Марина мешала кашу дочке, а Павел сидел напротив с калькулятором и бумажками. Опять эти расчеты, опять не сходится. Двухлетняя Настенька капризничала — каша остыла, а мама всё отвлекается на папу.
— Паш, ну что там? — устало спросила Марина, вытирая детское личико.
— Не хватает пятьсот тысяч на первый взнос. Банк без этого не даст. — Он откинулся на спинку стула и потер виски. — А откуда их взять...
Настя швырнула ложку на пол и заревела. Марина подняла её, успокаивая:
— Тише, солнышко, тише...
Павел смотрел на жену и дочку, и что-то сжималось внутри. Съемная однушка душила. Хотелось своего угла, детскую для Насти, нормальную кухню. А тут опять тупик.
— Может, маме позвонить? — неуверенно предложил он.
— Твоей? — Марина подняла бровь. — Она же говорила, что денег нет после ремонта дачи.
— Ну, может что-то изменилось...
Павел набрал номер, и голос матери прозвучал как всегда бодро:
— Сынок! Как дела? Как моя внучка?
— Мам, у нас тут такая ситуация... — он замялся. — С ипотекой не получается. Первого взноса не хватает.
Повисла пауза. Марина прислушивалась, качая на руках дочку.
— А сколько нужно?
— Пятьсот тысяч.
Еще пауза. Потом Галина Михайловна сказала неожиданно твердо:
— Знаешь что, Павлик? Дача мне ни к чему. Продам и вам переведу. Только вы уж там... обустраивайтесь как следует.
Павел чуть не выронил трубку:
— Мама, ты серьезно?
— А что, не могу сыну помочь? Завтра же к риелтору схожу.
Вечером, когда Настя уснула, они сидели на кухне за чаем. На телефоне светилось смс от банка — поступление средств.
— Не верится просто, — шептала Марина. — Так быстро все...
— Мама у меня решительная. Сказала — сделала. — Павел улыбнулся, но что-то в его голосе заставило Марину насторожиться.
— Паш, а может оформить все через нотариуса? Дарственную какую-нибудь?
— Да зачем? — он махнул рукой. — Мама не чужая. Ты что думаешь...
Но Марине все равно было не по себе. Слишком легко все получилось. Слишком быстро.
Забота с привкусом контроля
Звонок в дверь прозвучал в субботу утром. Марина открыла и увидела Галину Михайловну с тяжелыми пакетами и широкой улыбкой.
— Ну что, как вы тут? — она прошла в прихожую, оглядываясь по сторонам. — О, у вас все по-другому стало...
Настя выглядывала из-за маминых ног, застенчиво пряча лицо.
— Галина Михайловна, проходите, конечно. Павел в душе, — Марина взяла пакеты. — Что это?
— Да так, кое-что вкусненькое привезла. Борщ сварила, котлеты. Вы наверно не успеваете готовить с малышкой на руках.
Она сняла туфли и пошла по квартире, словно инспектор. Заглянула в детскую, покачала головой:
— Кроватка какая-то хлипкая. А шкаф этот... Павлик говорил, мебель дешевую покупали.
Марина стиснула зубы:
— Мы выбирали в рамках бюджета.
— Ну да, конечно. — Галина Михайловна улыбнулась той особенной улыбкой, которая ничего хорошего не предвещала. — А где внучка завтракает?
— На кухне, в детском стульчике.
— А-а-а. — Она прошла туда, оценивающе осмотрела. — Марина, дорогая, а вы Насте шоколад не даете? А то у неё щечки какие-то высыпавшие.
— Мы не даем сладкое до трех лет.
— Правильно, правильно. — Но тон был такой, словно Марина солгала. — А вот соседка рассказывала, видела вас с ребенком в магазине, покупали что-то в ярких обертках...
Настя потянулась к бабушке, а та подняла её на руки:
— Вот моя красавица! А почему такая бледненькая? Гуляете мало?
— Мы каждый день гуляем, — напряженно ответила Марина.
— Ну да, ну да. — Галина Михайловна покачала внучку. — А спит как? Не капризничает? Я вот слышала, что детям после года нужен четкий режим. А то потом трудно будет...
Из ванной вышел Павел в халате:
— Мам! А ты когда приехала?
— Да так, проведать решила. — Она поцеловала сына в щеку. — Смотрю, как вы тут обживаетесь.
За столом Галина Михайловна рассказывала о своих соседях, о проблемах с коммунальными службами, но время от времени бросала замечания:
— А у вас посудомойки нет? А холодильник маловат... А батареи какие-то холодные...
Наконец она собралась уходить. На пороге обернулась:
— Ну ладно, живите как знаете. Только вы помните — если бы не я, вас бы тут не было.
Дверь закрылась. Марина прислонилась к ней спиной и закрыла глаза.
— Паш...
— Что?
— А она всегда такая?
Павел не ответил. Включил телевизор погромче.
Скрытые угрозы
— Павлик, сынок, приезжай ко мне. Надо поговорить, — голос матери звучал как-то особенно.
Марина насторожилась, услышав телефонный разговор мужа. В последние недели Галина Михайловна названивала каждый день, то приглашала в гости, то сама приезжала. Всегда с едой, всегда с советами, всегда с этой улыбкой, от которой становилось не по себе.
— Я ненадолго, — сказал Павел, натягивая куртку.
У матери в кухне пахло пирогами и чем-то тревожным. Галина Михайловна хлопотала у плиты, но Павел чувствовал — она ждет чего-то.
— Мам, ты звонила...
— Да, сынок, садись. — Она поставила перед ним чашку чая. — Знаешь, тут Марья Петровна заходила. Помнишь, соседка с третьего этажа? Она ведь юрист.
В дверях появилась знакомая женщина с пакетом в руках:
— О, Павел! Как дела, как семья?
— Спасибо, все хорошо.
— Марья Петровна, проходи, — Галина Михайловна как будто только что её заметила. — Мы тут с сыном чай пьем.
Соседка села за стол, и разговор пошел обычный — о погоде, о ценах, о детях. Но потом Галина Михайловна вздохнула:
— Вот я все думаю... Детям помогаешь, а потом как будто не нужна становишься. Внучку-то вижу раз в неделю, и то если сама приеду.
— Это как же так? — удивилась Марья Петровна.
— Да так. Квартиру им помогла купить, а теперь живут отдельно, сами по себе. — Галина Михайловна говорила как будто между делом, но Павел чувствовал каждое слово. — А ведь если по закону посмотреть... можно ведь доказать, что это был не подарок, а займ. Особенно если свидетели есть, что об возврате речь шла.
Марья Петровна кивнула:
— Ну, теоретически можно. Если есть основания...
Павел молчал. Что-то холодное сжималось в груди.
— Но я же не стану, — быстро добавила мать. — Что я, чужая что ли? Просто обидно становится...
Дома Марина сразу заметила его состояние:
— Что случилось?
— Ничего особенного. — Но он не мог смотреть ей в глаза.
— Паш, что твоя мать говорила?
— Да так... жаловалась, что мы редко видимся.
— И всё?
Он помолчал, потом рассказал про разговор с соседкой. Марина побледнела:
— Значит, она может подать на нас в суд?
— Не знаю. Наверно, нет. — Но в голосе не было уверенности.
— Тогда давай оформим дарственную. Официально. Чтобы никаких вопросов не было.
На следующий день Павел позвонил матери и предложил оформить договор дарения. Реакция была мгновенной:
— Как это — договор? — голос Галины Михайловны стал жестким. — Если это был подарок от сердца, зачем бумаги?
— Мам, просто для порядка...
— Да какой порядок! — она уже кричала. — Значит, так! Получили деньги — и в кусты? И бабушку к внучке не пускать? Это после всего, что я для вас сделала?
Трубка запищала. Павел медленно положил телефон.
Марина стояла рядом с чемоданом.
Выбор
Настя спала у мамы на руках, когда такси подъехало к дому родителей Марины. Три дня после скандала Павел ходил как потерянный, а жена молчала и собирала вещи.
— Мне нужно подумать, — сказала она перед отъездом. — В этом доме я больше не могу.
Павел остался один. Впервые за долгие годы — совсем один. Холодильник гудел, за окном шумели машины, а в квартире стояла мертвая тишина.
На второй день он пошел к матери.
Галина Михайловна открыла дверь в халате, лицо опухшее, глаза красные.
— Ну что, приехал? — голос осипший.
— Мам, мне нужно кое-что сказать.
Они сели на кухне. Пироги остыли на столе, чай заварился крепкий.
— Говори.
— Мама, ты не купила себе прислугу за эти деньги, — медленно произнес Павел. — Я тебе благодарен. Очень. Но ты разрушила наш покой.
— Я разрушила? — Галина Михайловна встала. — Я, которая отдала последнее?
— Ты дала деньги, а потом стала требовать нашу жизнь взамен. — Он тоже встал. — Мама, я взрослый мужчина. У меня есть семья. И мне нужно её защищать.
— От кого? От родной матери?
— От контроля. От давления. От того, что ты делаешь с нами каждый день.
Она опустилась на стул. Лицо изменилось — в нём не было злости. Была боль. Растерянность.
— Паша... я же хотела как лучше.
— Я знаю. — Он сел рядом. — Но нельзя так, мам. Любовь — это не сделка. Помощь — это не покупка права управлять чужой жизнью.
— Значит, я всё неправильно делала?
— Не всё. Но многое — да.
Они сидели молча. За окном стемнело.
— А что теперь? — тихо спросила Галина Михайловна.
— Теперь ты можешь быть просто бабушкой, — сказал Павел. — Не хозяйкой нашей жизни. Просто любящей бабушкой.
Он встал, поцеловал мать в макушку и ушел.
Новое начало
Прошло две недели. Марина сидела у родителей на кухне, когда зазвонил телефон. Номер Галины Михайловны. Она долго смотрела на экран, потом ответила:
— Алло?
— Марина, это я. — Голос был тихий, спокойный. — Как дела? Как Настенька?
— Хорошо. А у вас как?
— Можно... можно я приеду? Если вы не против. — Пауза. — Я по внучке соскучилась.
— Конечно, приезжайте.
Галина Михайловна приехала через час. Без пакетов с едой, без советов, без той улыбки. Просто усталая женщина, которая хочет увидеть внучку.
— Настенька! — она присела на корточки, и девочка сама подбежала к ней.
— Баба Галя!
— Моя хорошая... — в голосе дрожали слезы.
Потом они пили чай, и Галина Михайловна рассказывала сказки Насте, а Марина смотрела и думала — может быть, всё ещё можно исправить.
— Знаете, — сказала свекровь перед уходом, — я тут детскую кроватку купила. И игрушки. Может быть, вы иногда... на выходные приезжать будете? Просто так. В гости.
— Будем, — кивнула Марина.
— Только вы ни за что не должны, — быстро добавила Галина Михайловна. — Просто... если захотите.
Она ушла, а Марина поняла — что-то изменилось. Наконец-то изменилось.
На следующий день она позвонила Павлу:
— Возвращаемся домой.
В голосе был мир.