54,5 тыс подписчиков

Омуты Синего озера_Глава 16

9 августа9 авг

6291

15 мин

Оглавление

Глава 16.
Начало ЗДЕСЬ
Авторское право данного текста подтверждено на text.ru и охраняется Гражданским Кодексом РФ (глава 7)

Глава 16.

Начало ЗДЕСЬ

Катя открыла глаза. Как долго она спала, оказывается! В окно вовсю билось солнышко, пытаясь проникнуть любопытными лучиками сквозь занавески. Девушка вскочила и резким движением отбросила их в стороны, пуская солнечный свет в комнату. Который сейчас час? Покосившись на настольные часы, Катя ахнула: половина одиннадцатого! Ничего себе!

Схватив полотенце и набросив халат, она отправилась в ванную, заодно прислушиваясь к звукам дома. Тишина. Видимо, все успели позавтракать и разбрелись по своим делам. Отец, скорее всего, уже уехал, а мама с Полинкой в саду. Или на прогулку ушли. Катя долго стояла под душем, позволив струям воды свободно стекать по лицу. Что это было ночью? Сон или явь? Вроде бы всё было таким реальным, когда она бежала в лес среди ночи, а сейчас... Сейчас кажется, что всё это ей приснилось.

Спустившись вниз, Катя, как и предполагала, застала там тишь да гладь. Ни звука, ни шороха. Она нажала кнопку на кофемашине и нырнула в холодильник. Есть хотелось нестерпимо, прямо-таки волчий аппетит вдруг разыгрался, будто её не кормили, как минимум, пару-тройку дней. Ещё в ванной Катя услышала ворчание своего желудка и немало удивилась. Что это вдруг? С полок были выужены на белый свет колбаса и сыр. Спустя несколько минут на тарелке красовалось, радуя глаз, скромная горка из восьми бутербродов. «Натощак не много ли?» - подумала Катя.

- Не много! – ответила она сама себе вслух.

Катя завтракала и размышляла. Было или не было? Было или не было?

На руке её ближе к локтю едва заметные красноватые отметины, следы пальцев, как если бы кто-то сжимал её руку, увлекая за собою. Значит, было?

Катя закрыла глаза, перед нею тут же возник образ Варвары. «Всё тут, всё недостающее тут», - повторила она. И снова притронулась к Катиному лбу. Девушка вздрогнула. Прикосновение было ледяным и мокрым. Катя открыла глаза и вскочила. Нет, в комнате точно никого. Только ощущение холодной ладони на коже не покидает девушку. Она подняла руку, отёрла лоб и ощутила влагу на своих пальцах.

- Что за чертовщина, - прошептала Катя растерянно.

Русалки. Что она о них знает? Что вообще можно знать о них? Особенно считая до сей поры их вымышленными персонажами из детских сказок. Как их рисуют в книжках и изображают в мультфильмах? Полуженщина, полурыба. У девушек, с которыми Кате довелось свести знакомство, были обычные человеческие ноги. В количестве двух штук у каждой. И ни единого намёка на рыбий хвост. Ни одной чешуйки на их белой нежной коже. Если б не рубахи-балахоны, не ночные пляски, не излишняя бледность, любой принял бы девушек за нормальных человеческих существ.

- А вдруг они и есть человеческие существа? – пробормотала Катя. – Просто какие-то фрики решили добавить немного мистификации в обыденную жизнь.

Нет, она обманывает сама себя, мозг Кати никак не желает смириться с обновлёнными настройками. Столкнувшись с тем, что ранее им категорически отрицалось, он отказывался перестраиваться, изо всех сил пытаясь найти разумное объяснение произошедшему на базе старых привычных настроек. Всё, что не укладывалось в их прокрустово ложе, он старался всячески отмести, если уж не удавалось объяснить. Поэтому и пребывала Катя в таком раздвоенном состоянии, стараясь понять, во сне она видела то, что видела, или наяву.

Рука сама потянулась за очередным бутербродом, но нащупала лишь холод фарфора. Когда она успела опустошить тарелку, сметя гору приготовленной пищи? Катя в недоумении смотрела на чистое блюдо. Чашка, кстати, тоже предала её, оказавшись пустой. Либо это Катя сама выпила кофе, либо кто-то незаметно подкрался и похитил его. Смешно, конечно.

«Недостающее у тебя в голове, - снова прозвучал голос Варвары. – Не противься, отдайся тому, что должно произойти. Позволь ему случиться, иначе ты никогда не вырвешься из западни затёртых воспоминаний и робких догадок. Останешься в их плену. Ты хочешь сойти с ума?»

Катя крепко надавила пальцами на виски. Голос затих. Да и шёл он не извне, звучал лишь в её голове. Нет, она не хочет сойти с ума! Она всё сделала, чтобы справиться, но один малюсенький остаток чего-то важного по-прежнему ускользает. Недостающее в её голове? Но как достать этот кусочек? Как перестать мучиться?

Лёшка…

Снова всплывает его образ, его такая печальная, немного виноватая улыбка… Словно он намекает на что-то. Или это с её совестью проблема? Нет, ей точно не в чем себя винить, она ничего не смогла бы сделать. Но Лёшка… Наверное, это на всю жизнь – его последняя улыбка…

Катя зажала уши и замотала головой. «Нет, нет, нет, уходи, уходи, прекрати это! - шептала она. – Перестань или скажи, чего хочешь!»

- Катя? Ты что, дочка?

Мягкие руки мамы легли на её плечи. Катя вздрогнула и обернулась. Марина подошла сзади, а она не почувствовала. Хоть бы мама не услышала её шёпот.

- Да так, что-то голова гудит немного. Переспала, наверное, - натянуто улыбнулась Катя.

- Это верно, - рассмеялась Марина. – Мы с папой удивлялись: это точно наша Катя так долго спит? Может, её подменили, а мы не в курсе?

- Папа уехал?

- Да, час назад примерно. Вернётся вечером с Красовскими.

- Да ты что? Сегодня? – обрадовалась девушка.

- Угу, - кивнула мама. – Хотел сам тебе сказать, но не стал будить. Вчера вечером Олег позвонил, они с отцом договорились. Ты спала, поэтому хотели утром сказать.

- А утром я снова спала, - расхохоталась Катя. – Слушай, ну кайф! Значит, Кристинка сегодня приедет.

- Уж наболтаетесь, - сказала Марина.

- А Поля в саду, небось? На любимых качелях?

- Да. Там Наташа её развлекает сказками.

- Натка здесь? – удивилась Катя.

- Она тебя на пробежку не дождалась, сама тренировалась. После завтрака зашла узнать, всё ли с тобой нормально. Тут Полинка к ней и прилипла со своими русалками.

- С русалками? – изумилась Катя. – С какими русалками?

- Она уже второй день трещит про них. Рисует даже. Папа поинтересовался, где хвост, так она с видом знатока объяснила, что настоящие русалки бесхвостые, представляешь? – смеялась Марина. – Наташа теперь и рассказывает ей всякие байки про них.

- Ааааа, ясно. Тогда я пошла к ним, - небрежно бросила Катя.

***

Где-то в конце девятнадцатого века.

Ветки хлестали по лицу, царапая щёки, но Анфиса ничего не чувствовала. Кажется, в ней атрофировалась способность ощущать боль. Да и что такое царапины по сравнению с нестерпимой, лютой пыткой, на которую она обрекла себя? Из правой ладони сочится кровь, это женщина неловко ухватилась за колючий кустарник. Да и пусть себе… Она идёт прямиком к омуту. К тому самом омуту. С тех пор их немало образовалось на Синь-озере, возникали то там, то сям, но тот, главный, всегда на своём месте. Туда идёт Анфиса, там цель её недолгого, но такого трудного пути. Кажется, ноги сами против. То и дело спотыкаются, натыкаясь на торчащие из земли корни или ударяясь о случайный камень. Не хотят нести хозяйку к озеру, знают, что не ждёт её там ничего хорошего. Да и сам лес противится продвижению Анфисы, недаром так труден её путь: то кусты колючие на пути возникнут, а раньше не было их вроде, то ветка дерева склонится так низко, что не задеть её нет возможности, то вдруг откуда ни возьмись прямо под ноги ком земли упадёт. Уж и руки изодраны, и ноги стёрты, и платок на бок сбился, а всё идёт Анфиса, настойчиво идёт «в гости» к бывшей подруге.

Вот и Синь-озеро. Вышла Анфиса на берег, ноги ватные, ступает, словно мешает ей что-то, тяжело, медленно. Добрела так до камня над большим омутом, опустилась наземь. Ждёт.

Время тянется, как вязкое варенье, когда ложку из него вынимаешь. Вот и смеркаться начало, а всё тишина. Не такой лес-то, совсем не такой, как всегда. Даже птицы голос не подают, даже листья замерли, воздух неподвижный, ни дуновения, ни шелеста. Мелкая живность попряталась, трава молчит, не тревожит её никто.

Темнота опустилась, как положено ей. Глядит Анфиса, не отрываясь, на озёрную гладь, глядит и видит: свет, что ли, на дне появился? Серебристо-голубой, холодный, мерцающий. В иной час баба посчитала бы это красивым. Сейчас задрожала, как перед неминучей гибелью.

«А и пусть! – подумала Анфиса. – Пускай забирает меня туда, в омут, на самое дно! Мочи нет терпеть такую муку! Всех забрала, Настёна только осталась, так и её приберёт, дайте время. Не могу боле так, не могу…» Тихо легла она на бок, глядит на гладь водную, слёзы градом льются по лицу, на землю капают, а там камешками стеклянными застывают. Не дивится Анфиса, чему тут уж дивиться? Всё, кажется, повидала.

Закипела вдруг вода аккурат в том месте, где омут кроется. Всё сильнее вскипает, брызги вверх в человеческий рост подымаются. Да не брызги то, а всполохи серебряные! И посреди них показалась из воды головка женская. Черты знакомые до боли, до зубовного скрежета. Варвара. Подружка бывшая. Вырастает фигура её, тонкая, ладная, в белую рубаху одетая. Расшита та рубаха серебром, блики по ней разбегаются синие. На голове Варвары венец дорогой, самоцветами усыпанный, волосы по плечам распущены, светлые, густые, шелковые. Красива она какой-то неземной красотой: кожа гладкая, белая, словно светится изнутри, руки тонкие, холёные, как у барыни. Идёт она по воде, как по суху, ножки видны босые, браслетами с невиданными каменьями украшенные. Ступила Варя на берег, идёт, а следов не видать, будто парит над землёй. Плывёт подобно лебёдушке. Увидала Анфису, остановилась. Глядит насмешливо, в глазах холод ледяной.

- Чего пришла, подруженька? Стосковалась, никак?

Поднялась на ноги Анфиса. Тяжело далось ей это. Сказалась и работа тяжёлая, и горе великое, на плечи свалившееся и придавившее грузом своим. Стоят они друг напротив друга – измотанная трудом крестьянка и удивительной красоты озёрная дева. У одной в глазах тоска, у другой – стужа. Подошла Анфиса ближе, на колени рухнула, руки к русалке протянула.

- Прости ты меня, Варя! Христом-Боргом молю!

- Не поминай его! – цыкнула на неё Варвара.

Брови её сдвинулись, губы сжались плотно, сделавшись тонкими, злыми. Лицо лютая ненависть исказила. Подняла она руку и на Анфису направила. Баба за голову ухватилась, болью невыносимой пронзило её, как раскалённой кочергой взболтали мозг. Бьётся боль в голове, бьётся, наружу рвётся, мучает Анфису. Резко опустила руку Варвара, и Анфиса обмякла.

- Бога не приплетай! – повторила Варя. – Простить, говоришь? Никогда! Не будет тебе прощения при жизни, не жди и после смерти. Али думала, убийство с рук сойдёт? Ты людей можешь обмануть, Бога не обманешь! Ответишь за всё перед ним. А при жизни передо мной ответишь. За всё. За мою погибель, за то, что Никиту к рукам прибрала, за всё!

- Детей забрала, сил нету моих боле…

- Так вот, почему ты пришла! – расхохоталась Варвара.

Смех её раскатом прокатился по лесу, стаи встревоженных птиц взмыли ввысь, отовсюду слышались шорохи – то мелкое зверьё разбегалось прочь. Ветер пронёсся по верхушкам деревьев. И снова всё стихло.

- Нет в тебе раскаянья, - покачала головой Варя. – Страх есть, и только. Ступай. Прокляла я тебя, и снять то проклятье я не могу. За тобой приду, когда все твои дети уйдут. Ступай.

Варвара развернулась и пошла прочь от бывшей подруги, прямо по воде к омуту.

- Варенька! – закричала Анфиса ей вслед.

Русалка, не оборачиваясь, вошла в омут и нала погружаться. До Анфисы донеслись ей последние слова:

- Не ори дурниной! Примешь всё, как есть, или сама себя жизни лишишь – всё одно, не смоешь грех свой.

Варвара исчезла под водой, свет на дне озера померк. Анфиса с трудом поднялась на ноги и побрела домой. Она не заметила, как шевельнулись кусты на берегу, не до того ей было.

***

Никита, спрятавшись в кустах, видел всё, что творилось на берегу озера. За малым умом не тронулся, увидав свою любимую, да ещё такую же молодую и красивую, как когда-то. Рот руками зажал, чтобы ни звука не вырвалось, и ждал. Постепенно поднималась внутри него такая злоба, что ещё чуток, и разорвёт грудь его от ненависти к жене. Вон оно, как, оказывается: Анфиса Варю сгубила! Правду, значит, бабы шептались тогда! И ведь как к нему подлезла! Точно лиса. И не без зелья было тогда, точно, не без него…

Скрылась Анфиса, стихли её тяжёлые шаги, вышел Никита из схрона своего, подошёл к самой воде, стоит, смотрит тоскливо, а с губ срывается:

- Варенька, голубка ты моя. Как же так сложилось-то…

Забурлили воды Синь-озера, поднялся туман над большим омутом, огнями гладь озёрная засверкала. Не вышла Варя, только голос её до Никиты доносился. Такой родной, такой ласковый, что сердце мужика зашлось, как в молодости когда-то.

- Никитушка, пришёл, значит, родимый мой.

- Варенька, выдь ко мне, ненаглядная моя, - прошептал Никита.

- Нет, родимый, негоже это. И так встревожили тебя, боюсь я.

- Чего ж ты боишься, милая? Разве ж я обидел тебя хоть однажды?

- Что ты, родной, что ты! Боюсь, покажусь, так после жизни тебе не будет вовсе. Пусть уж так всё остаётся.

- Нешто и впрямь Анфиса сгубила тебя?

- Она, подлая. Тебя получить хотела, вот и получила.

На этот раз голос возлюбленной звучал не так приветливо, злость в нём сквозила неприкрытая, лютая, непримиримая. Закрыл Никита лицо руками. Что ж теперь-то? Детьми заплатили, получается. Одна Настенька осталась. А с нею-то, с нею-то как? Неужто и любимице его участь страшная уготована? Решился Никита, к самой воде подошёл.

- Варенька, Христом-Богом прошу тебя! Не за себя, не за Анфиску! Настеньку оставь, оставь мне хоть один огонёчек в жизни моей. Не губи дочку любимую. Знаю, нет у меня права такого – просить тебя. Но прошу: оставь мне доченьку, оставь, голубка моя. Что хошь отдам, только доченьку оставь!

Затихло всё. Свет погас, омут успокоился, вода снова сделалась гладкой и покойной. Долго стоял Никита в ожидании ответа. Не подаёт знака Синь-озеро. Видать, судьба такая ему уготована – схоронить всех детей. Сгорбился Никита, повернулся и побрёл прочь тяжёлой поступью. «Нет мне жизни, видать. Всё забрала Анфиска окаянная. Любимую сгубила, на детей беду накликала. Зачем мне жизнь такая?» - подумал он. И, словно в ответ на его мысли чёрные, прозвучал из озера голос Варвары:

- Попросила я батюшку Водяного, отведёт он проклятье от Настеньки твоей. Но о большем не проси! Только ей послабление сделано, только ей одной. Ступай, и пусть всё будет, как будет. Прощай…

- Прощай, голубка моя, - прошептал Никита. – Благодарствую.

Отвесил он низкий поклон и ушёл. И до конца жизни не ходил он больше на Синь-озеро.

***

- Никитушка, сокол мой, ты ровно каменный. Холодом от тебя веет, - прошептала в темноте Анфиса.

С того визита на Синь-озеро миновало полгода, муж отстранился от неё, сделался чужим, всё больше молчал. Не раз Анфиса ловила не себе его недобрый взгляд и никак не могла понять, что же такое творится с любимым мужем, что она могла сотворить такого, что Никита вдруг шарахается от неё, как черт от ладана. Вот и сегодня, казалось бы, почему он так? Потянулась к нему, обняла, голову на грудь положила, руку протянула, провела по его густым волосам. А муж руку сбросил, отвернулся к стене, словно не жена рядом с ним лежит, а что-то мерзкое и неприятное. И ведь не сказать, чтобы Анфиса подурнела или так уж постарела. Телом крепка, гладкая, сильная, с лица тоже всё ещё хороша…

- Никитушка, - ласково повторила она, снова потянувшись к нему.

Эх! Как подпрыгнул Никита! Сел на кровати, смотрит на жену, как на гадину ползучую. Глаза сверкают лютой ненавистью, руки в кулачищи сжимаются. Видно, ударить хочет, да не может. Никогда за всю жизнь не поднял он руки на жену, и сейчас не смог.

- Не тронь! – процедил он сквозь зубы. – Никогда не люба была, а теперь вовсе опостылела.

- Никитушка, - ахнула Анфиса, и из глаз её покатились слёзы.

- Плачешь? – прошипел он. – Когда Варю топила, не плакала? Уууууу, змеюка!

Отпихнул он Анфису в сторону, натянул штаны, рубаху, да прочь пошёл.

- Куда ты? – растерялась Анфиса.

- Не лезь ко мне, гадина подколодная!

Анфиса осталась в одиночестве. Обвинения, брошенные мужем, выбили её из колеи, никак не могла она взять в толк, откуда он узнал. Или догадался? Она покачала головой. Какая теперь разница? Главное, что жизни не будет. Свекровь всё настаивает ещё родить, пока здоровье да годы позволяют, а как тут родишь, коли муж тронуть её брезгует?

Тяжело вздохнула баба, села на кровати, ноги свесила. Как жить-то далее?

Тихо шевельнулась занавеска, отделяющая супружескую кровать от остального помещения. Мягкий свет заструился неизвестно откуда. Анфиса склонила голову, уже понимая, что последует за этим: её время пришло…

- Богато живёте, - раздался над нею голос Варвары. – Кровать у них, спят отдельно. Зажиточные, видать. Ну, здравствуй, подруженька дорогая!

Анфиса подняла полные тоски глаза на Варвару и молча кивнула.

- Даже слова не скажешь?

- Всё уж говорено, - вздохнула баба. – Чего уж там… Забрать пришла? Забирай, всё одно жизни нету.

- Неужто пожалеть тебя? – сверкнула глазами Варвара.

- Ты пожалеешь, пожалуй, - прошептала Анфиса.

- Верно говоришь, не пожалею. Нету к тебе жалости!

Варя достала откуда-то из складок своей белоснежной рубахи костяной гребень, украшенный диковинной резьбой, и принялась расчёсывать свои длинные роскошные волосы. Сначала по капельке, потом тонкими струйками, затем потоком полилась с них вода. В воздухе потянуло лесной свежестью, на полу уже собралось по щиколотку. Анфиса встала и, не в силах сделать ни шагу, смотрела на Варвару полными животного страха глазами. Огороженный занавеской угол избы постепенно наполнялся озёрной водой. Самое странное, что в другие части жилица вода не проникала. Будто невидимая преграда изолировала Анфису с Варвару от остального мира.

Глаза Вари отливали синевой, в глубине их плясали серебристые точки, Анфиса, как заворожённая смотрела в её волшебное лицо, не в силах отвести взгляд, настолько прекрасна была эта юная озёрная дева, пришедшая, чтобы убить её. Вода достигла подбородка, и тут Анфиса услышала дивной красоты музыку. Она попыталась понять, откуда доносится мелодия, но не могла повернуться, вода уже полностью накрыла её. Женщина задержала дыхание, но долго так не могло продолжаться, и, когда вода хлынула ей в лёгкие, последнее, что видела перед собой Анфиса, - улыбающееся лицо Варвары.