— Одевайся! — голос резкий, прокрученный сквозь зубы. — Всё, Борис, мне надоело! Вышвырни свои футболки, забери зарядки, свою газету с гаража… и катись хоть к маме, хоть к той соседке, что тебе покоя не даёт!
— Наташ, ты серьёзно?
— Чеши отсюда! Скатертью дорога, — Наталья уже не кричала, она шипела, как нарыв, который час назад вскрыли.
За дверью, на полке у зеркала, стояли аккуратные бумажные цветы — подарок «любимой» свекрови. Ночью Наталья прятала их за ящик, что бы глаза не мозолили.
Вся субботняя уборка, кастрюльки-шипучки, котлеты, — делала всё, чтобы создавать впечатление нормальной семьи.
Вон, сосед с пятого числа уже дважды грозился зайти и спросить, «что у них там воняет по ночам»: то ли квашеная капуста, то ли сигаретами Бориса.
Перед прихожей — светлые тапочки на каждого члена семьи: Наталья серые, Бориса - синие, Ольге Васильевне (маменьке) — пушистые, с бантиком.
Ольга Васильевна уже час как хозяйничала за столом: то нужный соус забудет, то посуду под себя переставит.
— Боря, куда ты сунул мои колготы? — терпкая нотка в голосе, разваливается по квартире, как рыхлый мед.
— Ма, спроси у Наташи, она тут хозяйка, — на автомате выкрикивает сын из комнаты.
Наталья сжимает губы до хруста.
Колготки в сушилке уже третьи сутки, но ей лень снова об этом было напоминать.
Тикает старый будильник на шкафу: 15:23.
* * * *
— Натаха, я там маму свою впустил, чайку попили, сушки доели, не серчай… — заходит Боря вечером.
— Не серчать? Это мой чай, моя банка с конфетами, Борис! Она вообще когда собиралась домой? — голос снизу тянет вязкую усталость.
— Мамочка устала, поезд слишком рано завтра. Пусть чуть поживёт… Тем более продукты ты почти на месяц купила.
Мать из коридора подкидывает:
— Наташ, а ты бы йогуртик ещё захватила, клубничный я не люблю.
— У меня зарплата не золотоносная, мне, самой, жевать нечего уже! — Наташа швыряет ложку в раковину, в голове царапается мысль: «В этот раз не промолчу!».
Утром Наташа шарит по полкам: кофе кончился, колготки опять исчезли, салфетки — две штуки на третьи сутки.
— Боря, может, ты на работу всё-таки устроишься? Уже март, с января ищешь!
— Ната, не дави. Сейчас не сезон, работ мало. Я это... Дал маме на лекарства… — отвечает он, не глядя.
— Какая работа, Наташа… Кризис! Ты вообще новости смотришь? Сейчас на работе только сокращают, — подливает Ольга Васильевна. — Я требую понимания!
Борис молчит. Смотреть на жену не хочет.
Наташа уже не стонет, она просто лежит вечером в ванной, слушает, как капает расхлябанный кран, скребёт изнутри чувство: «Да что здесь вообще происходит?..»
* * * *
В первый апрельский четверг Наташе звонит сестра. Говорит быстро, нервно:
— Петя опять в долги влез, винит меня, мамка рядом ревёт…
— Я твоей мамке тоже скоро реветь начну, — высказывает Наташа.
Становится понятно — никто не спасёт.
Потом, чтобы не плакать, Наталья идёт гулять во двор. Там её окликает местный «интеллигент-посиделец», Егор, вечно с книгой и дыркой на локте.
— А ты чего, Натаха, чего опять без лица? —
— Не сегодня, Егор, — отмахивается Наташа.
— Ты, если что, зови — я с сантехникой на «ты». И на рюмочку чая завсегда...
— Знаю… — Наташе даже улыбается чуть.
В выходной Наташа едет на свою старую дачу — место, где раньше были малина, смородина, где пахло бабушкиной настойкой. Борис по привычке заваливается туда вместе с мамой.
— Натаха, подвези продукты… Ты же на машине, — протирает нос женщина в пуховой шапке, — тут жрать нечего.
— Да у меня одно яблоко, макароны и банка тушёнки!
Почти сутки никто не убирался: на полу пустые бутылки, носки, скомканные чековые книжки «от Светланы из Пензы».
Наталья смотрит округлившимися глазами. Всё — не её. Всё — ушло.
— Уходите. Прямо сейчас. Вон, на улицу, и котомки ваши не забудьте, пожалуйте!
— Что на тебя нашло? Белены объелась? – Борис смотрит так, будто её нет.
Наташа берёт его вещи, трясёт их в полиэтилен, кидает под крыльцо. Борис пытается произнести:
— Детка, ну не горячись…
Но остывает от её взгляда — даже ответа не требуют.
Оставшись в тишине дачной, Наталья клянётся себе: "Прекратить это безобразие".
* * * *
Возвращаясь из пригородной идиллии на городскую кухню, Наташа вваливается к себе чуть позже обычного. У подъезда — тот самый сосед Егор, с тяжёлым рюкзаком и какой-то банкой.
— Не заходи сейчас домой, Натаха, твои там… шныряют по полкам. Я видел.
В подъезде хрустят вещи: Борис и Ольга Васильевна собирают всё ценное, ворчат.
— Аааа, это ты приперлась... — равнодушно произносит Борис. Мать в уголке прессует новый плед. - Ма, давай ускорься!
Наташа хватает телефон:
— Сейчас вызову полицию.
Сосед из коридора переговаривается:
— Я уже звонил. Готовьтесь, граждане. Не унесёте вы своё барахло.
— Наташ, давай договоримся — мы же одна семья… Неуж-то, из-за каких-то тряпок драться будем..? —
— Хватит! Семья — это не те, кто у тебя из-под носа ворует! Вон! Все вон!
Ольга Васильевна пытается что-то сглотнуть, но ни слова не выговаривает.
Днём, спустя неделю Наталья встречает Егора у подъезда.
— О, опять с пакетами? — он кисло улыбается.
— Другая жизнь, наверное… — она машет пакетами, но глаза лезут на лоб от нехватки сна.
— Заходи вечерком. Поговорим за жизнь. Или просто помолчи, — предлагает он.
У Егора в квартире — всё чисто, не спешно, пахнет сушёными апельсинами. Кухня ободранная, но никто не командует, что где ставить, а что помыть.
— Я думал, ты черствой станешь, — говорит Егор, — сильно устала?
— Будто бы… — Наташа говорит и чувствует — внутри всё ещё не стихло.
* * * *
Шум за окном.
В квартире всё на своих местах, но Наташа почему-то не чувствует себя хозяйкой.
В голове гудит злость: столько лет, столько разговоров «не о том», столько затёртых чашек…
— Ты же сильная, Натаха, — кивает Егор.
— Верхом — может быть, а внутри — выть хочется...
Чай допит, конфета недоедена.
Они оба сидят молча.
— Ну и хрен с ними, — вдруг выдыхает Наталья. — Мне и одной хорошо... Не надо мне никакой семьи, я больше никого терпеть в своём доме не буду...
Благодарю за каждый лайк и подписку на канал!
Приятного прочтения...