артём кинулся к телефону:
— Алло! Скорая! Приезжайте, моей жене плохо! Да! Болит низ живота. Да, беременна, примерно месяц. Хорошо. Да, записывайте адрес.
Скорая приехала спустя сорок минут. Катю увезли. На следующий день муж поехал к ней, в гинекологическом отделении его встретил лечащий врач:
— Здравствуйте, у меня к вам пара вопросов. — доктор взял Артёма под руку.
— Здравствуйте, доктор. Как она? Ей лучше?
— В целом, да. Пройдёмте в кабинет. — Врач внимательно посмотрел на Артёма, словно оценивая его, — У вас с супругой хорошие отношения?
— А почему вы спрашиваете? — Артём удивлённо поднял брови.
— Состояние стабилизировали, беременность сохранили, — врач посмотрел на Артёма поверх очков, — но источники такого острого состояния мы не нашли. Анализы исключают естественные причины. Артём, ваша жена случайно не принимала никаких трав, настоек, непищевых продуктов? Иногда женщины в положении, по незнанию...
— Это исключено, доктор. Мы ждали эту беременность с самого начала, у нас долго не получалось. Это какая-то ошибка, — Артём стал нервно стучать пальцами по подлокотнику кресла.
— У неё есть враги? Уж извините за такой вопрос, — врач слегка улыбнулся.
— Нет, нет, никаких врагов, она из другого города, вернее, села. Здесь у неё только я и моя мама... Мама… Да. — Артём задумался.
— А с мамой как у них отношения?
— В целом, сейчас уже нормально. Она, мне кажется, смирилась с моим выбором.
— Смирилась? То есть, раньше была не согласна? — врач постучал ручкой по тетради.
— Да, поначалу никак не могла принять свою невестку. — Артём потёр лоб пальцами. — Подождите, вы что, подозреваете маму мою?
— Нет, я никого не подозреваю. Вы просто присмотритесь к вашему окружению, может, кто-то рядом с вами способен на такое? Мы ничего утверждать не можем, нужны более подробные анализы.
— Хорошо, держите меня в курсе всего, пожалуйста, — Артём вышел.
Дома с порога задал матери вопрос:
— Мам, ты не знаешь, а Катя ничего не принимала, лекарств или порошков каких?
— Нет, сынок, ничего. Я, по крайней мере, не видела, — сказала Вера Ивановна и торопливо выбросила пакет с сухими травами в мусор, пока сын не видит. — А что? Врачи что говорят?
— Говорят, что угроза выкидыша была.
— Была? А сейчас что, нет?
— Сейчас почти нет. Нужен полный покой. Она там, похоже, надолго.
— Ну, вот и ладненько, пусть лечится, а мы тут с тобой вдвоём пока поживём, — сказала Вера, повернулась спиной к сыну и улыбнулась: пусть ненадолго, но она останется со своим единственным мальчиком дома одна! Мать поставила на стол тарелку с ужином со словами: — Кушай сынок, я сегодня твои любимые котлетки приготовила. А то твоя жена даже из комнаты не выходит, не готовит ничего толком.
— Мам, ну зачем ты так? — Артём нахмурился.
— Извини, сыночек, вырвалось, по привычке. Не сердись.
Артём поел, потом принялся за чай с конфетами. Вымыв чашку, открыл мусорное ведро, чтобы выбросить обёртки и, увидев пакет с травами, изменился в лице и замер.
— Мам, что это? — достал он пакет и брезгливо показал матери.
— Не знаю, сынок, это не моё, — солгала Вера и отвела глаза, пряча дрожащие руки за спиной. Сын недоверчиво сузил глаза.
— Да?.. Точно? Уверена?
Мать пожала плечами и отвернулась, пряча бегающие глазки. Артём продолжил:
— Может, Катя принесла? Спрошу у неё, когда поеду, — с сомнением протянул мужчина и понёс пакет в комнату.
Когда дверь за сыном захлопнулась, побледневшая Вера прислонилась к косяку, сердце колотилось где-то в горле. Она услышала, как в комнате сына зажурчал тихий разговор по телефону. Привычно прильнула ухом к двери, ожидая услышать голос Катьки, жалобы на неё, потом вспомнила, что невестка в больнице.
Но голос Артёма прозвучал глухо, устало и так… твёрдо.
— Да, Серёг, всё понятно. Я уже всё решил. Снимаем. Даже если это будет какая-то конура на окраине, хоть чердак. Я не могу больше. Катя — моя жена, а мама… мама останется мамой, но я должен выбирать ту, с которой строю свою семью. Я чуть не потерял ребёнка и супругу. Всё, точка. Больше никаких разговоров.
Вера отшатнулась от двери, словно обожжённая. В её голове звенело: «останется мамой» — это звучало как приговор, как прощальное письмо. Он не кричал, не злился. Он констатировал. Холодно, спокойно, безвозвратно. Он уже мысленно ушёл. Все её победы — выделенная полка для еды, собранные деньги, этот злосчастный пакет с травой — всё рассыпалось в прах. Своей последней, самой страшной атакой она не вернула сына, а оттолкнула его навсегда.
Вера Ивановна машинально вышла на кухню. Дверь хлопнула, сын сбежал по ступенькам. Вера с удыювоенной силой принялась тереть тряпкой по столу, и так увлеклась, что неловко смахнула тарелку со стола. Ту самую, с носорогом, которую Артёмке купили на двухлетие и которую он обожал. Фаянс вскрикнул, звонко треснув, и рассыпался неровными осколками по полу. Вера опустилась вниз и принялась собирать куски в фартук. К горлу подкатил комок, но женщина только стиснула зубы, и сдержала слёзы.
За окном лил осенний дождь, стучал по подоконнику. В квартире было тихо и пусто, как в склепе. Она не плакала над тарелкой. Медленно опустилась на стул, уставившись в слепое тёмное стекло. Что теперь? Признаться — значит подтвердить его слова, стать в его глазах монстром и потерять окончательно. Молчать — значит видеть каждый день этот новый, отстранённый, подозрительный взгляд и ждать, когда анализы всё подтвердят. Оба пути вели к пропасти. Одиночество — настоящее, леденящее, вдруг накрыло её с головой.
И тогда её осенило. Страх остаться одной, совсем одной, в этой тихой, пропахшей тмином квартире, оказался сильнее ненависти к «этой девке», сильнее желания контролировать. Это был последний, отчаянный шанс. Не благородное раскаяние, а животный ужас перед неизбежным.
Собрав всю волю в кулак, она набрала номер.
— Сынок, — голос её сорвался, — мне очень стыдно, но… это я. Не ищи никого. Это я подсыпала Кате в чай. — Она выдохнула и дрожащим голосом добавила то, что могло раньше показаться ей немыслимым: — Я... поеду и сама всё ей расскажу. Если она захочет меня видеть.
Сын промолчал.
Через день Вера, постаревшая лет на десять, робко вошла в палату. Катя лежала бледная, с синяками под глазами, но не отвернулась.
— Катя, — начала Вера, глядя в пол, — я пришла... извиниться. Не перед сыном, перед тобой. Я… я совершила ужасное. Я чуть не погубила тебя и ребёнка. Зависть и злость свели меня с ума. Я не прошу прощения, не имею права. Но я хочу сказать, что больше никогда… И... Я уйду из вашей жизни, если вы так решите.
Катя молча смотрела на неё, а потом тихо сказала:
— Сидеть в одиночестве в своей квартире — это слишком лёгкое наказание для вас, Вера Ивановна. Вы должны «отработать» свою вину. — Вера вспыхнула и поджала губы. — Это значит — помогать мне. С внуком или внучкой. Кýпите им такую же тарелку с носорогом и расскажете историю о том, как бабушка чуть не совершила самую большую глупость в своей жизни, но вовремя остановилась.
Вера ахнула и подняла на неё глаза, в которых стояли слёзы.
— Ты прощаешь меня? Но почему?..
— Потому что кроме вас и Артёма у меня никого нет, — просто ответила Катя. — И я верю, что сильная любовь, даже такая исковерканная, как ваша, может исцелиться. Но это долго. Готовы?
Вера Ивановна, не в силах вымолвить слово, лишь кивнула, утирая ладонью мокрое лицо.
Стоя у окна палаты и слушая мудрую не по годам речь невестки, Вера, наконец, начала понимать:
Любовь — это не право собственности, отмеченное замочной скважиной. Это доверие, которое выстраивается годами и которое можно разрушить одним движением руки, но, чтобы собрать осколки обратно, понадобится целая жизнь.
