Кукушки. Глава 45
Молчать о том, что произошло на реке дед не стал, выложил всё, как на духу родителям Феши. Мать тут же схватилась за рушник, чтобы им отходить непутевую дочь, но её перехватил Анфим, уведя дочь на улицу для беседы. Они сели на завалинке и для начала просто помолчали, каждый думая о своём. Потом Анфим встал и ушёл в амбар откуда вернулся, держа на плече мешок с зерном. Мешок был худой и зерно ссыпалось из него прямо на утоптанную людскими ногами землю.
-Тятя! –вскрикнула девочка, -у тебя зерно из мешка ссыплется! Уж она знала, как тяжело достается это зерно её семье, ежедневный, тяжелый труд заставлял ценить каждое зернышко.
-Я знаю, дочь, - он опустил мешок рядом с завалинкой и присел к Феше.
-Посмотри, что ты видишь, Феоктиста? –спросил он.
-Рассыпанное по земле зерно, - растеряно сказала девочка.
-Верно, все ли рассыпанные зерна мы с тобой найдем, если начнем их сейчас собирать?
-Полагаю, что нет, -она никак не могла понять, что происходит и что её отец хочет ей сказать.
-Наша жизнь с тобой, дочь как этот худой мешок, а зерно, высыпающееся из него - наши поступки, которые всем видны. Ты же видела, как оно сыплется из мешка? –спросил он у неё, Феша кивнула в ответ.
-Вот и последствия наших поступков тоже могут быть разные: мы можем собрать каждое зернышко и тогда всю зиму наша семья будет с хлебом, а можем и не собрать, тогда весь наш труд пойдёт в тартарары. Что мальца спасла – хвалю, хороший поступок, за то, что без спроса из дома ушла ругать не стану, а за воровство придётся ответить, нести тебе епитимью с земными поклонами при чтении утреннего и вечернего молитвенного правила, со двора больше ни ногой, а ежели ослушаешься, ждёт тебя наказание посуровей! А теперь ступай к матери, да проси прощения и у неё, она тебе доверилась, а ты её доверие обманула. Да помни впредь, про мешок и зерно, все поступки наши рано или поздно будут всем видны и без последствий не останутся!
Последний летний месяц провела Феоктиста в молитвах и покаянии, отмаливая свой грех непослушания и лишь в начале осени отец смягчился и разрешил девочке выходить со двора. Осень в этот год была сухая, мягкая. Обычные, нудные дожди обошли Кокушки стороной, золотая листва берез обрамила деревню. В воздухе носилась тонкая паутина, ночи были холодными, а днем жарило как летом. Успевали кокушенцы доделывать свои дела, спешили, знали, как непредсказуема зауральская погода.
В один из таких теплых деньков в ворота Костоламовых постучали. Задремавший на завалинке Дмитрий Иванович было встрепенулся, но Анфим, поправлявший крыльцо открыл их сам. На пороге стоял нищий, коих в последнее время развелось немеряно. Бродили они из села в село, порою забредая и в Кокушки.
-Мир, вам добрые люди, -поприветствовал он хозяина, -заглядывая за него во двор.
-И тебе мир, незнакомец, чего надобно? – неласково ответил Анфим, мысленно прикидывая как избавиться от нежеланного гостя.
-Ищу я Костоламовых, люди сказывают тут они живут? – сказал нищий, шаря рукой в суме, висевшей у него на плече.
-Ну я Костоламов, говори, что хотел, да проваливай, некогда мне с тобой лясы точить! –огрызнулся Анфим, оглядываясь на завалинку, Дмитрий Иванович, привлеченный шумом шёл к ним.
-Не гостеприимен ты, Анфим, а ведь матушка Агафия сказывала, что сын её добр и милосерден!
-Откуль про неё знаешь? –заволновался тот в ответ на эти слова, да и подошедший Дмитрий Иванович подсобрался враз.
-Разговаривал, вот как сейчас с тобой, она меня к тебе и послала, мол желает увидеть сына перед смертью, совсем плоха стала, боится, что до зимы не доживет, -доложил гость.
-Чем докажешь, что с матерью моей говорил? –Анфим всё ещё не верил гостю, но замолчал, когда тот достал из сумы знакомый платок вышитый руками Любавы.
-В избу не пущу, остановишься в амбаре, - сказал он гостю, принимая из его рук платок, -на баню не рассчитывай, а покормить –покормим, сейчас распоряжение Устинье дам, -что на словах ещё велела передать матушка? –спросил он.
-Чтобы поспешил ты, да не задерживался, а ещё чтобы привез с собой дочь свою.
-А это ещё зачем?
-То мне неведомо, я лишь то тебе сказал, что матушкой мне велено было, а там уж сам решай, как быть тебе. Он вздохнул, переминаясь босыми ногами по земле и улыбнулся подошедшей Устинье, вышедшей посмотреть на гостя. Вскоре, накормленный, спал он в амбаре, улыбаясь во сне от того что выполнил поручение той, кого безмерно любил и уважал. А в избе в это время развернулись не шуточные страсти. Феоктиста, вместе с братьями, с полатей наблюдала, как сорились её родители, а дед пытался их примирить.
-Никуда она не поедет! –кричала Устинья, тараща свои и без того большие глаза, -ишь чего удумал, дитя и в дорогу тащить! Зима на носу, ишшо неизвестно жива ли твоя мать, а может и нету её в живых вовсе? Не пущу! Сам, если хочешь езжай, а дитя не дам!
-Знать забыла ты, как я тебя спал, да матушка, рискуя, тебя приютила, да выходила? А иначе и не было тебя в живых боле? –Анфим не кричал, шипел в ответ, раздуваясь от негодования, - Феоктиста отправится со мной и говорить об этом мы больше не будем!
-Я тебе не кокушенская безмолвная баба, голоса своего не имеющая! –топнула ногой женщина, -изволь считаться со мной!
Дмитрий Иванович, сидя у мутного окошка, только успевал крутить головой, как сыч, наблюдая за их ссорой. Вскоре ему надоело, и он вмешался:
-Не пойму, в чем сыр-бор ваш? Ежели о Феше печёшься, - сказал он, обращаясь к Устинье, -то ничего страшного в том, что дитя свою бабушку, на которую так похожа, увидит не вижу. Тем более, и я еду, присмотрю за дитёнком ежели чего, а за Анфима и вовсе переживать не стоит, после нашего с ним путешествия к озеру, в твой дом, он и вовсе ко всему готов. Да и не стоит бабе в такие дела лезть, тут мужики решают, а не ты, - сказал он собеседнице, и та мгновенно сникла, понимая, что ей придётся всё же отступить.
Через несколько дней Феоктиста вместе с отцом и старшим братом отправились в путь. Дед, расхворавшийся накануне, остался дома, хоть и очень рвался поехать с ними. Устинья не плакала, но плескались в её глазах слёзы, держала себя в руках, долго махала платком вслед уезжавшим, следя за тем как исчезает в конце улицы пылившая телега.
Первую остановку они сделали вечером, устроившись под сенью золотых берез в прозрачном колке. Притомившаяся в дороге Феоктиста уснула сразу на охапке соломы под телегой, Никанор, её брат, угомонился позже. Анфиму же не спалось, всё думал о том, что творится в общине, странный разброд мыслей наблюдал он у людей. Кое-кто, недовольный действиями нынешнего наставника поднимал голову, подстрекая односельчан к непослушанию.
Как не вспомнить теперь покойного отца и мать, добровольно скрывшуюся в ските. Одним взглядом умела она управлять толпой, а уж словом и наградить, и наказать могла. Сам он силы такой не имел, растворился в семейных делах и заботах, но с тревогой наблюдал, как проскальзывает она в его дочери. Та с детства, как её не строжили умела добиться своего, на всё у неё был ответ, словно не с дитем говоришь, а с умудренным опытом стариком. Сказалось ли её общение с Дмитрием Ивановичем или природная любознательность, но девочка была не похожа на других. Вот и сейчас, во сне, она жила своей жизнью, хмурились брови, сжимались пальцы в кулаки, наверняка она опять с кем-то спорила, отстаивая свою точку зрения.
Всё в этой поездке было вновь для Феоктисты и дома, отличающиеся от тех, что были в Кокушках и люди. Лишь однажды отец попросился на ночлег в одном из сел. Хотя вскоре они пожалели об этом. Изба, в которую их пустили находилась на краю села, земляной пол, устланный соломой, кишел насекомыми, а ещё здесь дурно пахло. Феша, привыкшая к начисто выскобленным матушкой деревянным полам, беленной печи и чистому столу ворочалась с боку на бок и наконец, не выдержав, вышла на улицу. Черная, холодная тьма окружила её, трогая липкими пальцами за лицо и хватая за руки. Девочке стало страшно, и она вернулась назад, в избу, к отцу и брату.
Через три недели, пробираясь по раскисшим от осенних ливней дороге они наконец добрались до деревни, находившейся недалеко от скита. Дальше предстояло идти пешком, таковы были требования скитниц, хотя к месту их пребывания имелась хорошая, натоптанная дорога, которая шла, в основном, лесом. Никанора было решено оставить при лошади, чтобы не лишиться её и при возвращении из скита благополучно вернуться домой.
Порою Анфиму, казалась, что он уже где-то видел, мелькали перед глазами воспоминания: лес, Егорка, мать, что-то шепчущая ему, покачивание на жердях в такт их шагам. Он тряс головой, стараясь от них избавиться и страшился того, что ждёт его впереди, особенно мучила неизвестность, по какой такой надобности мать вызвала его в скит и для чего ей нужна Феша?
Скит был скромен и чист. Небольшое поселение, ограждённое высоким забором, внутри несколько каменных зданий, хозяйственные постройки. Анфим рассматривал территорию скита, хоть и встречались ему уже постройки из кирпича, но всё равно вызвали удивление, когда же умудрились выстроить столь обширное поселение скитники и где взяли кирпич?
Удивляться было чему, ведь при Петре Алексеевиче действовал запрет на каменное строительство, а соответственно и на изготовление строительного кирпича везде, кроме Санкт-Петербурга. Запрет этот был введён специально чтобы каменщики и прочий мастеровой люд, оставшись без работы сам по себе потянулся на строительство нового города. Сказывали даже что каждый въезжающий в город в те времена был обязан в качестве платы за проезд отдать кирпич, привезенный с собой.
Ладно запрет, сколь лет уже прошло после этого, как бабы, живущие здесь умудрились выстроить этакие хоромы? Не удержавшись он задал этот вопрос небольшого росточка скитнице, сопровождавшей их от ворот к келье Агафии.
- Когда наставница место искала для будущего скита, то случайно наткнулась на это, -ответила та, показывая рукой вокруг, - большая поляна с рекой под боком, а за ней глина. И та что идет на изготовление посуды и та, что на кирпичи годится. Вон, видите сарай? Там их и изготовляем. Но сперва, тут же в специальных ямах- «затопях», глину, при помощи лошадей, моем. Затем её помещают в деревянную форму, сушат, и обжигают в ямах. Хитрого тут ничего нет, всё давным -давно придумано за нас придумано.
-Дивовежно живете, -протянул Анфим, не проявляя должного уважения к спутнице. Лишь одно могло его оправдать - растерянность от того, что он скоро увидит мать.
Келья Агафьи была небольшой: топчан у стены, красный угол с иконами, самотканый половичек у порога, стол и табурет с кувшином воды, стоящим на нём. Сама скитница лежала, укрытая лоскутным одеялом, маленькая и худенькая, просто тень от того, что было раньше. Блеклые от возраста и невыплаканных слез глаза с радостью смотрели на вошедших. Феоктиста оробела при виде её и спряталась за отца.
-Не бойся, дитя –прошелестела Агафья, -подойди ко мне, -попросила она.
-Иди, -Анфим подтолкнул девочку вперед, - не бойся, не укусит, рад видеть тебя, матушка, в здравии, -сказал он, наблюдая как дочь несмело подошла к лежаку.
-Оставьте нас, -попросила Агафья и ему тут же стало обидно, за то, что мать не пригласила его первым, не обняла, не расспросила как он жил все эти годы без неё, но привычный к её подчинению он молча вышел из кельи и остался на улице в сопровождении провожающей их скитницей. Чуть позже она пригласит и сына, будет долго обнимать его слабыми руками, целовать в бородатые щеки, заливая их собственными слезами, но не она, ни Феша так и не обмолвятся словом о том, о чем говорили они меж собой наедине.
Им разрешили остаться при Агафье до вечера, но как только солнце началось клониться к ночи отправили восвояси, заперев за гостями засов на массивных, деревянных воротах. В растрепанных чувствах они побрели обратно в деревню, каждый думая о своём. Хоть и невелика была в перьях Феоктиста, но слова, сказанные ей бабушкой, наедине, заставляли её сердечко биться сильнее.
-О чем с матушкой разговоры вели? –спросил её Анфим, как только оказались они за воротами скита.
-Она не велела мне об этом говорить - ответила та.
-Даже мне? –продолжал давить он.
-Никому! –она упрямо сжала губы и ускорила шаг.
-Да уж, характер у дочки –чисто Любава, -подумал тот, -да ещё Устинья в ней есть, да и меня намешано немерено-настоящая гремучая смесь получается! Ишь, вышагивает, чисто журавль какой и ведь как не спрашивай, слова не выдавишь, упрямая! – он догнал Фешу, ушедшую вперед и молча пошагал рядом.
Утром их разбудил посыльный из скита, принесший печальную весть, ночью скитницы Агафьи не стало. Они задержались здесь ещё на несколько дней, чтобы проводить её в последний путь и как только это произошло незамедлительно отправились в обратный путь.