— С чего ты так решила? — Аниела недоумевала: вроде она никаким образом не намекала, что вот, скоро, рванет обратно, ни словом, ни даже полусловом ни разу не обмолвилась на эту тему, а кошка с чего-то спрашивает.
— Ну, как с чего: по магазинам вдруг пошла, платье себе купила, пусть и под старину, но такое, как раз для путешествий. И потом, — кошка Фима вперила свой взгляд прямо Анафеме в глаза, — прическу сделала, имидж поменяла. Я никогда раньше такой тебя не видела. С чего бы это вдруг, а?
— Господи, так вот ты как, оказывается, восприняла мой шопинг. Фимочка, — женщина взяла кошку на руки, прижала к себе и зашептала той на ушко, — я ведь честно сказала, нисколько не соврала, когда говорила, что по магазинам отправилась от того, что мне было скучно. Мне действительно было скучно. Веришь, нет?
И теперь уже Анафема смотрела прямо в глаза кошке, ожидая ответа.
— Ну, допустим. А платье зачем, а прическу?
— Да просто захотелось!
— Захотелось ей! Что-то это на тебя не похоже. Скажи, только честно, действительно не собираешься обратно?
И снова началась «игра» в «гляделки»: кто кого пересмотрит, кто первым отведет взгляд. Но, ни женские, ни кошачьи глаза не уходили в сторону.
— Ладно, Фима, давай поговорим серьезно. И, пошли на кухню что ли, посумерничаем там, посекретничаем.
Анафема не стала включать электрический свет, зажгла керосиновую лампу, была у неё в хозяйстве и такая.
Фитиль загорелся, и маленькое янтарное пламя сразу же разогнало темноту по углам: свет растекался по столу тёплым озером, огибал кухонные полки и шкафы, скользил по чашкам и баночкам с травами и специями. Едва слышные оттенки ароматов добавляли особого очарования и волшебства атмосфере, царящей в кухне. Тени отступали, растягивались по стенам и прятались по углам. А огонек лампы мерцал, слегка дрожал и словно танцевал. Шерсть Фимы стала отливать золотом, а Анафема будто помолодела, морщины разгладились и куда-то исчезли — всё стало казаться ближе и проще, как в прежние времена, память о которых хранят старые семейные снимки. Воздух наполнился слабым запахом керосина и старой бумаги, и в этом тёплом, чуть горьковатом аромате разговоры становились доверительнее, слова — честнее, а сама кухня — местом, куда можно прийти с тайной и не бояться её рассказать.
— Вот только альбома со старыми семейными снимками у меня нет, — Анафема вздохнула и мотнула головой, отгоняя вдруг накатившее наваждение: будто она всю жизнь жила в этом доме, будто нет и не было никогда Аниелы.
— Это ты о чем? — и кошка вопросительно уставилась на женщину.
— Да так, ни о чем, не обращай внимания.
— Ты, кажется, хотела о чем-то поговорить?
— Да. — Анафема вздохнула, но сразу говорить не стала, смотрела на танцующий огонек пламени, то ли с мыслями собираясь, то ли о чем-то вспоминая.
Так прошло минут пять или семь. Кошка терпеливо ждала, не торопила, ей тоже было о чем подумать.
Наконец Анафема подняла глаза, и разговор начался.
— То, что меня сюда на год отправили, это ты с самого начала знаешь, — кошка согласно кивнула. — А вот скажи мне, Фима, за это время хоть какая-то весточка была с той стороны? Хоть кто-то появлялся, чтобы хоть что-то сказать или передать?
— Нет, — кошке и вспоминать не надо было, она и так знала — никого и ничего оттуда, откуда Аниела, не было.
— Вот и я о том же. — и снова Анафема замолчала на какое-то время. — По логике, конечно, все равно кто-то да должен появиться, когда год будет подходить к концу. Иначе как я попаду обратно? Способности-то и силы у меня забрали… Да в курсе я, в курсе, что успела тебе их частично передать, сама же передавала, а склерозом пока не страдаю. Только твоих сил, даже будь у тебя такое желание, не хватит, чтобы отправить меня обратно, — и Анафема шутливо щелкнула кошку по носу. — Не спорь и не возмущайся, не хватит.
— Но почему?
— Во-первых, резерв надо очень большой, а у тебя такого нет, а во-вторых, я же тебе не все силы передала, а только часть.
Кошка искренне возмущалась, даже забыла на время, что она вообще-то против того, чтобы Анафема возвращалась обратно, ведь она такая, такая…, особенная — а ей говорят, что силенок не хватит. И Фима тут же напомнила Анафеме, что остаток-то сил не был бездарно профукан или утрачен, а был бережно слит в сделанный на скорую руку накопитель. А позже уже и в нормальный помещен. И хранится он, и никуда не делся, — вон он.
— Да помню я, помню. Только какой толк с него?
Кошка непонимающе смотрела на Анафему: в смысле, какой толк? — а зачем они вообще тогда накопитель делали?
— Эх, Фима…, как бы тебе объяснить… Есть куча «но». А если мне не вернут силы? Если запрет не снимут? Даже моих сил тогда не хватит, чтобы пробиться обратно. А если какую новую пакость мои «друзья» – недруги приготовили? И попаду я в ловушку, и упаду обратно. И сгорю в атмосфере, только не как Феникс, а насовсем. Что-то мне, Фима, совсем этого не хочется.
— Но как же, как…, — кошка заволновалась, даже про себя думать перестала, как она одна тут, без Анафемы, если что, останется. Ведь это нечестно — бросить куда-то и забыть, и все ходы-выходы перекрыть — нельзя так, нехорошо.
Фима сидела, перебирала лапками от волнения и пыталась сформулировать мысль — чтобы ясно и четко сказать, а не растекаться мыслью по древу.
— Подожди, но неужели ничего нельзя сделать? Неужели нет никаких каналов экстренной связи? — вроде у вас, у людей, такое принято. Неужели никто не может помочь?
Анафема рассмеялась, — Фима, не забывай, это только здесь я — человек, а так — и не человек вовсе. И нет, никаких каналов экстренной связи нет, меня же сюда в наказание отправили, а не на работу и не с исследовательской миссией. Может или нет кто помочь? — не знаю. Связи ведь нет, — сказала Анафема, а про себя подумала: «Может, кто и может. Другой вопрос, хочет ли».
А кошка осмелилась и задала вопрос, который интересовал её давно, но все как-то случая не представлялось спросить, а сама Анафема об этом не рассказывала, — Скажи, а за что тебя сюда отправили? Что такого ты сделала?
***
Самая первая глава про Анафему (см. ссылку ниже):
Продолжение — «Подстава и печать» — см. ссылку ниже: