Рубиновый венец 75 Начало
Мария привезла в дом свекра и свекрови страшную весть. Повозка остановилась у крыльца. Елизавета Кирилловна вышла встречать, но сразу насторожилась. Мария была вся в слезах, губы дрожали.
— Что стряслось? — Елизавета Кирилловна почувствовала недоброе.
— Федор захворал. Лихорадка, — Мария еле выговаривала слова. — Велел нам сразу уезжать.
Елизавета Кирилловна отшатнулась.
— Не может быть! Мой сын крепкий, здоровый! — закричала она, хватая Марию за руку
Илья Кузьмич, услышав крики, выбежал из дома. Поняв в чём дело, старик пошатнулся, схватился за грудь и осел: Господи! Мой сын… Федя…
Мария бросилась поддержать свекра, Елизавета Кирилловна смотрела на неё отчужденно. Слуги повели хозяина в спальню. Мария столкнулась взглядом со свекровью и невольно отступила. Он был пугающим, страшным.
Илье Кузьмичу становилось все хуже, послали за доктором, но тот не приехал, прислал только склянки с микстурами. По всей губернии бушевала лихорадка, и лекари боялись выезжать в поместья.
Ночь прошла в кошмаре. Мария лежала в отведенной ей комнате и чувствовала себя изгоем в этом доме. Каждый взгляд свекрови жег огнем, каждое слово било наотмашь. Жить здесь было невыносимо, но идти было некуда.
Под утро Мария пошла узнать о состоянии Ильи Кузьмича.
— Сердце отпустило, — бросила Елизавета Кирилловна.
— Слава Богу, — облегченно выдохнула Мария.
— Нам с вами нужно поговорить, — голос свекрови звучал строго.
Они прошли в гостиную. Елизавета Кирилловна села в кресло у окна, Мария замерла посреди комнаты, предчувствуя недоброе.
— Мой сын умирает! — мать еле сдерживала рыдания. — А вы стоите здесь живая и здоровая! Он все отдал вам! Дал свое имя, взвалил на себя ваши долги! А вы что дали ему взамен?
Мария попятилась, свекровь встала и шагнула к ней, от горя глаза её горели безумным огнем.
— Думаете, я слепая? Думаете, не вижу, как вы лжёте? Федор мучался, а я знаю почему!
— О чем вы говорите? — прошептала Мария.
— О том! — Елизавета Кирилловна ткнула пальцем в сторону детской. — Скажите мне правду! Перед лицом смерти моего сына! Дарья его дочь или нет?
Слова ударили. Удар был такой силы, что у Марии подкосились ноги. Она стояла, открыв рот, не в силах произнести ни слова.
— Молчите? Значит, я права! — свекровь торжествовала страшным торжеством. – Чей это ребенок? Что вы молчите? Говорите!
Елизавета Кирилловна была страшна в гневе. Ребенок проснулся от громких слов, выбежал за дверь, остановился у двери, не в силах подойти к взрослым. Дарья стояла в коридоре и дрожала. Она никогда не видела такой свою бабушку. Почему она так говорила с матушкой? А ведь они говорили о ней, о Дарье.
- Чей это ребенок? – шипела Елизавета Кирилловна.
— Человек... из княжеского рода, — выдавила из себя Мария. — Из Петербурга.
Женщина рухнула в кресло, закрыв лицо руками. Из ее груди вырвался такой пронзительный стон, что стало страшно.
— Господи... мой бедный мальчик... — рыдала она. — Он знал? Знал, что растит чужого ребенка?
— Знал, — едва слышно прошептала Мария.
Дарья в коридоре задохнулась от горя. Батюшка, который целовал ее на ночь, который учил читать, который называл своей радостью, оказывается, был чужим человеком.
— И он все равно любил ее... — продолжала стонать Елизавета Кирилловна. — А вы? Вы хоть раз подумали о том, что творите с его душой?
Она вскочила, подбежала к Марии, схватила ее за плечи.
— Отвечайте! Вы любили моего сына? Хоть на миг полюбили?
— Я... я старалась... — залепетала Мария.
- И это всё, что вы могли?!
Мария молчала. Да, она не любила Федора. Да, вышла за него от безысходности. Но разве она не пыталась быть хорошей женой?
— Хотите воды? — пробормотала Мария, протягивая стакан дрожащими руками.
Елизавета Кирилловна с размаху стукнула по стакану. Вода разлилась по ковру, осколки разлетелись в стороны.
— Ненавижу! — завопила она, указывая жестом на дверь. — Вы погубили моего сына!
Мария бросилась к выходу, а за спиной слышались рыдания свекрови, которые разрывали сердце сильнее любых проклятий.
Мария в слезах бросилась на кровать. Она зарылась лицом в подушку, пытаясь заглушить рыдания, сотрясавшие все ее тело. Приглушенные всхлипы все равно разносились по комнате. Даша стояла рядом, осторожно гладя матушку по разметавшимся волосам. Маленькая ладошка еле касалась темных прядей, словно боясь причинить еще большую боль.
Девочка не до конца понимала, что произошло, но детским сердечком чувствовала, что случилось что-то страшное.
Наконец, Мария успокоилась. Она медленно села, вытерла слезы и, взяв дочь за руку, посадила рядом с собой. Ее глаза, покрасневшие от слез, смотрели с такой болью и нежностью, что у Даши сжалось сердечко.
— Дашенька, — голос Марии звучал надтреснуто, но она старалась говорить спокойно. — Ты уже взрослая девочка, тебе скоро исполняется семь лет. И вести себя ты должна по-взрослому: не плакать и ничего не бояться.
Мария провела ладонью по щеке дочери, убирая непослушный локон.
— Бабушка Елизавета хорошая, просто у нее сейчас большое горе. Люби ее и слушайся. А мне... мне нужно уехать.
Даша испуганно смотрела на мать, не веря своим ушам.
— Как уехать? Мамочка, я не хочу без тебя! — голос девочки задрожал, а глаза наполнились слезами.
Мария на мгновение закрыла глаза, словно собираясь с силами. Она приняла решение ехать домой. Не могла оставлять Федора одного, да и здесь оставаться было невозможно. Елизавета Кирилловна ясно указала ей на дверь, и пронзительный взгляд свекрови, полный презрения, стоял перед глазами.
— Послушай меня внимательно, доченька, — Мария взяла личико Даши в свои ладони и заглянула в глаза. — Мне придется ненадолго уехать, но я обязательно вернусь за тобой. Обещаю.
Даша всхлипнула, но Мария приложила палец к ее губам.
— Тс-с, не плачь. Сейчас мне нужно, чтобы ты была сильной. И еще сказать очень важное.
Мария достала из потайного кармана серьгу с рубином и кольцо Вольдемара.
- Пусть будут у тебя, спрячь и никому не показывай, - сказала она дочери. - Это мои вещи. И еще вот это жемчужное ожерелье, принадлежавшее моей матушке - твоей бабушке. Эти вещи очень дороги для меня. Сохрани их пожалуйста.
Даша, завороженная блеском драгоценностей, осторожно взяла их в ладошку.
Глаза девочки расширились от изумления.
— Мамочка, они такие красивые... Но почему я должна их прятать?
Мария на мгновение замешкалась, подбирая слова.
— Потому что это наша тайна, понимаешь? Никто не должен знать об этих вещах, даже бабушка Елизавета. Особенно бабушка, — добавила она тише. — Спрячь их в своем кошелечке, где лежит твоя куколка. Береги его, никому не показывай. Это очень важно.
Даша серьезно кивнула, крепко сжимая драгоценности в кулачке.
— Я спрячу их, — прошептала она.
Мария улыбнулась сквозь слезы и крепко обняла дочь.
— Умница моя. Не забывай, что я тебя очень люблю. Никогда не забывай, слышишь?
— И я тебя люблю, мамочка, — Даша прижалась к матери, вдыхая знакомый аромат лаванды от ее платья.
— Со мной останется Фекла? — спросила она, немного успокоившись.
— Да, Фекла будет с тобой. Она позаботится о тебе, пока меня не будет.
Мария отстранилась и взяла лицо дочери в ладони.
— Девочка моя, потерпи. Я заберу тебя, обещаю. Только дай мне немного времени.
В глазах Даши снова заблестели слезы, но она мужественно кивнула, стараясь оправдать доверие матери.
— Я буду ждать тебя, мамочка. И буду очень-очень хорошо себя вести.
Мария поцеловала дочь в лоб, сдерживая рыдания. Она должна быть сильной ради Даши. Впереди было много трудностей, но мысль о дочери, которая будет ждать ее возвращения, придавала сил.
Мария встала и решительно направилась к Елизавете Кирилловне.
Свекровь сидела в гостиной, прямая и неподвижная, как изваяние. Ее руки, сложенные на коленях, были белее мраморных статуй, украшавших комнату.
— Я уезжаю, — твердо сказала Мария, стоя в дверях. — Прошу вас распорядиться дать мне экипаж.
Елизавета Кирилловна подняла глаза на невестку. В них не было ни жалости, ни сомнения — только холодная решимость.
— Экипаж будет готов через полчаса, — сухо ответила она. — Не забудьте все свои вещи. Повторного визита не будет.
Мария сделала глубокий вдох, стараясь унять дрожь в голосе.
— Я прошу вас об одном: позвольте Даше пока пожить у вас.
На мгновение ей показалось, что в глазах свекрови мелькнула тень сомнения, но Елизавета Кирилловна быстро совладала с собой.
— Ребенок не виноват в грехах матери, — произнесла она после долгого молчания. — Девочка может остаться.
Она молча кивнула головой, словно ставя точку в разговоре. Но когда Мария уже повернулась, чтобы уйти, свекровь добавила:
— Надеюсь, вы понимаете, что никогда больше не переступите порог этого дома. Федор был слишком добр и доверчив, но со мной такое не пройдет.
Мария не ответила. Что она могла сказать? Что никогда не хотела причинить боль Федору? Что все эти годы старалась быть хорошей женой. Елизавета Кирилловна все равно не поверила бы.
Вернувшись в комнату, Мария застала Дашу сидящей на кровати с куклой в руках.
Мария присела рядом с дочерью и крепко обняла ее. Они сидели так несколько минут, молча, прижавшись друг к другу, словно пытаясь запомнить тепло и запах родного человека.
В дверь тихо постучали. На пороге стояла Фекла.
— Барыня, экипаж подан, — проговорила она дрожащим голосом. Было видно, что она плакала.
— Спасибо, Фекла, — Мария встала, но колени ее подгибались. — Позаботься о девочке, прошу тебя.
— Как о родной позабочусь, барыня, не извольте беспокоиться, — Фекла утерла слезу краем передника. — Глаз с нее не спущу.
Мария в последний раз обернулась к дочери, сделала шаг к двери. Даша бросилась к ней, обхватив руками ее колени.
— Мамочка, я буду ждать тебя каждый день! — выпалила она сквозь слезы, которые наконец прорвались. — Я буду смотреть на дорогу из окна! Я буду хорошей девочкой!
Мария опустилась на колени. Прижала к себе детское тельце: девочка моя.
Через несколько мгновений она заставила себя разжать объятия и встать. Еще одна минута — и она не найдет в себе сил уйти.
— Фекла, — сказала она няне, — проводи меня до экипажа. У меня есть важный разговор.
В коридоре, убедившись, что их никто не слышит, Мария торопливо заговорила:
— Фекла, береги мою девочку. Если бабушка будет сурова с ней — утешь, если станут говорить плохо обо мне — защити, как сможешь.
Фекла молча кивнула, вытирая слезы.
— Будьте спокойны, барыня. Не оставлю в беде.
В прихожей не было никого — ни Елизаветы Кирилловны, ни слуг. Только у дверей стоял молодой лакей, державший саквояж Марии.