“Обнаженная” неспроста так похожа на “обожженная”. Если присмотритесь внимательно, то обязательно увидите, что пламя полыхает вокруг любого! изображения обнаженной натуры. Восхищение, вожделение, возмущение — огненные взгляды смотрящих воспламеняют образ, и сам факт экспонирования любую! обнаженную превращает в Жанну д'Арк. Так что природа контакта с обнаженной натурой особая, удвоенная. Мы смотрим и на сам образ, и на то как он сгорает в пламени нашего ответного отклика.
Так уж мы устроены, остаться индифферентным при виде обнаженного тела человек просто не может, нагота — это уже акция, на которую наше сознание будет генерировать некую ре-акцию. И в этом смысле не важно какую именно эмоцию испытывает зритель. Отторжение ничем не лучше и не хуже восторга. Важно то, что при контаке с обнаженной натурой искра пробегает всегда. Из искры возгорится пламя. И искусство — в отличие от масскульта — этот огонь умеет делать созидательным. Даже если старый мир сгорает дотла.
Но спички детям не игрушка! И когда со священным огнем заигрываются профаны, он превращается в адское пламя, которое не щадит никого. Ну вот сами то как считаете, что сделала с культом Богоматери поп-дива Мадонна? В многомерном сакральном образе изолированно эксплуатировался только телесный аспект. Оставили форму — изъяли содержание. Симулякр! И выпотрошенную мумию напечатали на каждой второй майке. Так что… Есть телесность, а есть телесность. И это не про форму, не про степень открытости-откровенности, это о том, какое послание внутри.
А все вопросы по поводу формы ещё на рубеже XIX и XX столетия закрыл Оскар Уайльд, провозгласивший «красота в глазах смотрящего». И если тебе вдруг «не вкусно» — все вопросы только к себе травмированному / просёлочному. А вот XX столетие не только про план выражения, но и про план содержания жалоб от клиентов принимать не стало. Производителем смыслов был назначен воспринимающий. Так что если бы Уайльд жил немного позже, то принт на его мерче был бы такой: «Точка сборки в сознании зрителя».
Вот и получается, что современное искусство разделило людей на смотрящих и видящих. Художники сделали невозможную прежде вещь — обнажив, спятили спрятали.
Например, перформансы Марины Абрамович, которая использует собственное тело как инструмент. Что есть её “The Contract”? Что прописано в этом договоре? Есть ли пункты мелким шрифтом, которые “Вася с мороза” разобрать не сможет и влетит на полцарства, вляпается на полжизни? Что в этом документе — кабальные условия, пустая юридическая формальность или голая правда о том, чем стало тело в сегодняшнюю эпоху? Лично Вы готовы подписаться? Или снова Мадонна. Но недоступная, не глянцевая, готовая на всё ради рейтингов, а совсем иная. Ограниченный тираж — как воплощение недосягаемости, непостижимости. Have love, make sense sex. Запрет всегда имеет сладковатый привкус, и очередной limited edition разлетается.
Для одних это хулиганство, для других — мистерия. Ну а фокус в том, что и те и другие правы на 100%. Ведь ни у кого больше нет монополии на истину, правда общедоступна и предельно субъективна. Если ты просто смотрящий, если в тебе нет ключей, то тайна не откроется. I'm very sorry. Увидеть может лишь тот, кто слушался старших и не обижал маленьких готов, кто способен, кто в состоянии. И при этом всё напоказ, только руку протяни. Никаких тебе башен из слоновой кости. Но! «Точка сборки в сознании зрителя».
Ещё в нулевые говорили примерно так: «Историю мирового искусства можно изучать по его отношению к обнаженной натуре». Всего то 20 лет прошло, а смысловой акцент уже стоит иначе. Теперь твой уникальный внутренний отклик на воплощение телесности в искусстве конкретного художника — возможность увидеть невидимое! А именно собственную Душу, её кровоточащие раны и её максимальный потенциал. Что в тебе воспламенилось, что заныло, что позвало при виде тела на холсте — то и есть твоя правда. Важная, хрупкая, ценная. Не отмахнись, не пропусти, пойди за ней, исследуй!
Тело есть аспект первозданности, потому обнаженная натура распаковывает нашу дремучую память о пра-отцах и пра-матерях, о похоти и невинности, о грехе, жажде познания и готовности зайти за черту. В нас сегодняшних тема телесности будит воспоминания об Эдеме, боль от жесткости стандартов, вопрос о границах мертвого и живого. Именно тело сегодня ставит вопрос о том, где кончаюсь Я и начинаюсь не-Я, в какой точке виртуальные аватары, цифровые двойники, киборги и дополненная реальность перестают иметь отношение к правде. И какие лично у меня отношения с собственным Телом.
Итак, на дворе вторая четверть XXI века, что имеем? Похоже, мы прошли полный цикл. От первозданной гармонии античности, через отмену телесности в средние века, одухотворенность тела в Ренессансе, модернистские эксперименты с формой, циничность маскульта. Постмодернистский взрыв, действовавший в логике “взболтать и смешивать”, подвел черту. Бесстыдство и бестелесность перемножились, дав в итоге ноль. Маятник завершил свою траекторию. Мы заходим на следующий виток, и в новом цикле, видимо, будем проходить примерно те же фазы но… В реальности, где есть Artificial Intelligence. А с новой вводной можно снова ставить те же самые вопросы — без шанса получить такие же ответы.
К предидущей главе
<— Исторический контекст
Новая глава
Серафима Беневольская —>