Аркадий Петрович проснулся раньше будильника и пошел варить кофе. В доме было тихо: Марина, его жена, спала вместе с четырехлетним Егором, а тринадцатилетняя Вера слишком крепко держалась за подушку, чтобы слышать шорохи на кухне. План на день был простой: отвезти Веру в школу, заскочить в танцевальную студию Марины — там вчера сорвало кран, — затем на работу в логистическую компанию. У него были совещания, цифры, машины, графики — привычный порядок.
Ровно в полночь порядок кончился. Раздался звонок. Наглый, как чужая рука в твоем кармане.
— Я открою, — сказал Аркадий, глянув в глазок. — Вот это номер…
— Кто там? — Марина подалась к двери, поправляя халат.
— Алина. — Он даже не сразу поверил, что произнес это имя.
— Твоя дочь? Открывай! — Марина устало вздохнула: понимала, что ночные гости — это всегда к беде.
Дверь распахнулась. На пороге стояла двадцатилетняя Алина — в лаковом пальто, с чемоданом на колесиках и маленькой белой собачкой на руках.
— Папочка, привет! — Она уверенно перешагнула порог, не ожидая приглашения. — Мы у тебя поживем. Ненадолго.
— Мы? — Аркадий поднял бровь.
— Я и Мята. — Собачка дернула лапами, Алина поставила ее на пол. Та тут же радостно оставила на коврике мокрое пятно. — Не ругайся, она нервничает.
— Алина, время — ночь. Объясни, что происходит, — тихо, но жестко спросил он.
— Мне негде жить. И не начинай про «твою» квартиру. Её больше нет.
— Как это «нет»? — Марина замерла в коридоре.
— Я её продала. — Алина откинула волосы. — Купила машину. Нормальную. Серо-матовый кабриолет. Ты же не хотел мне давать на тачку, а на мамину старую помойку мне стыдно было садиться.
Повисла тяжелая пауза.
— Покажи документы на машину, — попросил Аркадий.
— В сумке. Машина на штрафстоянке, — Алина зевнула. — Ерунда, вытащим.
— Почему на штрафстоянке?
— Я её разбила, — беззаботно кивнула она. — Там один придурок тормознул, а я на красный чуть-чуть вылетела. Всё решили на месте, но пока спорили, дворовая эвакуаторная шайка забрала кабриолет. Я потом поехала к Кириллу, он обещал всё оформить, но у него жена… В общем, они меня выгнали. Вот.
Марина как-то сразу постарела. Аркадий стиснул зубы.
— Ты встречалась с женатым? — спросил он ровно.
— Он не сказал. А потом сказал, что «временно». Ты бы понял, пап, там любовь. Но пусть — не срослось. Я теперь у тебя. — Алина оттолкнула чемодан носком. — Комната в конце коридора свободна?
— Ладно, — сказала Марина. — Но собаку держи при себе. И завтра поедешь с отцом на стоянку.
— Завтра? Пап, ты чё. Сейчас ребята подъедут, мы в «РадиоТень». — Телефон Алины запел басом. — Да-да, пять минут и выхожу. — Она одним движением сменила пальто на короткую пайеточную майку. — Мята спит на кровати. Её нельзя на пол, у неё лапки нежные. Всё, пока, не скучайте.
Дверь хлопнула. Оставив после себя сладкий запах духов и неровную лужу в прихожей, Алина исчезла в ночи.
Аркадий до двух не мог уснуть. В пять он уже варил второй кофе. В семь разбудил Веру, отвез её, заехал в студию — сантехник обещал прийти к обеду. В девять Алина вернулась. Точнее, её занесло: с размазанной тушью и пустыми глазами.
— Подъем. Едем на стоянку, — сказал он. — Собирайся за три минуты.
— Я хочу спать.
— Минута.
Ледяная вода из стакана заставила её шипеть, но она пошла умываться. На штрафстоянке охранник лениво пролистал ведомости. Кабриолет оказался не серо-матовым — грязно-потертым, со смятым передком и разбитой оптикой. Сзади — тоже весело: кто-то в него въехал, когда Алина на спор «проскакивала» под желтый.
— ОСАГО? — спросил Аркадий.
— Я её… ну… решила не делать. Зачем? Я езжу аккуратно.
— Прекрасно. Документы.
Куча кип бумажек, два штрафа без оплаты, протокол о нарушении, акт эвакуации. Счет за стоянку уже был круглым. Аркадий заплатил — не потому что хотел, потому что иначе эту груду железа просто распилят. Оформил бумагу на вывоз. Глядя на заляпанный кабриолет, он понимал: продать толком не выйдет. Максимум — за копейки на запчасти.
— Мы закончили? — Алина прикрыла глаза.
— Нет. Мы закончили, когда ты начнешь отвечать за свои действия.
— Лекция? Пап, ну правда…
— Садись в такси. Домой. И к Мяте.
Такси уехало, а Аркадий — на работу. До обеда он гасил пожары в графике отгрузок, а в четыре позвонила Марина.
— Ты взял из сейфа деньги?
— Нет. Почему?
— Их нет. И ещё… кто-то оформил на меня два микрозайма на десять и на двадцать тысяч. С моего паспорта. Я его утром в студии оставила, а теперь… — она запнулась. — Это она?
— Не спеши. Я приеду.
Он приехал — и увидел Мяту, кем-то покрашенную в мятный цвет фломастером, Веру в сетчатых колготках (Марининых) и кожаной куртке, и Алинино лицо: наглое, скучающее, усталое.
— Сейф. Кто открывал?
— Не знаю, — пожала плечами Алина, чистя ногти. — Может, домовой.
— Код был мой день рождения. Знал только я. — Аркадий посмотрел на Веру. — Вер, ты открывала?
— Я… — Девочка покраснела. — Алина сказала, что нужно срочно взять на покраску для студии, там клиентка…
— Вера, иди в комнату, — сказала Марина, дрожа. — И сними это. Мы позже поговорим.
— Мам, это совсем другое…
— Вера.
Дверь хлопнула. Аркадий повернулся к Алине:
— Займы на мою жену чьи?
— Без понятия. — Она спрятала взгляд. — Пап, мне сейчас некогда. За мной Стас заедет.
— Стас за тобой уже приезжал днём? — спросил Аркадий. — Тот «принц» на мотоцикле, с которым ты возила Веру?
— Она сама попросила! — отрезала Алина. — И что такого? Ей нравится. У тебя молодость тоже была.
— Ты катала мою дочь без шлема... Ещё раз — и я вызываю полицию.
— Вызывай. Только не забудь приготовить мне комнату на «сутки», — Алина усмехнулась. — Вы такие скучные. Я поехала.
Её унес рев мотоцикла. Через час позвонила классная руководительница Веры и вежливо спросила, почему ребёнок не был на последних уроках и почему «сестра» забирала её без записки. Марина ещё не успела закончить разговор, как пришло следующее: дворник из соседнего двора потребовал возместить ущерб за «собачку вашей барышни», которая разодрала пакет и порвала его перчатки. Он попытался прогнать Мяту, та впилась в палец. Итог — кровь, прививка, жалоба.
Наутро Алина притащила в дом троих друзей. Музыка лупила так, что у Егора дрожал стакан. Соседка вызвала участкового. Тот пришёл, вежливо попросил выключить. Алина посмотрела на него так, будто он принес пепельницу, и сказала: «Мы уже». Когда дверь закрылась, музыка стала тише — на минуту — потом врубилась снова. Участковый вернулся с протоколом.
Это был первый протокол. Второй случился через два дня. Алина взяла ключи от отцовской «Шкоды» — «сгонять за платьем» — и Веру «до магазина». На перекрестке у стадиона она снова «чуть-чуть» налетела на бампер такси и, не остановившись, рванула во двор. Двор был тупиковым. Таксист вызвал ГИБДД. Камеры все сняли. Вера, бледная, сидела и грызла рукав.
— Выйдите из машины, — инспектор стоял, не повышая голос. — Документы.
— Документы у меня в сумке дома, — Алина пыталась улыбнуться.
— Вы не имеете права управлять. — Его голос остался ровным. — Пассажир — несовершеннолетняя. Вы оставили место ДТП. Расписываемся здесь.
Аркадий приехал на трясущихся ногах. Он подписал протоколы, оплатил эвакуатор во второй раз за неделю. Алине назначили административный арест на трое суток. Вера плакала, Марина молчала и держалась за стол, чтобы не упасть.
— Пап, не сдавай меня! — Алина вцепилась в рукав в момент, когда её увозили. — Пап, я твоя дочь!
Он не ответил.
Трое суток она выла, звонила из дежурной части, требовала адвоката, Кирилл — тот не взял трубку. Стас перекинулся смайликом и исчез.
Вернулась она злой. Искры из глаз: «Вы мне всю жизнь испортили!»
Но это была только середина. Утром пришли смс по микрозаймам. Марина писала заявления, закрывала карты, меняла пароли. Алина сдала в ломбард её браслет — «взяла на примерку» из шкатулки. Камера над дверью студии записала, как она в обед заходит к «знакомому» в подвале. Он с Мариной и целый вечер спорили: вызывать ли полицию. На рассвете спор закончился.
— Я подам заявление, — сказал Аркадий. — Это не каприз.
— Она же дочь… — прошептала Марина.
— Дочери не подставляют матерей под коллекторов.
Участковый явился как на праздник. Материалов было достаточно: видео, квитанции, правки в личных кабинетах. Алина сначала смеялась, потом кричала, потом молила, потом проклинала. Её увели, составили очередной протокол, возбудили дело о краже и мошенничестве с использованием чужих документов. Судья в мировом решил быстро: штрафы, возмещение, обязательные работы, ограничение на управление транспортом на два года. Кредиторы списали деньги со счета Алины, который она успела открыть на подружку — подружка тут же подала на неё заявление о мошенничестве «по доверенности».
С каждым днем стены вокруг Алины становились ближе. Мята, которая на третьей неделе, оставшись одна, выла так, что весь подъезд стучал по батареям, была отдана волонтерами — «ненадлежащие условия, систематические жалобы». Алина устроила скандал и разбила вазу, подаренную Марине на годовщину. Это записали соседи. На следующий день пришли приставы: один из пострадавших по ДТП потребовал компенсировать «вред, причиненный имуществу», а добровольно выплат никто не планировал. Аркадий дал стороне контакты Алины и ее новой «карты», которую она тайком завела на «друга» в приложении. С «другом» поговорили, счет арестовали.
— Это ты все устроил! — орала Алина на лестнице, когда её выталкивали за дверь. — Ты счастлив? Я же твоя кровь!
— Я не счастлив, — тихо сказал Аркадий. — Но я не буду смотреть, как ты уничтожаешь нас. И себя.
Он поменял замки. Через суд снял Алину с регистрации — она годами фактически не жила у него. В день, когда пришло постановление, Марина заснула днем и не вздрогнула от шороха.
Вера переключилась на школу и тренировки. Стас написал ей «займись собой» с трогательным сердечком, и она, неожиданно даже для себя, не ответила. Марина вернулась в студию; новый кран держался крепко. Дом снова стал домом.
Алина сняла койку в хостеле у вокзала. Первый же вечер её «подруги» попросили в складчину скинуться на пиццу и тату «в память о дружбе». Она отдала последние шестьсот рублей, а наутро «подруги» исчезли, прихватив её наушники и половину одежды. На работу курьером её не брали из-за административных правонарушений — «нам нужен чистый человек». В кафе на раздаче держалась три дня: поссорилась с поваром и наорала на посетителя. Микрозаймы всплывали один за другим. Коллекторы звонили ночью и утром, требуя «выйти на конструктив».
Кирилл вернулся к жене и заблокировал ее везде. Стас пропал окончательно. Из друзей в телефоне остались два номера «Рита ОБЯЗАТЕЛЬНО» и «Серега Авто». Рита взяла трубку один раз, сказала «держись» и больше не звонила. Серега купил у Аркадия кабриолет на металлолом и, торгуясь на тысячу рублей, улыбнулся Алине в лицо. Она выцарапала ему на крыле ключом слово из пяти букв, но Серега только пожал плечами: «Счёт за окраску тебе прилетит через суд».
Суд прилетел. Ещё один. И ещё. У Алины появился график: утро — уборка двора по «обязаловке» в районе — двадцать часов в неделю; день — поиск работы; вечер — дежурство в хостеле за «скидку на койку». Ночью — звонки от незнакомых номеров и дрожь от каждого стука в дверь.
Оксана — мать Алины — не звонила. Аркадий набрал сам, сдержанно рассказал всё. Оксана выслушала, долго молчала, потом сказала: «Мне нечего ей дать. Я сама на чужой квартире. Я предлагала ей приехать… она отказалась. Сказала, что море — это «не её».» И повесила трубку.
Алина пыталась вернуться. Она приходила под дверь Аркадия, садилась на ступеньки, курила и плакала, стучала, кричала, уходила, приходила снова. В один из вечеров она стала орать так, что выбежал весь этаж. Аркадий вызвал полицию и попросил оформить запрет приближения. Участковый вздохнул, посмотрел на неё — вздорная, изношенная, красивая по-своему, и такая пустая — и сказал: «Научитесь жить без этого подъезда». Алину увели.
Весной Аркадий отвез Веру на олимпиаду. Егор рассматривал по дороге краны: он очень любил кранов. Марина закрыла студию на ремонт и мечтала о нормальном отпуске. За ужином они смеялись над тем, как Егор говорит «полундра», когда падает ложка. Наконец-то смех был настоящим, не натянутым.
Алина сидела на лавке у водокачки и думала, что мир к ней несправедлив. Она нашла дешёвый телефон на Авито за тысячу триста, но и его у неё вырвали в переполненной маршрутке. Она шла в магазин, поскользнулась, порвала колготки и колено, и никто не остановился, чтобы спросить, всё ли в порядке. В хостеле сменилась управляющая; теперь грязь надо было мыть по расписанию, иначе штраф. Алину штрафовали дважды. Она ругалась, но мыла.
Иногда ей снился дом Аркадия. Снилась кухня, где пахло кофе и горячими сырниками, голос Марины и смешок Веры. Снилась Мята — белая, как облако, только не закрашенная фломастером. Во сне Алина говорила: «Я всё поняла», — но просыпалась и ничего не понимала, кроме того, что у неё нет ни дома, ни собаки, ни привычного телефона с бесконечным интернетом, ни людей, которые готовы терпеть её капризы.
Однажды, проходя мимо витрины танцевальной студии, она увидела Марину. Марина объясняла маленькой девочке, как тянуть носок. Вера, уже не маленькая, смеялась с подругой — теперь она помогала в студии после уроков. Аркадий стоял у окна и спорил с плиточником. Они были заняты. Их жизнь шла.
Алина остановилась. Хотелось войти, сказать «мам» — Марина никогда не была ей матерью, но так хотелось — «я исправлюсь, честно». Она взяла ручку двери — и отпустила. Её отразила витрина: чужая, уставшая, с синим мешком на плече и чужими глазами. Она поняла, что если войдет, будет то же самое: крик, жалость, «ну ладно», неделя мира — и снова падение. И что «последнего шанса» больше не бывает.
На кассе соседнего супермаркета она расплатилась мелочью за хлеб и кефир. Продавщица не глянула. Алина взяла пакет, вышла на улицу и села на тот самый бордюр, где когда-то ждала Стаса с мотоциклом. Мотоциклы ревели мимо. Она больше не считалась модной, не была чьей-то музой и не могла по звонку собрать толпу. Её никто не ждал.
И это был тот самый «по заслугам». Не громкое наказание, не тюрьма, не треск наручников в ночи. Её наказанием было одно: остаться одной среди людей, которых она растоптала, и знать, что дверь захлопнулась не потому, что её «не любят», а потому, что она сама тысячи раз хлопала дверями. Она могла винить Аркадия, Марину, суды, участковых и даже Мяту, которая теперь счастливо бегала в другом доме. Но каждый раз, когда она подносила чашку к губам, кефир пах плесенью, и это была только её плесень.
В конце лета у неё нашлась работа на складе — тяжелая, без регалий. Пахло пылью и резиной. С первых денег она купила себе кроссовки без бренда. Вечером, возвращаясь в хостел, она шла мимо студии. В окна светили теплые лампы. Внутри Марина поднимала руки, Вера смеялась над Егоровыми «полундра». Алина шла дальше, уткнувшись в ворот дешевой куртки, и думала о том, как нести завтра тяжести, чтобы не думать ни о чем.
Она осталась несчастной — не оттого, что мир жесток, а оттого, что ей нечего было больше разрушать, кроме себя. И вскоре даже разрушать стало некому — ни друзей, ни зрителей, ни аплодисментов. Только чужие окна, чужой смех и свой длинный, пустой, до боли ясный путь до вокзала и обратно.
Автор: Елена Стриж ©