Честно говоря, я всегда думала, что слово «семья» — это про уют, чай в шесть вечера и диван с пледом, а не про то, как твой законный муж таскает в твой же дом свою любовницу, прикрываясь фразой: «Ну, мы же друзья…».
Друзья, ага. Особенно когда «друзья» оставляют на твоей подушке чужую заколку и запах дорогого парфюма, который я бы себе не купила даже в припадке сумасшествия.
В тот вечер Максим сидел на кухне, облокотившись на спинку стула, и хрустел яблоком, будто был главным героем рекламы здорового образа жизни.
Я — напротив, с чашкой чая, в которой уже плавал пакетик вместо того, чтобы утонуть, как полагается.
Мы молчали. Ну, как молчали… он делал вид, что всё спокойно, а я считала до десяти, чтобы не метнуть в него эту чашку.
— Алина, — наконец сказал он, жуя, как трактор, — ты не думала, что нам стоит оформить всё по уму?
— В смысле? — я приподняла бровь.
— Ну, квартиру. Чтобы была общая. Ты же понимаешь, это правильно. Семья, доверие, всё такое.
— О, конечно, доверие… — кивнула я. — Особенно после того, как ты в прошлую пятницу «задержался на работе», а на самом деле ужинал с Катей в ресторане.
— Господи, Алина, — он вздохнул с таким видом, будто я его застала не за изменой, а за тем, что он взял последний кусок хлеба. — Ты опять начинаешь? Катя — коллега.
— Угу, а я — Мать Тереза.
— Ты иногда бываешь невыносима, — сказал он, отставляя чашку.
— Максим, — я медленно опустила руки на стол, — ты женился на мне, зная, что у меня квартира. Я не впишу тебя в собственность. Никогда.
— Ты эгоистка.
— А ты — бедный мальчик, который перепутал любовь с ипотекой.
Мы так и сидели, глядя друг на друга, как два актёра в дешёвом сериале, у которых сценарист забыл написать продолжение сцены. И тут на кухню вошла она.
Людмила Петровна. Свекровь. Женщина, у которой на лице была постоянная гримаса лёгкого презрения, будто она всё время нюхает молоко, которое вот-вот скиснет.
— Алина, — сказала она, обходя меня и садясь рядом с сыном, — я тут подумала. Ты же не против, если мы с Максимом обсудим ремонт?
— Ремонт чего? — спросила я, чувствуя подвох.
— Ну… квартиры. — Она улыбнулась. — Всё-таки Максим в неё столько вложил.
— Вложил? — я фыркнула. — Да он даже полку в ванной прикрутить не смог.
— Алина, не нужно быть такой язвой, — сказала она. — Вы же семья. Всё должно быть поровну.
— Поровну — это когда я живу у вас в квартире и мою за собой кружку. А тут… извините, это моё жильё. Купленное ещё до того, как ваш сын научился галстук завязывать.
Максим откинулся на спинку стула, а свекровь смерила меня взглядом, которым обычно измеряют площадь участка перед тем, как воткнуть забор.
Я поняла — они не просто так зашли с этим разговором. У них план. И в этом плане я — помеха.
— Слушай, Алина, — сказал Максим, и в его голосе появились эти фальшивые нотки, — ну что ты так держишься за эти квадратные метры?
— Потому что, Макс, — я наклонилась вперёд, — когда у женщины забирают дом, забирают и ощущение безопасности. А у меня с этим, знаешь ли, проблемы.
— Ты всегда всё драматизируешь, — пробормотал он.
— А ты всегда всё упрощаешь, — парировала я. — Даже брак.
Пауза затянулась, и я почувствовала, как в груди начинает кипеть злость. Эта кухня, этот стол, эта ложка с отломанной ручкой — всё было моим. И я не собиралась отдавать ни ложку, ни стол, ни тем более саму квартиру.
— Значит, так, — сказала я, поднимаясь. — Я не дам вам вписать Максима в документы. И точка.
— Ты пожалеешь, — тихо бросила свекровь, поправляя шарф.
— Уже жалею, что вышла за вашего сына, — ответила я, и её глаза сузились.
Максим встал, будто собирался уйти, но вместо этого подошёл ко мне вплотную.
— Ты думаешь, ты сильнее нас? — его голос стал ниже, чем обычно.
— Нет, — улыбнулась я. — Я просто знаю, что это моя территория. И я умею выгонять непрошеных гостей.
И в этот момент я поняла: игра началась. Только это не про любовь, а про то, кто останется хозяином в этом доме. И у меня не было права на поражение.
С того разговора на кухне прошло всего два дня, а ощущение было, будто я живу в чужой квартире. Вроде мебель та же, вид из окна — мой любимый на парк, но воздух стал какой-то… вязкий. Как будто в нём растворили яд, а я теперь каждый вдох делаю осторожно.
Максим вел себя подчеркнуто «вежливо». Такой вот тип заботы, когда тебе говорят:
— Алина, ты устала, я приготовлю ужин, — а потом достают пельмени, которые ты лично купила, и забывают убрать за собой кастрюлю.
А свекровь… она просто стала приходить чаще. С ключами. С моими ключами. Я даже не успела понять, когда она их получила — то ли Максим дал, то ли ещё в начале брака она хитро «попросила на всякий случай».
В тот вечер я вернулась с работы — и застала их обоих в гостиной. На моём диване. С папкой.
Идеальный набор для плохих новостей.
— Ты чего без звонка? — спросила я, бросив сумку в прихожей.
— А я и не обязана, — холодно ответила Людмила Петровна. — Мы с Максимом решали семейные вопросы.
— Семейные? — прищурилась я. — Смешно, я думала, семья — это когда со мной разговаривают.
— Ты опять начинаешь? — Максим поднял голову от бумаг. — Мы просто хотели уточнить пару моментов.
— Например? — я подошла ближе, и запах его одеколона смешался с дорогим парфюмом матери. Да, они даже пахли одинаково. И это пугало.
Людмила Петровна аккуратно перелистнула листы в папке и положила передо мной копию какого-то договора.
— Вот. Мы тут собрали все чеки, — сказала она с видом человека, который достал козырь. — Максим вкладывался в ремонт. Это подтверждено.
— Какой ремонт? — я рассмеялась. — Тот, что ты оплатила из моих денег? Или тот, что он делал, когда прибил полку вверх ногами?
— Не надо иронии, — оборвала она. — По закону эти вложения учитываются.
— По какому закону? — я выпрямилась. — Квартира куплена до брака. Это — моё имущество.
— Алина, — мягко начал Максим, — давай без войны. Мы просто хотим справедливости.
— Справедливости? — я прижала руки к груди. — Так вот она: вещи, которые принадлежат человеку до брака, остаются его. И знаешь, Макс… я вот не претендую на твои старые кроссовки, хотя они пахнут как преступление.
— Ты ужасно злая, — буркнул он.
— Я стала такой рядом с тобой, — ответила я.
Пауза. Они переглянулись. И я поняла — сейчас будет ход.
— Ладно, — сказала свекровь, закрывая папку. — Раз ты так хочешь по закону, будет по закону.
— Отлично, — кивнула я. — И дверь, кстати, тоже по закону закрывай, когда уходишь.
— Ты меня ещё из своей квартиры выгони, — с сарказмом усмехнулась она.
— Если понадобится — да. И Максима заодно.
— Не советую, — тихо бросил Максим.
— Это угроза? — я шагнула ближе.
— Предупреждение, — он даже не моргнул.
И вот тогда я почувствовала этот холодок под кожей. Они не блефовали.
Через неделю на моём пороге стояли двое в форме — с «проверкой». Якобы жалоба от соседей на «незаконную перепланировку».
Стою я такая в халате, волосы в пучок, а один из них уже смотрит на меня как на главную преступницу района.
— Разрешите пройти? — сухо сказал старший.
— Нет, — отрезала я. — Без ордера — до свидания.
— У нас есть основания…
— У вас есть дверь, вот и идите через неё. — Я резко захлопнула и повернула ключ два раза. Руки дрожали.
Максим вернулся вечером, с невинным лицом, и спросил:
— Что случилось?
— Случилось то, что кто-то слишком любит бумажную работу и подставы.
— Ты подозреваешь меня? — он изобразил удивление.
— Я тебя не подозреваю, я тебя знаю, — я посмотрела ему в глаза. — И знаешь, Макс… я ведь тоже умею играть в шахматы. Только я предпочитаю бить фигуры об стол, когда надо.
Он усмехнулся, но в его улыбке было что-то… нервное.
Кажется, он понял: я не собираюсь просто отступать.
В конце главы Алина уже понимает, что они пошли в наступление, и ей нужно готовиться к юридической и психологической войне.
Я всегда думала, что дно — это когда твой муж приносит в дом чужие волосы на своей рубашке. Оказалось, нет. Дно — это когда твой муж и свекровь приходят в твой дом с нотариусом.
В тот вечер они вошли как к себе. Людмила Петровна — в пальто, от которого пахло её ядовитым парфюмом, Максим — с этой своей «деловой» ухмылочкой. А за ними — мужчина лет пятидесяти с портфелем.
— Добрый вечер, — сухо сказал он, снимая перчатки.
— Он тут при чём? — спросила я, опираясь на дверной косяк.
— Это наш нотариус, — спокойно ответила свекровь. — Мы хотели обсудить оформление…
— Какого чёрта вы сюда привели нотариуса? — перебила я.
— Алина, — Максим сделал шаг вперёд, — мы же договаривались…
— Нет, Макс. Мы договаривались, что я не вписываю тебя в собственность. Ты, видимо, перепутал.
Нотариус делал вид, что ему плевать, но по глазам я видела — ему всё это нравится. Наверное, считал, что сейчас будет тихий разговор. Он ещё не понял, что пришёл на войну.
— Послушай, — Людмила Петровна сложила руки на груди, — мы хотим, чтобы всё было честно.
— Честно? — я рассмеялась. — Честно было бы не подсылать ко мне людей с проверками и не выдумывать перепланировки.
— Ты преувеличиваешь, — отрезал Максим.
— Нет, Макс, это ты недооцениваешь, насколько я зла.
Я подошла к тумбочке, вытащила из ящика телефон и включила диктофон.
— Так, раз вы пришли с юристом, я тоже начинаю официально.
Они переглянулись. И тут в дверь позвонили. Я открыла — на пороге стояла Катя. Да-да, та самая любовница. В руках — пакет документов.
— Привет, — сказала она, обводя взглядом всех. — Я думаю, тебе это пригодится.
Я взяла папку. Переписка. Сообщения, где Максим в деталях описывает, как хочет через суд отобрать квартиру. И, конечно, «милые» обсуждения с мамочкой — когда я дома, как часто, кого можно подослать.
— Ты с ума сошла, — выдохнул Максим, глядя на Катю.
— Нет, это ты сошёл, когда решил, что можно выкинуть женщину на улицу, — Катя кивнула на меня. — Я, может, и дура, что с тобой связалась, но не настолько.
Людмила Петровна побледнела. Нотариус кашлянул и стал собирать бумаги обратно в портфель.
— Ну, кажется, моё участие тут больше не требуется… — пробормотал он и вышел.
— Вот так, — сказала я, бросая папку на стол. — С этого момента всё пойдёт по моим правилам.
— Ты пожалеешь, — попытался снова взять тон сверху Максим.
— Нет, Макс, это ты пожалеешь. И знаешь, в чём ирония? — я улыбнулась. — Ты мог бы уйти по-хорошему. Но ты решил остаться и воевать. А я, как оказалось, воюю лучше.
Дальше всё было как в кино: суд, где их аргументы развалились в труху, Катя как свидетель, я — с полным комплектом доказательств. Судья даже не стал долго тянуть: квартира остаётся за мной, претензии отклонены.
Когда мы вышли из зала, Максим шёл с опущенной головой. Людмила Петровна делала вид, что её тут вообще никогда не было. Катя, проходя мимо, тихо сказала:
— Береги себя.
А я вышла на улицу под дождь. Холодная вода стекала по лицу, но мне было всё равно. Я шла домой. В свой дом. В ту квартиру, за которую я дралась как за жизнь.
И вот что странно — я не чувствовала победы. Я чувствовала… тишину. И, может быть, даже немного свободы. Потому что наконец поняла: дом — это не только стены и документы. Дом — это место, где ты сама решаешь, кто остаётся, а кто идёт к чёрту.
Конец.
Если вам понравился этот рассказ — обязательно подпишитесь, чтобы не пропустить новые душевные рассказы, и обязательно оставьте комментарий — всегда интересно узнать ваше мнение!