Утром в школе, к Тае подошла Иволгина и спросила.
— Тая, ты случайно не заболела, очень плохо выглядишь? — спросила она озабоченно.
— Нет, — Тая отрицательно кивнула, хотела было уйти, но не выдержала и разрыдалась.
— Девочка моя, — Тамара Митрофановна обняла её за плечи, — говори, что приключилось.
Тая вытирая слёзы, стала рассказывать, о том, что скорее всего, семейная жизнь её и Егора, развалилась.
— Погоди, не торопись, — остановила её Тамара Митрофановна, — ну не ночевал дома, может у кого из друзей остался. Наломал дров не разобравшись, а теперь не знает, как дома показаться.
— Да нет, Томара Митрофановна, всё гораздо хуже. Я видела его вчера, он у Ольги ночевал. Они… они целовались. Я теперь не знаю, как мне жить дальше. Уйти мне некуда, да и Лену жалко. Как я ей объясню, что папа нас бросил?
Иволгина молча прижала Таю к себе. Она и сама ведь пережила подобное предательство, поэтому прекрасно понимала, какую боль сейчас испытывает молодая женщина.
— Тая, милая, не делай глупостей. Не руби с плеча. Поговори с Егором, выясни всё до конца. Может, это какое-то недоразумение, может, он уже пожалел о том, что натворил, и хочет вернуться. Дай ему шанс, хотя бы ради Лены. А если уж он действительно сделал свой выбор, тогда и будешь думать, как жить дальше. Но сейчас, главное – не принимать поспешных решений.
Тая немного успокоилась. Слова Тамары Митрофановны прозвучали как глоток свежего воздуха. Она и сама понимала, что нужно поговорить с Егором, но страх услышать подтверждение своим подозрениям сковывал её. После уроков Тая, собравшись с духом, пошла к дому, где жила Ольга. Сердце бешено колотилось в груди, но она решила, что должна всё выяснить. Подойдя к двери, немного помедлила, а потом постучала. На порог вышла Горина, на ней был вчерашний коротенький халатик, на ногах красивые домашние тапочки с помпонами.
— Чего тебе? — взглянув на Таю спросила она.
— Егор у тебя?
— Ну а если у меня, то что?
— Позови его, нам поговорить нужно.
— Хорошо, позову, — ухмыльнулась Горина, — только здесь жди, в дом не приглашаю.
Улыбнулась, и скрылась за дверью. Её не было несколько минут, потом она появилась снова.
— Егор не хочет с тобой разговаривать, сказал, чтобы ты уходила.
— Ты врёшь, — не поверила Тая, — разреши я пройду в дом. Пускай он сам скажет это, глядя мне в глаза.
Она хотела было пройти к двери, но Ольга, раскинув руки, перегородила ей дорогу.
— Я сказала нет, это мой дом, и я буду решать, кого пускать туда, а кого нет. Не желает твой муж тебя видеть. Сказал, чтобы убиралась к Ткачёву. У вас там вроде любовь наметилась.
Тая не стала затевать скандал, позориться перед соседями совсем не хотелось. Развернулась и пошла прочь. Потом остановилась, повернулась к Гориной и спросила.
— Скажи, только честно, у вас с Егором это давно?
— Давно, ещё с прошлого года, — глядя прямо в глаза Тае, нагло соврала Ольга.
Она шла по улице, словно в тумане. Слова Гориной звучали в голове назойливым эхом. «Еще с прошлого года… еще с прошлого года…». Получается, все это время Егор обманывал ее, жил двойной жизнью. Боль предательства сдавила горло, не давая дышать. Она не знала, куда идет, ноги сами несли ее по знакомым улицам. Когда оказалась перед забором Детского сада, остановилась и перевела дух. На площадке дети играли в песочнице, её Лена качалась на качелях, увлеченно напевая какую-то песенку. Тая подошла к дочке, и её сердце сжалось от жалости. Как сказать ребёнку, что папа больше не будет с ними? Как объяснить, что любимый человек предал их всех? Собравшись с силами, Тая позвала малышку.
— Доченька, пойдем домой», — тихо произнесла она.
Лена спрыгнула с качелей и подбежала к маме.
— Говори до свиданья ребятам, и Марине Фёдоровне, мы идём домой.
Леночка помахала ручкой воспитательнице, и двум своим подружкам.
— Пока, до завтра, — проговорила она.
— Пока, — ответила воспитательница, — мы завтра будем тебя ждать.
И грустно посмотрела вслед уходящей Тае с дочкой. Спрашивать ничего не стала, всё и так было ясно. В семье Репниных, настали не лучшие времена.
Проводив со двора, Таю, Ольга усмехнулась. Репнина у неё не было, он как ушёл тогда утром, так больше и не появился. Хоть она и надеялась, что снова придёт к ней. «Этой клуше знать того, что муж ночует где-то по друзьям, а не у любовницы, совершенно незачем. Если вдруг появится дома, так она его сама на порог не пустит, после того что я ей сказала, — размышляла Горина, закрывая за Таей калитку, — так мне легче будет его снова к себе заманить».
Егор первую ночь, после того как ушёл от Ольги, провёл в мастерских. Спал на стульях в своём кабинете. Когда же и на второй день, после того как слесаря и трактористы стали расходиться по домам, он стал устраиваться на ночлег, Олег Отаров не выдержал и подошёл к нему.
— Андреич, не дело это тут тебе торчать, домой идти нужно, с женой по-хорошему объясниться.
— Не могу я туда идти, — угрюмо отвечал Егор, — у меня вот тут всё огнём горит.
Он постучал себя кулаком по груди.
— Пошли тогда ко мне, помоешься, поужинаешь по-человечески, а то килькой тут давишься. А там глядишь, по-другому на всё это посмотришь. Нельзя тебе сейчас одному с плохими мыслями в голове оставаться. Пошли, Андреич.
Егор подумал немного, и согласился. У Отаровых он действительно немного успокоился, а глядя на трёхлетнего сынишку Олега, затосковал по Леночке. Так хотелось взять дочку на руки, подбросить до потолка, чтобы она заходилась в весёлом смехе. Он сказал Олегу и его жене Тамаре, чтобы те не ждали его и ложилась спать.
— А ты, Андреич?
— Пойду пройдусь немного, развеюсь.
Он набросил на плечи куртку, и вышел на улицу. Над Берёзовой стояла тихая осенняя ночь. Луна, полная и яркая, словно серебряный диск, висела в небе, озаряя своим мягким светом спящую деревню. В воздухе ощущалась легкая прохлада, предвещающая скорый приход зимы. Листья на деревьях, некогда зеленые, теперь переливались всеми оттенками золотого, багряного и коричневого, тихо шурша под порывами едва ощутимого ветра. В домах горели редкие огоньки, тишина нарушалась лишь редким звуком проезжающего автомобиля, да шорохом крыльев ночной птицы. В садах дозревали последние яблоки, аромат спелых фруктов смешивался с запахом опавшей листвы, создавая неповторимый осенний букет. Река, протекавшая вдоль деревни, словно зеркальная лента отражала звездное небо. Тихий плеск воды успокаивал и умиротворял. Казалось, время остановилось, и ничто не могло нарушить эту идиллию. Даже мысли текли медленнее, словно поддаваясь очарованию осенней ночи. Егор вздохнул, и зашагал по дороге, ноги сами принесли его к своему дому. В окошках горел свет, значит Тая и Леночка ещё не спали. Он крадучись, точно вор, прошёл в палисадник и заглянул в окно, занавеску на котором Тая забыла задёрнуть. В комнате, на диване сидела жена, обнимая Леночку и читала ей книжку. Они всегда читали дочке перед сном, раньше это делали по очереди. Егор смотрел на них, и сердце его разрывалось от боли и жалости. Вдруг Лена захныкала, уткнувшись лицом в плечо матери. Тая прижала ее к себе крепче, что-то тихо шепча на ушко. Егор не мог разобрать слов, но видел, как женщина гладит дочь по голове, стараясь успокоить. Он почувствовал, как к горлу подступает комок. Тихо вздохнув, отошел от окна и направился к калитке. В этот момент дверь дома открылась, и на пороге появилась Тая. Она внимательно посмотрела в сторону палисадника, словно почувствовала его присутствие. Репнин замер, и осторожно отступил в темноту.
— Егор, это ты? — тихо спросила Тая.
Она постояла некоторое время на крыльце, вслушиваясь в шум улицы, потом вздохнула и ушла в дом. А он, стоял прислонившись спиной к забору, не решаясь ни подойти, к ней, ни уйти. Он знал, что Тая чувствовала его присутствие. Эта связь между ними, такая сильная и нерушимая, сейчас казалась ему болезненной раной. Он боялся ее взгляда, боялся вопросов, боялся признаться в своей ошибке. Но больше всего он боялся потерять её и Лену навсегда. Он так и стоял, пока свет в окнах не погас. Лишь тогда решился подойти к калитке и тихонько приоткрыть ее. Вошел во двор, огляделся. Все вокруг вдруг показалось чужим и незнакомым. Потоптался на крыльце, но так и не осмелившись постучать в дверь ушел, оставив калитку открытой. Бродил по деревне до самого утра, пока первые лучи солнца не окрасили небо в нежные розовые тона. Проходя мимо заросшего репейником двора старухи Минаевой, решил пойти к ней и расспросить, правда ли то, что она видела, как Ткачёв ходил к Тае. Бабку он застал за растопкой печи. Плохо обмазанная с потрескавшимися боками, она никак не хотела разгораться, и едкий дым вместо трубы, валил в маленькую с закоптелыми стенами горенку.
— Доброе утро, бабуль, — поприветствовал Егор Минаиху.
— Какое он доброе, — отозвалась бабка, — печку растопить не могу, чтобы чаю себе вскипятить. Туман, проклятый сел, а в туман она у меня совсем не горит. Она поглядела на Егора подслеповатыми глазами, а потом спросила.
— А тебя чего в такой час черти по деревне носят, петухи, и те ещё не кричали.
— Давно уже прокричали, — грустно проговорил Егор, — это ты глуховата наверно стала, вот и не слышишь.
— Зачем пришёл спрашиваю? — вставая со скамейки и держась за поясницу, спросила Минаиха.
Егор стал неловко объяснять, зачем пришёл к ней в такую рань.
— А-а-а…, — протянула старуха, — видала, шастал милок к твоей супружнице, было дело.
— Ты не врёшь? — спросил Репнин ледяным голосом.
— А чего это мне врать, что видала, то и говорю, — ответила, подбоченившись Минаиха.
Он кивнул головой, и больше ничего не говоря, вышел из избушки.
— Ходють тут, — проворчала старуха, — правду ему, видишь ли, скажи. Я и сказала. Нехай теперь подумает. Полаются между собой голубки, вот тогда будет знать, его папаша малахольный, как меня лодырем обзывать. А то больно умный, указывать, где мне сидеть, и что делать.
Минаиха погрозила кому-то кулаком, и опять принялась за печь.