Наталья не была в обиде, она шла. Двор дышал сыростью: недавно ливень, в лужах отражались фонари. На третьем этаже горела лампа Артёма. Наталья поднялась, позвонила. Дверь открылась мгновенно: у него был быстрый шаг, и запах металла и масла тянулся из прихожей — он чинил что-то. В тапке застряла маленькая машинка — видно, с сыном играл.
— Прости, что тащу тебя в это, — сказала Наталья. — Лариса разнесла слухи. Я пришла попросить запись с твоего видеоглазка. Ты же ставил?
— Ставил, — кивнул Артём, вспомнил, как вместе с сыном крутили винты. — Пошли.
В комнате — аккуратные банки с саморезами, на окне — чертежи будущего стеллажа. Артём без суеты вскрыл приложение, перетянул глазами даты. На экране мелькнула Наталья, в куртке, с ключами, в руке — полотенце. Он — с чемоданчиком.
— Вот. Двадцать третьего. В двадцать два двадцать семь ты пришла, в двадцать два тридцать четыре ушла. Семь минут. Могу выгрузить.
— Выгружай. И можно ещё вчерашнюю ночь — когда вода пошла из стояка?
— Можно, — он щёлкнул по датам. — Ты уверена, что хочешь в это лезть через семью? Их же заденет.
— Уже задело, — Наталья встряхнула волосы, устало улыбнулась. — Меня заносили под венец честной, не худшей. Я не позволю, чтобы меня на лавке перемыли.
Он передал ей флешку. На пороге столкнулись с Галиной Викторовной. Свекровь зашла без стука — она всегда так, прямолинейно.
— Ну что, Наташа, — тяжело выдохнула Галина, — только скажи честно: есть что скрывать?
— Ничего. Муж вернулся? — Наталья шагнула в коридор.
— Серёжа дома. Юра там. И Лариса. И Пётр злится.
— Пусть злится на ложь, — Наталья подняла флешку. — У меня запись. И больше: я иду к председателю ТСЖ. Я возьму запись с камеры у подъезда.
Галина Викторовна кивнула. В морщинах на лице проступила усталость, но голос стал тверже:
— Я с тобой. Я устала от недомолвок. Иди, а я задержу их разговором.
В ЖЭУ дверь была приоткрыта — дежурил сторож. Но шёл мимо участковый. Наталья остановила.
— Роман Андреевич? Добрый вечер. Скажите, можно запросить запись с подъездной камеры за двадцать третье число, примерно пол-одиннадцатого?
— Нужно заявление и подпись старшего по дому, — быстро ответил он. — И вы? Вы Наталья Шаталова? Это по поводу кражи велосипедов?
— У нас кража репутации, — Наталья не удержалась от нервной усмешки. — Пойдёмте к председателю. Он в соседнем подъезде.
Председатель, Пётрыч, подписал — быстренько, чтоб только от него отстали. Роман оформил запрос. Камеру подключили — запись выгрузили. На экране — Наталья, Артём, ключ, полотенце, мокрая труба, распахнутая дверь подъезда. Всё сухо и чётко.
— Спасибо, — Наталья сунула флешку в карман. — Вечером — семейный совет.
— Я могу присутствовать, если начнутся угрозы, — заметил участковый.
— Надеюсь, не дойдёт, — сказала Наталья. — Но если дойдёт — я знаю, куда звонить.
Сергей сидел у окна, вращая чашку. В голове гудел шум — чужой, как мигрень. Юрий что-то втолковывал Ларисе, понизив голос, но слова перегибались в ему понятные: «Окно», «доказательства», «позор», «имущество».
— Серёжа, — начал Юрий уверенно, — ты пойми правильно. Мы заботимся о тебе. Если жена гуляет, надо решать. Иначе погибнешь.
— Заткнись, — резко сказал Пётр. — Синяк на языке заработаешь.
— Пётр Степаныч, не кипятись, — Юрий развёл руками. — Я не враг. У меня своя семья горела, я нашёл выход. Ты хочешь, чтобы племяш потерял всё? Дача на нём, квартира на нём — поделит с женой правильно, а потом новый старт.
Сергей дёрнулся. «Поделит». Слово, как нож. Он вспомнил, как Юрий судился с собственной сестрой десять лет назад из-за гаража, как смеялся, когда та плакала у подъезда. В груди поднялась тяжёлая злость.
Он встал, взял телефон и уткнулся в переписку с Натальей. Двадцать третьего: «Вода пошла из стояка. Зайти к Артёму?» — «Зайду». Он тогда был в Воронеже — отправлял картинку гостиничной квитанции. Ответ короткий: «Ключ запирается, постараюсь быстро». Всё было. Он просто не заметил, как сомнения вбили клин.
— Я выйду, — сказал он, — подышу. И проверю одну штуку.
Ольга догнала его у двери.
— Серёж, — прошептала, — я видела у Юры на телефоне какие-то фотографии. Будто бы Наташа и Артём обнимаются. Но там фон обрезан, странный. И время подписано криво. Я сфотаю при случае, но осторожно.
— Спасибо, Оля, — сжав её руку, он вышел.
На лестнице пахло картошкой. На площадке встретился с Артёмом, который как раз спускался.
— Привет, — Сергей остановил. — Ты ведь не любовник моей жены?
— Нет, — спокойно ответил тот. — Но, Серёж, я не собираюсь оправдываться перед слухами. Я даю показания и запись. А дальше — ты муж. Ты должен знать, кем тебе жена.
Сергей стиснул зубы.
— Я знаю. И я разберусь.
Он поднялся на крышу — туда, где внизу мигали окна. Пальцы дрожали. Он позвонил знакомому в управе, попросил доступа к камерам — неофициально. Тот отшутился, но обещал помочь. Через час пришла ссылка на облако — набор данных, а позднее комплект документов от участкового. Он посмотрел. Никаких объятий. Только спешка и рабочая рутина.
— Чёрт, — прошептал он. — Что я делаю?
СМС от Ольги: «Юра сбросил Ларисе фотки. Я переслала тебе. Смотри метаданные: правка в фоторедакторе, слои. Это монтаж».
Сергей увидел: на фотографии «объятий» фон заблюрен, угол лица Натальи неестественный, тень под подбородком идёт не туда. Ольга добралась до EXIF — время несовпадение, обработка в приложении, которое они все знали — Юрий увлекался «фотошутками» в чатах.
«Хорошо», — ответил Сергей. Руки перестали дрожать. Он не любил сцены, но сейчас хотел устроить именно сцену — точную, жёсткую, с фактами. Он набрал Наталью: «На семейный совет возьмём ноутбук?». Она ответила: «Да. У меня флешки».
— Пап, — крикнул он с лестницы, — собирай всех. Сейчас поговорим.
*
Лариса стояла в ванной и прислушивалась к собственному дыханию. Оно рвалось, как в детстве перед контрольной. В зеркало смотрела худощавая женщина с аккуратной стрижкой и судорожной улыбкой. Она вспоминала, как Наталья появилась в этой семье: тихая, но как-то сразу заняла тёплое место возле мамы и отца, стала «своей», заполняя пустоты. А у Ларисы тогда рушился брак: муж ушёл к другой, взяв с собой смех ребёнка на выходные. Она возвращалась в пустую квартиру и слышала соседскую дрель — Артём перестраивал квартиру над ней.
В тот вечер, двадцать третьего, она шла из магазина, увидела Наталью возле Артёма. Тёплый жёлтый свет, щёлкнула защёлка замка, Наталья поправила прядь. Лариса сжала пакет: «Вот!». Она позвонила Юрию, тот ответил мгновенно.
— Лара, — сказал он мягко, — ты не обязана терпеть. Она разрушает семью. Как мы делали? Собираем доказательства. У меня есть программы. Давай действовать.
Он приходил, приносил конфеты, гладил Ларису по плечу. «Ты — единственная, кто видит правду». Лариса верила: она защищала брата. Юрий шептал: «Если Серёга разведётся, он будет опираться на тебя. И дача останется в семье. Наташа не успеет в бумагах копаться. Мы всё правильно оформим». Слово «мы» ласкало. «Мы» есть — значит, она не одна.
Она писала сообщения родственникам: «Я не хочу, чтобы у нас была грязь. Но это надо знать. Наташа ходит к Артёму». Ей отвечали: «Да ну», «Ой», «А кто видел?», «Давай факты». Факты приносил Юрий: какая-то переписка с чужого аккаунта — будто бы «Наталья»: «Зайду», «Скучаю». Лариса не задумывалась о софте.
Теперь она застыла: сердце било виски. На пороге ванной — Ольга.
— Лара, — спокойно сказала Ольга, — хватит. Я видела, как Юрий редактировал фотографии. Я помню, как он тебя склонял к этому. Ты не защищала — ты ломала. Остановись.
— Молчать! — Лариса схватила полотенце, бросила в умывальник. — Ты ничего не понимаешь!
— Я понимаю, — Ольга не повышала голос, — что ты стала инструментом. Юрий хочет дачу. Он уже говорил соседу Вите, что «скинут Серёгу», купят за копейки, сдавать будут. Я слышала.
Лариса вспомнила, как Юрий однажды сказал: «Дача в плохом месте, одному дорого, вдвоём — можно, во троём — вообще песня». Она рассмеялась тогда. Не увидела смысла. Нитка потянулась сейчас.
— И что? — глухо спросила.
— А то, что ты разрушала брата ради чужих денег, — Ольга кинула ей на раковину распечатки. — Вот журнал правок. Вот EXIF. Вот переписка с фейкового аккаунта — это зарегистрировано на симку Юры. Мне помог знакомый из техподдержки. Дальше — дело семьи. Но если ты не остановишься, будет дело уголовное — клевета.
Лариса облизнула пересохшие губы. Мир требовал решения. Она подняла записи — чёрные цифры на белом разоблачали её слепоту. В комнате затихли голоса. Ей стало страшно выходить. Но она вышла. Раз она начала — пусть и выгребает.
*
Семейный совет собрали за час. Поставили на стол ноутбук. Наталья включила записи. На экране — чёткие, нейтральные кадры: она и Артём. Никаких объятий. Семь минут. Полотенце. Ржавчина на трубе. Наталья — в куртке, Артём — в рабочей футболке. Потом скриншоты переписки — «Наталья» пишет с аккаунта, созданного на сим-карту... На экране открылась база: номер оформлен на Юрия Семыкина. Ольга разворачивала данные, как официант — горячее.
— Это подделка, — попытался улыбнуться Юрий. — Я просто... ну... тренировал фотошоп. Показал Ларисе, как можно сделать. Она не поняла шутки.
— Это не шутка, — жёстко сказал Сергей. — И не тренировка. Это грязь.
— Серёж, — Наталья подняла глаза на мужа, — скажи, чем для тебя является эта запись? И эти данные?
Он вдохнул и выдохнул.
— Доказательством того, что я едва не предал тебя. И того, что в нашей семье завёлся человек, который хочет нам зла.
— Давай без пафоса, — Юрий положил ладони на стол. — Я лишь хотел обезопасить. Времена такие. Девки нынче — сами знаешь какие.
— Не оскорбляй мою жену, — Сергей громко произнёс, выбирая каждое слово. — И не лезь в мою семью.
— Я... — Лариса подняла руку. Лёд в голосе растаял. — Я виновата. Я поверила. Юра... — она посмотрела на него и вдруг увидела не покровителя, а человека с маленькими глазами и тонкими губами. — Юра подталкивал. Я разослала фото. Я думала о себе. О нас... — голос сломался. — Серёж, прости. Наташа, прости.
— Прости? — Галина Викторовна ударила ложкой о стол. — Как же ты могла, Лара? Ты на брата зуб держала? Из зависти? Или из глупости?
— Из всего понемногу, — Лариса закрыла лицо ладонями. — Я была одна. Он — единственный, кто говорил: «Мы». Я хотела быть нужной. И я... я трусиха.
— Хватит психологии, — сказал Пётр Степанович. — Будем по закону.
— По закону — так по закону, — Наталья достала распечатку. — Я подаю заявление по статье о клевете. К Юрию. И отдельное — о вмешательстве в частную жизнь.
— На родного? — сдавленно выдохнула свекровь.
— Он давно перестал быть родным, когда начал ворочать бумажками, — сухо бросил свекор. — И не наша вина, что он войдёт в историю как человек, который пытался развалить семью, чтобы срубить дачу.
— Вы не посмеете! — Юрий встал, выхватил чётки, их звук как дробь прокатился по столу. — Я вам ещё покажу! Я вас всех...
— Успокойся, Юра, — неожиданно тихо сказал Сергей. — Участковый ждёт внизу. Он приглашён. И ещё — записано, как ты «тренировал» фотошоп. И как уговаривал Ларису. Хотел бы я попросить прощения за Ларису. Её я прощу. Но тебя — нет.
Юрий схватил куртку, пошёл к двери. На пороге столкнулся с Романом Андреевичем.
— Добрый вечер, — участковый вежливо кивнул. — Проедем, Юрий Ильич. Есть разговор.
— Я никуда не поеду! — в руках заплясали чётки.
— Проедем, — повторил участковый. — Вы — приглашены. Не заставляйте меня вызывать наряд.
Пальцы Юрия дрогнули. Он всё понял: не тот разговор. Никакого «мы». Он шелестнул чётками, уцепился за них, как за спасательный круг, но разжал.
— Я вернусь, — бросил он, но голос прозвучал пусто.
Дверь закрылась. В комнате пахло сваркой — от воспоминаний о трубе — и ещё чем-то горьким, как отбитая жестянка.
— Я виновата, — тихо повторила Лариса. — Что прикажете?
— Жить, — сказала мать, глядя на неё. — Не для чужих игр. Для брата. Для сына. Для себя. И с долгами — перед Натальей. И перед Сергеем.
— Долги закроем, — Пётр Степанович откашлялся. — Сроки вроде бы небольшие. Но на дачу — ты больше не претендуешь.
— Не претендую, — ответила Лариса без пафоса. Внутри было пусто, но чисто. Сейчас — так.
Наталья посмотрела на Сергея.
— Мы? — спросила она просто.
— Мы, — ответил он, и там, где была точка, стало тепло.
Дальше всё посыпалось быстро. Заявления, подписанные документы, беседы у участкового. Юрий вёл себя нагло — до поры. В коридоре у кабинета он кричал, что «их всех посадит», снизу стучал кулаком по батарее, требовал адвоката. Адвокат пришёл и тихо сказал: «Платить придётся. И извиниться — публично». Юрий побледнел. Соглашаться не хотел. Суд принял заявление о признании вины в части распространения ложных сведений, назначил штраф и обязал опубликовать опровержение. Кроме того, знакомый уволил его из фирмы — репутационный риск. Друзья разошлись. Жена — давно ушла. Дети — звонить перестали.
Он остался в съёмной комнате на окраине: окно на железную дорогу, запах смазки, в тумбочке — чётки. Он шелестел ими по вечерам, повторяя: «Я хотел как лучше». Но звуки отдавались пустотой. Ему казалось, что на стенах расползаются мокрые пятна, как тогда на трубе. Он не звонил никому. И никто не звонил ему.
А у Сергея и Натальи жизнь пошла. Они вышли из суда вместе, не сдерживая улыбок. Ольга, набок сдвинув берет, махнула им:
— Пойдёмте в пекарню. Я заслужила круассан.
Артём поднял палец:
— На кухне у тебя капает — я зайду вечером.
Пётр сказал:
— И на даче трубы гнилые. Надо менять.
Галина Викторовна кивнула:
— Будем делать, вместе.
Лариса привезла мешок цемента. Она сама предложила замазать щели в сарае. Молчала и делала. Вечером подошла к Наталье.
— Мне сложно говорить, — призналась. — Но я попробую быть другой. Если не сможешь — не прощай. Но я буду делать — и потом говорить.
— Делай, — Наталья улыбнулась. — А там посмотрим.
На даче пахло смолой и яблонями. Серые облака, разрываясь, пропустили солнце. Сергей закрутил новую трубу, Артём подал ключ. Лариса сошла с лестницы, вытерла руки, прислонилась к косяку и посмотрела на брата. Тот поднял глаза.
— Я рядом, — сказала она.
— Я тоже, — ответил он.
Внизу Галина Викторовна резала пирог. Пётр Степанович, ругаясь, но ласково, подпиливал доску. Ольга фотографировала — на этот раз без монтажа, настоящие лица с настоящими морщинками и красками. Наталья достала чай. Они с Сергеем, переглянувшись, улыбнулись так, что стало ясно: самое важное — не доказать невиновность, а сохранить доверие. Но и доказательства нужны, когда в дом ломится ложь.
Юрий тем временем сидел у своего окна и слушал стук колёс. У него не было ни пирога, ни голосов. Только чётки, пустая кружка и тишина, в которую уже никто не входил. Он получил по заслугам. И остался несчастным.
Автор: Елена Стриж ©