Глава 97
Разговор у Алексея Ивановича с супругой вышел на редкость непростым, даже для их привыкшей к его долгому отсутствию семьи. На этот раз дражайшая часть обиделась еще сильнее, и в голосе ее звучали не просто упрек, а настоящая, глубокая горечь, потому что обещал ведь, клялся почти, звонить каждый день, а тут пропал на целых трое суток. Эта тишина была страшнее любых новостей.
Но Дорофеев знал: его вторая половина – женщина не только любимая, но и поразительно умная, и в глубине души прекрасно понимает: если он не вышел на связь, то вовсе не потому, что забыл, поленился или, не дай бог, нашел утешение в чем-то ином. Причины могли быть только две, и обе уважительные донельзя – либо устал так сильно, что тело просто отключилось, едва голова коснулась подушки; либо не мог физически, будучи отрезанным от мира обстоятельствами непреодолимой силы.
Потому довольно скоро, выслушав его сбивчивые, но искренние объяснения, жена Дорофеева уже простила ему «прегрешения вольные и невольные». Лед в ее голосе растаял, сменившись привычной теплой тревогой, и он снова почувствовал себя энергичнее, словно живительный эликсир влили прямо в вены. Так бывало всегда после общения с любимой женщиной. Он впервые ощутил это еще после первого с ней разговора, когда они только познакомились много лет назад, и до сих пор понять не мог, что такое в мозгу происходит, какой таинственный химический процесс запускается от звуков ее голоса, что эта невысокая, внешне хрупкая, щуплая женщина производит на него, крепкого мужика, такое мощное, почти терапевтическое воздействие.
Еще два дня, – на этот раз он звонил супруге регулярно, как по расписанию, хотя о своем кульбите с поезда так и не обмолвился, пообещав себе рассказать всё после возвращения, с глазу на глаз, – Дорофеев находился в пропахшей сушеными травами и печным дымом избушке Аксиньи Ивановны и ее молчаливого сына Славы. Старушка, маленькая, сухонькая, но с живыми, лучистыми глазами, болтала без умолку, – видимо, отчаянно соскучилась по общению, выливая на полковника истории своей долгой, непростой жизни.
А вот бывший уголовник Слава, напротив, отвечал односложно, будто слова экономил, и старался держаться поодаль, хотя выраженного неприятия не выказывал. Просто держал дистанцию. Полковник за это его не осуждал, прекрасно понимая: человек, отсидевший серьезный срок на «чёрной зоне», то есть в окружении обычных уголовников, а не бывших сотрудников правоохранительных органов (иначе зона считалась бы «красной»), не может и не должен испытывать теплых чувств к начальнику УГРО, пусть и в отставке. Для таких, как Слава, он навсегда останется «ментом», представителем системы, разделившей его жизнь на «до» и «после».
Утром третьего дня, почувствовав, что силы почти полностью восстановились, а ноющая боль в боку утихла, Дорофеев стал собираться в дорогу. Он тепло, почти по-сыновьи, попрощался с Аксиньей Ивановной, поцеловав ее морщинистую, пахнущую тестом руку. Затем покинул гостеприимный домик, сиротливо затерянный в бескрайних, суровых северных лесах. Слава, выступив проводником, молча, уверенно вел его по едва заметной тропе через утренний, окутанный туманом лес к железнодорожной станции. Там, у обшарпанного домишки, служившего вокзалом, он протянул полковнику несколько мятых купюр – на билет и еще немного на первое время.
Алексей Иванович, тронутый до глубины души, взял и обещал как можно скорее вернуть всё до копейки, но мужчина только рукой махнул и сказал то, что, видимо, давно собирался, да не решался при матери это сделать:
– Спасибо за науку, товарищ полковник, – голос его был хриплым, но твердым, и он протянул Дорофееву свою широкую, крепкую мозолистую руку. Взгляд его был прямым и на удивление ясным.
– Спасибо за спасение, Слава, – искренне, сжимая сильную ладонь, ответил Дорофеев. В этом простом рукопожатии было больше, чем в долгих разговорах.
После этого Слава, не говоря больше ни слова, круто развернулся и так же молча зашагал обратно в сторону леса, оставив полковника одного. Алексей Иванович постоял с минуту, провожая взглядом удаляющуюся фигуру, а затем направился в кассу. Еще через полчаса он уже сидел в плацкартном вагоне поезда, который, мерно постукивая на стыках рельсов, вёз его в Кандалакшу. За окном проплывали бесконечные леса, а в вагоне пахло дорожной пылью, дымком из титана и чем-то неуловимо домашним, создавая неповторимую атмосферу пути.
***
– Ты крепко попала, Раечка, – скривив лицо в ледяной хищной улыбке, сказал Пименов, глядя прямо в глаза девице напротив. Он сидел, вальяжно развалившись на стуле, и его дорогая куртка и фирменные джинсы, казалось, были совершенно не по месту в этой захудалой придорожной забегаловке с липкими столами и въевшимся запахом вчерашнего перегара и дешёвых сигарет. – Нападение на сотрудника генпрокуратуры при исполнении, кража оружия и денег… На десятку тянет. А то и больше, если судья попадется принципиальный. И ты можешь не сомневаться, я специально для тебя такого отыщу.
– Ксиву и ствол я тебе вернула, – попыталась оправдаться Раиса, нервно теребя край своей видавшей виды кожаной куртки. Ее пальцы с облупившимся лаком дрожали. – А бабки… ну прости, потратила уже. Сама понимаешь, жизнь тут не сахар.
– Чёрт с ними, с деньгами. Ты баба красивая, на тебя потратить лишнюю сотку не жалко, к тому же в постели ураган, – усмехнулся Руслан, но его собеседница не улыбнулась в ответ, поскольку глаза его оставались злыми, холодными, как полярная ночь. – Но браслет из белого золота верни. Он мне нравится. Память о хороших временах.
– Подарок чей? – Раиса постаралась стать ласковой, включить все свое женское обаяние, хоть давалось ей это в присутствии вооруженного человека, угрожающего пистолетом, с большим трудом. Актриса из нее была так себе. После школы поехала в Москву поступать в Щукинское училище, мечтая покорить отечественный кинематограф, да с треском провалила экзамены. Маститые профессора, оценивая ее кривляние, морщась, говорили про «северный говор» и «отсутствие внутреннего огня». Так и пришлось вернуться ни с чем в родные края, в эту беспросветную глушь.
– Не твое собачье дело, девочка, – прорычал Пименов, и в его голосе прорезались нотки неприкрытой угрозы. – Так где браслет? В ломбард уже сдала, наверное? Продала за бесценок, чтобы на дозу хватило?
Раиса нехотя полезла в свою потертую сумочку, достала оттуда знакомый предмет, который холодно блеснул в тусклом свете лампы, положила на столик и подвинула к мужчине.
– Пыталась толкнуть, врать не буду. Но за него здесь больше сотки не предлагает никто, а один ювелир знакомый сказал, что с ним надо в Мурманск ехать, вещь дорогая. Там можно тысяч пять поднять. А насчёт дозы ты зря не говори. Я давно в завязке.
– Мне он обошёлся почти в семьсот, – поправил Пименов, заметно добрея и с удовольствием надевая браслет на запястье. – То есть ты, я так понимаю, никакая не командировочная, верно?
– Верно, – не стала отнекиваться Раиса.
– Одна работаешь или хозяин есть?
– Есть один… – и девица назвала его очень обидным для каждого мужчины словом.
– За что же ты его так жестоко? – усмехнулся Пименов. – Деньги все у тебя забирает, что ли?
– Да, и еще паспорт мой у себя оставил, козёл, – проворчала девица. – Сказал, что вернёт, когда я ему долг отработаю.
– Много должна?
– Тебе какая разница? – неожиданно окрысилась она. – Я тебе всё вернула, кроме бабок, а ты сам сказал, что…
– Я помню, что сказал, – Пименов снова сделал голос грозным, и сидящая напротив поджала губы, немного испугавшись. – Здесь вопросы задаю я.
– Восемьсот пятьдесят тысяч. Рублей, – зачем-то добавила.
Пименов удивленно поднял брови.
– Это с учётом того, что ты у меня украла или без?
– Мне от каждого клиента полагается только 50%, потому восемьсот пятьдесят теперь, а был миллион, – ответила Раиса.
– Мне вот интересно, – задумчиво произнёс Пименов, разглядывая ее. – Куда в этой дыре захолустной можно потратить столько денег? Ты себе тачку китайскую в кредит взяла, что ли? По лесам гонять? Или, может, квартиру купила или даже целый домик в деревне?
– Нет, маме понадобились на операцию, – глухо ответила Раиса, и в ее голосе впервые прозвучала неподдельная боль. – У нее больные почки, потребовалась пересадка и реабилитация. Просто так класть не хотели, квоты не было. Пришлось дать взятку, а остальное ушло на лечение.
– И как мама?
– С ней всё хорошо, – коротко бросила девица, снова напуская на себя маску безразличия.
– Но ты теперь в кабале у своего «хозяина», да?
– Я не собака, чтобы хозяина иметь! – фыркнула Раиса.
– Ну, а кто ж ты? На людей по приказу бросаешься, мужиков обманываешь, когда тебя с поводка отпускают на длинной цепи. Нет, псина ты и есть. Кусачая и очень глупая, иначе бы мне не попалась, – Пименов говорил злобно, и в другой ситуации его собеседница ответила бы длинной непечатной тирадой, может, даже горячий кофе выплеснула в лицо, но не теперь. Она помнила, что у Руслана пистолет, и он готов выстрелить в любую минуту, и самое неприятное: ему, как сотруднику столь могущественного учреждения, за это наверняка ничего не будет. Сочтут самообороной, и только.
– Женщину обидеть может каждый, – тихо, но с достоинством сказала Раиса.
– Это верно. Знаешь, у меня к тебе есть предложение, от которого нельзя отказаться, – сказал Пименов. – Знаешь, откуда фраза?
Девица отрицательно мотнула головой.
– Ладно, проехали, – хмыкнул Руслан, удивляясь узкому кругозору сидящей напротив. – Я помогу тебе вернуть долг.
– Что, богатый такой? – усмехнулась Раиса. – Или щедрый?
– Не бедный. Не перебивай, – голос опять стал строже.
– Ладно, как скажешь.
– Взамен ты поможешь мне найти кое-кого в окрестностях Кандалакши…
– Кого? – оживилась девица.
– …Но никто не должен об этом знать, кроме тебя. И твой хозяин в первую очередь. И если обманешь, снова украдёшь и свалишь, то учти, я больше добрым не буду. Найду, отвезу в лес и там оставлю. Пусть тобой волки или медведи пообедают, не знаю, что за зверье тут водится. Договорились?
Понимая, что деваться ей всё равно некуда, – куда ни кинь, всюду клин, – Раиса сказала с покорным видом:
– Договорились. Так кого ты ищешь?
– Дядьку своего, – соврал Пименов. – Он уехал куда-то в эти края, а зачем не сказал.
– Он тебе денег торчит, наверное, да? Стал бы ты за ним мотаться в такую глушь из самой Москвы, – предположила Раиса.
– Деньги тут ни при чём. Просто моя мать, его сестра то есть, тревожится. А у нее сердце слабое, не хочу, чтобы сильно волновалась, – ответил Руслан.
– И откуда он сюда приехал? Тоже из Москвы?
– Нет, из Твери, – продолжил Пименов придумывать историю. Ему не хотелось, чтобы у Раисы было больше сведений, которые могли бы навести ее подельников (если вдруг она всё-таки хозяину всё расскажет, а тот – своим людям, в наличии которых бывший прокурорский работник не сомневался) на самого Пименова, жителя Санкт-Петербурга, а через него – на Деко. За такое, Руслан был уверен на сто процентов, шеф приговорит его к смертной казни и лично приведёт приговор в исполнение.
– Ничего не поняла, – помотала Раиса головой. – Ты толком можешь сказать, что дядя твой здесь делает? Фамилию хотя бы назови и имя. Все извилины заплел в косичку.
Пришлось Пименову обозначить главное. Что фамилия его дяди Печерский, он с женой сначала поехал на моление на Соловки, затем вернулся в Кемь, там они купили билет до Кандалакши, высадились здесь, и дальше их след снова теряется.
Раиса, выслушав, фыркнула.
– Двух стариканов найти! Да как два пальца об асфальт… Ой прости, я не хотела…
– Дальше.
– Кандалакша – она ведь только называется городом. На самом деле просто большая деревня. Жителей чуть больше двадцати тысяч. Да мы твоего дядю найдём в два счёта!
– Вместо того, чтобы языком трепать, лучше скажи, как ты это делать собираешься, – потребовал Пименов.
– А пошли! – Раиса вскочила, схватив сумочку, но Руслан приказал:
– Сядь.
Девица молча повиновалась.
– Я из-за тебя нормально поесть не успел. Вот сейчас позавтракаю, а дальше двинемся, куда следует.
– Как скажешь, милый, – чуть иронично ответила Раиса, устраиваясь поудобнее.
– Я тебе не милый, – рыкнул Пименов, но на собеседницу это не произвело ни малейшего впечатления. Она еще прекрасно помнила, что сидящий напротив вооружен и очень опасен, потому что наделен широкими полномочиями, но страх перед ним постепенно проходил. Раиса не умела долго бояться. Она выросла здесь, в этих суровых краях, и к своим 22 годам насмотрелась всякого.
За три года, пока работала на Ваху, – так звали ее «хозяина», – побывала в разных переделках. Ее пытались увезти отсюда в багажнике автомобиля, несколько раз довольно сильно избивали, и Ваха тоже тяжёлую, покрытую чёрными волосами руку прикладывал. Она с трудом избавилась от зависимости от психотропных веществ, считая это каким-то чудом, потому как знала нескольких девчонок, сторчавшихся до состояния зомби и сведённых отравой в могилу.
Много чего повидала, испытала и перепробовала Раиса. Потому довольно быстро пришла в себя и решила: близкое знакомство с человеком из генпрокуратуры ей уж точно не повредит. Больше того, ей пока8, 9, 10, 11залось, что если она сделает для Руслана всё правильно, то он, чем чёрт не шутит, заберет ее с собой в Москву. Разве ему там не понадобится такая, готовая быть преданной, как собачка, и на всё готовая, только бы выбраться из этой ледяной пустоши? Потому девица решила постараться как следует, произвести впечатление.
К тому же Пименов денег обещал, а это значило многое. Нет, она и правда была должна Вахе денег, но не так много, а всего около четырёхсот тысяч. Но в Кандалакше и столько-то ей взять было неоткуда, тем более «злобный чёрт», как называла его про себя, почти всё забирал. И плевать он хотел на их уговор «50 на 50». Если настроение было плохое, отнимал всё до копейки.
Спастись бегством от него тоже не было никакой возможности. Ваха прекрасно знал, что здесь единственный близкий Раисе человек – ее мать, живущая в маленьком деревянном домике на окраине. Что без дочери, помогающей деньгами, пожилой женщине станет совсем тяжко, и она долго не протянет. Забрать же ее с собой Раиса тоже не могла, – на это требовались деньги. Вот и приходилось девице работать на «хозяина», словно рабыне. Потому предложение Пименова помочь она восприняла, как знак свыше.