― Выходит, мы с Лероем оба были и правы, и не правы одновременно, ― задумчиво произнёс дракон-император, глядя на равнодушного ко всему собеседника, сидящего у большого камня на краю утёса близ Огненных Пустошей. ― Ты стал богом разрушения, но сила у тебя демоническая. Твоё могущество равно совокупной силе всех, кто владеет магией жизни, но у него есть весьма скромное по масштабам Вселенной предназначение. И теперь я начинаю подозревать, что в пяти царствах такая судьба предначертана не только Шаэну. Сколько у нас времени в запасе? Я перемещу оборотней в Заповедные Земли, а людей отправлю в Облачное Царство.
― Времени нет, ― бесцветным голосом ответил Дамиан, созерцая заснеженную долину внизу. ― Часть моей силы ушла в землю сразу же, как только вырвалась наружу, и слилась с потоками магической основы мира. Шаэн уже отравлен ею от края и до края. Воздух отравлен. Земля, вода, ветер… Даже этот снег. Вы уже никого не спасёте, господин Дайлу. Уходите, пока не пострадали сами. Шаэн обречён. Не знаю, как это повлияет на другие царства, но вам сейчас следует позаботиться именно о них.
― А как же ты? Владыка демонов предлагает…
― Я останусь здесь. Буду слушать, как умирает всё, что я когда-либо ценил. Привык считать нечисть неистребимым злом и причиной всех бед, но и предположить не мог, что когда-нибудь стану бедствием сам. Я не могу контролировать то, чем сейчас обладаю, господин Дайлу. Сейчас я лишь сторонний наблюдатель. Знаю, что скоро этот чистый белый снег и всё живое вокруг нас превратится в пепел и прах, но не могу ничего изменить. И вы не сможете. У нас с вами разные предназначения. Уходите. И не рассказывайте Луну и Эни о том, что услышали. Они будут винить себя, но за ними нет вины. Все, кто виновен в этом кошмаре, уже давно мертвы.
Дракон-император выслушал его и посмотрел на заснеженные Пустоши.
― Ты уверен в том, что ничего нельзя изменить? Мне сложно судить, мои знания отличаются от твоих, но есть ведь ещё и боги Занебесья. Их могущества хватит, чтобы предотвратить такую катастрофу.
― Предотвратить? Всё уже случилось. Нечего предотвращать. И исправлять тоже нечего, если только вы не уговорите Великих Богов обернуть время вспять. Веков эдак на полсотни, чтобы можно было отговорить моих предков от безумия, которое они сотворили. Солнце садится. Завтра утром всё уже будет кончено. Этот закат для Шаэна последний, позвольте мне насладиться им в одиночестве.
― Ладно, как знаешь, ― разочарованно ответил Эдриан Дайлу и исчез.
Северную часть Огненных Пустошей озарила яркая вспышка его божественной силы. «Срывает злость на нечисти», ― пришла бесполезная мысль. Он и сам был бы рад выплеснуть на кого-нибудь боль и горечь, рвущие душу изнутри, но при этом чувствовал себя настолько же опустошённым, насколько несчастным. Всё, к чему он стремился, не имело никакого смысла. Столько дел было начато и запланировано, но все эти планы теперь кажутся смехотворными. Испытание мостом искренности для Фэй и Минлан, наказание клана Ньяо, очищение царства смертных от завистников, жаждущих власти, разделение земель на владения людей и оборотней…
― Фэй, прости. Последнее обещание, данное тебе, я всё-таки сдержать не смогу, ― произнёс, обращаясь к холодному зимнему ветру, и почувствовал, как по щеке скатилась первая в его жизни слеза.
Дамиан Вэй родился бессердечным. Отец рассказывал, что слышал его плач лишь однажды ― в тот день, когда внебрачный сын правителя появился на свет. С тех пор его глаза всегда оставались сухими. Когда умерла мать, когда гибли друзья и родные, когда завершали свой жизненный путь его собственные дети и внуки ― боль всех этих потерь Дамиан держал в своём сердце, не проронив и слезинки за все сотни лет неоправданно долгой для смертного жизни. Скорбел, хотя всем вокруг казалось, что ему не больно. Но теперь другой случай. Для людей нормально стареть, болеть и умирать от тысячи разных причин, но не так. Сидя на краю утёса, бог демонов мог видеть только камни, снег и сгустки демонической силы под сложным плетением сдерживающей драконьей печати, но его изувеченному нежеланной магией духу открывались совершенно иные пейзажи. Там, за западе, солнце уже опустилось за вершины горного хребта, но оно всё ещё дарит свои прощальные лучи городам и селениям, в которых один за другим падают замертво отравленные ядом разрушения люди и оборотни. Без вины и причин, без боли и страданий умирают звери, птицы, рыба в морях и реках. Вдыхая отравленный воздух, гибнут обитатели даже самых дальних островов. Прямо сейчас. В эти мгновения. Демонические псы Хей Лина или пепельные мотыльки не смогли бы даже общими усилиями нанести царству смертных такой ущерб. Снег обернётся пеплом. Мёртвое станет прахом. Ветер развеет всё это, но даже с наступлением весны в Шаэн не придёт новая жизнь. Не будет зелёных трав и цветущих садов. Не останется ничего, кроме яда в земле, воде и воздухе. Когда-то такими были только Огненные Пустоши, но завтра эта участь постигнет весь Шаэн. Пять веков назад псы Хей Лина наказывали смертных за обиды духов, а теперь всё живое наказано за человеческую жадность. Если ничего нет, что можно желать?
Северный край Пустошей снова озарила вспышка божественной силы небесных светил ― в этот раз двойная. «Вот вам неймётся! Сказал же, что ничего сделать нельзя», ― подумал Дамиан и отвернулся. Но его уединение снова было нарушено. В небо взмыл чёрный дракон ― с громким криком пронёсся над извилистой лентой замёрзшей реки и опустился на утёс.
― Лун, тебе нельзя здесь находиться, ― произнёс Дамиан, не поворачивая головы.
Ответом ему был порыв ветра, швырнувший в лицо горсть колючих снежинок. Дракон исчез, но оставил на утёсе прощальный дар для своего друга ― два истерзанных нечистью тела, в одном из которых ещё теплилась жизнь. Если бы не сильный знакомый запах, Дамиан оставил бы без внимания и этот подарок тоже.
― Элай? ― узнал он в косматом звере с липкой от крови шерстью своего бывшего личного стража и доброго друга. ― Элай!
Стало ещё больнее. С такой аурой, какая имелась у Дамиана Вэя сейчас, даже его близкое присутствие было губительным для всего смертного. Драконы не могли не понимать этого, но всё же принесли умирающего волка на утёс, чтобы он мог попрощаться со своим владыкой. Элай услышал своё имя и открыл глаза. В попытке спастись или защититься он когда-то принял истинный облик, а теперь у него не осталось сил на то, чтобы снова обернуться человеком. Последняя ускользающая из звериной плоти жизненная сила была потрачена на взгляд ― долгий и полный тоски. Предсмертный.
Дамиан Вэй перестал сдерживать слёзы, потому что судьба лишила его возможности лишь любить и ненавидеть, но не страдать. Его холодное сердце никогда не было каменным.
От второго тела пахло человеком, но оно лежало лицом вниз, поэтому пришлось перевернуть его, чтобы понять, почему Лун доставил на утёс и этого несчастного тоже. Точнее, несчастную.
― Фэй?
Она уже умерла, но не от яда разрушения, а от глубокой раны, наискось перечеркнувшей грудь и разорвавшей сердце пополам. Маленькая семихвостая лисичка наконец-то потеряла свой последний хвост, а принцесса демонов Бьяри вернулась домой в Эсмар, но ведь Дамиан был уверен, что это случилось ещё четыре года назад. Переводя взгляд с одного мёртвого тела на другое, господин Вэй гнал прочь мысли о том, сколько бед пришлось пережить этим двоим. Они выглядели сильно истощёнными ― явно голодали. По всему выходило, что Фй не погибла тогда во дворце, а Элай всё это время защищал её.
Терять тех, кто очень дорог, всегда больно, но Дамиан привык думать, что у него не осталось настолько близких друзей. Такую душевную боль ничем не унять, но мысль о том, что Бьяри уже в безопасности в царстве демонов, а Элай сможет переродиться и обрести новую жизнь в Заповедных Землях, всё-таки немного успокаивала. Демоническая сила нового бога не позволит сохранить тела, но хотя бы этих двоих Дамиан решил похоронить достойно. Он не мог управлять той магией, которую получил, поэтому высек имена на камне мечом. Бьяри родилась в Огненных Пустошах, для неё это символично, а Элай… Он достоин того, чтобы на рассвете каждого нового дня первые лучи восходящего солнца озаряли своим светом его доброе имя. Преданнее своему господину, чем волк Элай, был разве что его отец Хэйе, который похоронен точно так же, но в других горах.
Старик Ди Юнь, спасённые всего один день назад девятнадцать больных и немощных смертных, Лан Юэ Си, жители Шаэна и островов, пираты восточного и западного побережья, люди, оборотни и полукровки ― никто из них ничем не заслужил такую смерть. Это не награда за подвиги и не наказание за грехи. Это самый бессмысленный финал из всех, какие только можно представить.
Перенося тело Фэй в каменную могилу, Дамиан размышлял не о том, что привело его чудом выжившую жену в Пустоши, но о её изначальном стремлении сблизиться именно с ним. Он так и не получил ответ на этот вопрос. Так и не выяснил, почему принцесса Бьяри столь отчаянно хотела стать его женой. Она добилась желаемого, но нашла ли то, что искала? Когда вернётся к своей истинно бессмертной жизни в Эсмаре, что будет думать о муже, погубившем целое царство? К утру Шаэн вымрет полностью. Дамиан Вэй станет обычным демоном с необычной духовной силой и бессмертной судьбой. Он не покинет это гиблое место, потому что намерен вечно нести бремя ответственности за ошибки своих предков и свои собственные. Захочет ли принцесса демонов прийти к нему? Лучше бы ответ на этот вопрос был отрицательным. Клан демонов мал. Принцессе следует подыскать себе другого мужа и позаботиться о продолжении рода. В Шаэне ей больше искать нечего.
На рассвете нового дня Дамиан Вэй сел у надгробия с надписью «Здесь покоится королева Фэй Вэй» лицом на восток и смотрел на восходящее солнце всё то время, пока оно поднималось по небосклону к своему полуденному пику. К вечеру небо затянули тёмные облака, но падающий из них снег превращался в пепел, не долетая до земли. Утро снова выдалось солнечным, но его лучи освещали теперь лишь серое, безжизненное ничто. Могущество нового бога иссякло чуть позже, чем он предполагал. И всё же эта нежеланная, не поддающаяся контролю сила ушла. А одинокому демону Дамиану Вэю некуда было идти. Он так и сидел день за днём на скале над Огненными Пустошами, встречая каждый новый рассвет лишённым надежды взглядом. Спустя два месяца он ослеп.
