Костяной вопрос: первые палеонтологи и их крылатые находки
Древний человек был парнем наблюдательным, но не слишком искушенным в геологии. Когда он, копая колодец или просто споткнувшись в овраге, натыкался на огромную, окаменевшую кость размером с его собственную ногу, или на череп с зубами, похожими на кинжалы, его воображение рисовало не доисторическую фауну, а нечто куда более интересное. Он не знал слов «динозавр» или «птерозавр». Он видел останки чудовища. И поскольку ни одно из известных ему животных — ни волк, ни медведь, ни даже самый свирепый бык — не обладало такими габаритами, он делал единственно возможный вывод: это кости дракона. Так, за миллионы лет до появления палеонтологии, наши предки стали первыми охотниками за ископаемыми, сами того не подозревая.
Эта гипотеза, которую активно развивала, в частности, американский историк науки и фольклорист Эдриенн Мейор в своей книге «Первые охотники за ископаемыми», выглядит на удивление логичной. Возьмем, к примеру, Древний Китай. Эта территория — настоящая сокровищница для палеонтологов, она буквально нашпигована останками динозавров. Древние китайцы, находя эти «лун гу» («кости дракона»), не сомневались в их происхождении. Более того, они нашли им практическое применение. Кости растирали в порошок и использовали в традиционной медицине как мощное лекарственное средство практически от всего — от головокружения до дизентерии. Этот «драконий порошок» продавался в аптеках вплоть до начала XX века, пока дотошные европейские ученые не объяснили, что это всего лишь окаменелости. Но на протяжении тысячелетий торговля костями драконов была серьезным бизнесом.
Или посмотрим на Древнюю Грецию. На острове Самос в Эгейском море существовал знаменитый храм богини Геры. И в этом храме, как священные реликвии, хранились гигантские кости. Греки верили, что это останки чудовищ, которым противостояли герои. Современные палеонтологи, исследовав эти места, обнаружили там богатейшие местонахождения ископаемых млекопитающих эпохи миоцена — мастодонтов, саблезубых кошек, гигантских жирафов. Для древнего грека, который никогда не видел слона, череп мастодонта с огромным отверстием для хобота посередине вполне мог сойти за череп одноглазого циклопа. А огромные бедренные кости — за останки гигантов, с которыми сражались боги.
Особенно интересно с птерозаврами. Череп летающего ящера с его длинной зубастой пастью и костяным гребнем на затылке — это же практически готовый портрет дракона или грифона. Неудивительно, что в Скифии, на территории которой тоже находят останки ископаемых рептилий, процветал миф о грифонах — свирепых существах с телом льва и головой и крыльями орла, которые охраняли золото в Рипейских горах. Скифские кочевники, находя окаменевшие кости, могли вполне искренне верить, что это останки тех самых грифонов, которых им не посчастливилось встретить живыми.
Конечно, не все так просто. Нельзя объяснить все мифы о драконах одними лишь окаменелостями. Во-первых, находки ископаемых — дело довольно редкое. А мифы о драконах существуют практически повсеместно, даже там, где никаких костей динозавров отродясь не находили. Во-вторых, облик мифических драконов часто не совпадает с реконструкциями реальных динозавров. У динозавров не было шести конечностей (четыре лапы и два крыла), они не изрыгали огонь и не обладали разумом. Миф всегда богаче и сложнее, чем просто неверно истолкованная находка.
Тем не менее, гипотеза об ископаемых как об одном из источников драконьей мифологии имеет право на жизнь. Она хорошо объясняет, откуда в представлениях древних взялись образы гигантских существ, не похожих ни на кого из ныне живущих. Окаменелости были материальным доказательством, «вещдоком», подтверждающим существование мира чудовищ. Они будоражили воображение, заставляли людей домысливать и фантазировать. Они были тем зерном, из которого, смешавшись с другими страхами и верованиями, и вырос величественный и ужасный образ дракона. Древний человек, глядя на кость динозавра, не видел прошлое планеты, он видел тень своего собственного страха.
Змея с ногами: психологические корни драконофобии
Человек боится драконов не потому, что они большие и страшные. Человек боится драконов, потому что они — это квинтэссенция всех его первобытных страхов, собранных в одном флаконе. Дракон — это гениальный маркетинговый ход эволюции, идеальный монстр, сконструированный из самых жутких деталей, которые на протяжении миллионов лет заставляли наших предков вжиматься в землю. Психологи и антропологи считают, что образ дракона — это архетип, глубоко зашитый в нашем коллективном бессознательном. И состоит он из трех основных компонентов: змеи, большой кошки и хищной птицы.
Начнем со змеи. Офидиофобия, боязнь змей, — один из самых распространенных и, по-видимому, врожденных человеческих страхов. Наши предки, приматы, эволюционировали в среде, где ядовитые змеи были одной из главных угроз. Способность мгновенно распознать змею и отреагировать на нее была вопросом выживания. Тот, кто слишком долго раздумывал, «а не палка ли это?», просто не оставлял потомства. Этот страх настолько глубоко въелся в нашу психику, что даже сегодня многие люди, никогда в жизни не видевшие живой змеи, испытывают к ним иррациональный ужас. Дракон в большинстве мифологий — это, в первую очередь, гигантская змея, рептилия. Его чешуя, его извивающееся тело, его немигающий взгляд — все это прямые отсылки к нашему древнему змеиному кошмару.
Второй компонент — большая кошка. Леопарды, тигры, львы — на протяжении всей нашей истории они были нашими главными конкурентами и самыми опасными хищниками. Они охотились на наших предков в африканской саванне, они нападали на первых людей в пещерах Евразии. Мощные лапы с когтями, огромные клыки, способность бесшумно подкрадываться и завершать спор одним прыжком — все это заставляло древнего человека цепенеть от ужаса. И что мы видим у дракона? Те же самые атрибуты. У европейского дракона почти всегда есть мощные когтистые лапы, которыми он оставляет следы на своих жертвах. Он — хищник, стоящий на вершине пищевой цепи, так же как и лев в саванне.
И, наконец, третий элемент — хищная птица. Орлы, ястребы, соколы — они представляли угрозу с воздуха. Они могли представлять опасность для потомства, внезапно спикировав с неба. Их острый взгляд, мощный клюв и огромные крылья, затеняющие солнце, были символом неотвратимой опасности, от которой негде спрятаться. Дракон взял от них самое страшное — крылья и способность летать. Он стал угрозой, которая может настигнуть тебя где угодно. Он — воплощение страха перед небом, перед тем, что нельзя контролировать.
Соединив эти три компонента — рептилию, хищного млекопитающего и хищную птицу, — человеческое воображение создало идеального суперхищника. Дракон — это змея с лапами льва и крыльями орла. Он опасен на земле, в воде и в воздухе. Он сочетает в себе все самые грозные качества, которые только знала природа. Неудивительно, что он стал универсальным символом зла и хаоса в большинстве культур. Он — воплощение первобытного ужаса, с которым приходилось сталкиваться нашим предкам каждый день.
Знаменитый астроном и популяризатор науки Карл Саган в своей книге «Драконы Эдема» как раз и рассуждал на эту тему. Он предполагал, что воспоминания о реальных опасностях, с которыми сталкивались млекопитающие в эпоху динозавров, могли сохраниться в глубинных структурах нашего мозга, в так называемом «рептильном комплексе». И эти смутные, подсознательные воспоминания о гигантских ящерах и легли в основу мифов о драконах. Конечно, это лишь гипотеза, но она хорошо объясняет, почему образ дракона так универсален и так эмоционально заряжен.
Таким образом, дракон — это не просто выдуманное чудовище. Это психологический конструкт, собранный из наших самых древних и устойчивых страхов. Когда мы смотрим на изображение дракона, мы подсознательно видим в нем и змею, готовящуюся к броску, и крадущегося тигра, и пикирующего ястреба. Наш мозг мгновенно включает сигнал тревоги, унаследованный от миллионов лет эволюционной борьбы за выживание. Мы боимся драконов, потому что эволюция научила нас бояться того, из чего они сделаны.
Небесный мост и пожиратель воды: дракон как метеорологическое явление
Если кости динозавров и первобытные страхи объясняют, как мог выглядеть дракон, то они не объясняют, что он делал. А делал он, судя по мифам, вещи весьма специфические, часто связанные с погодой. Он приносил дождь или засуху, он жил в воде, он летал по небу. И здесь мы подходим к еще одному, возможно, самому главному источнику драконьей мифологии — попыткам древнего человека объяснить непонятные и пугающие его природные явления. И в первую очередь — радугу.
Представьте себя на месте древнего охотника. Прошла сильная гроза с громом и молниями. Небо было черным, стихия бушевала. И вот, когда дождь заканчивается и из-за туч выглядывает солнце, на небе появляется гигантская, многоцветная дуга. Она соединяет небо и землю. Она огромна, она изгибается, как гигантская змея. Что это? У вас нет знаний об оптике и преломлении света в каплях воды. Вы видите огромное, сверхъестественное существо, которое пьет воду с земли и уносит ее на небо. Или, наоборот, спускается с неба на землю после дождя. Это и есть дракон.
Эта связь между драконом и радугой прослеживается в мифологиях по всему миру, от Австралии до Скандинавии. У австралийских аборигенов один из центральных мифологических персонажей — Радужный змей. Это гигантское существо, которое живет в водоемах и олицетворяет собой воду, плодородие и саму жизнь. Когда он движется от одного водоема к другому, на небе появляется его отражение — радуга. Он может быть как добрым, дарующим жизнь, так и опасным, вызывающим наводнения и разрушения.
В китайской мифологии эта связь еще более очевидна. Один из иероглифов, обозначающих радугу, — 虹 (hóng) — содержит в себе ключ «насекомое» или «рептилия» (虫). Древние китайцы верили, что радуга — это небесный дракон, который пьет воду из рек и морей. Дракон (Лун) в Китае — это в первую очередь водное божество. Он управляет дождями, реками, озерами и морями. От его настроения зависит, будет ли год урожайным или засушливым. Весной драконы просыпаются и поднимаются в небо, принося с собой дожди. Осенью они уходят обратно в воду, чтобы впасть в зимнюю спячку. Весь сельскохозяйственный цикл был завязан на этих драконьих ритмах.
Даже в Библии, в Ветхом Завете, можно найти отголоски этой связи. После Всемирного потопа Бог заключает завет с Ноем и в знак этого завета являет на небе радугу. Радуга здесь — это символ прекращения божественного гнева, усмирения водной стихии. А кто в древних ближневосточных мифах олицетворял хаос и водную стихию? Правильно, гигантский морской змей или дракон, вроде Левиафана. Усмирение водного хаоса и появление радуги — это, по сути, усмирение дракона.
Но не только радуга порождала драконов. Другие погодные явления тоже вносили свою лепту. Смерч или торнадо, спускающийся с черной тучи, — чем не хвост гигантского небесного змея? Шаровая молния, огненный шар, проносящийся по небу, — чем не огненное дыхание дракона? Гром и молния — это рев и гнев небесного чудовища. Северное сияние, переливающееся всеми цветами на ночном небе, — чем не чешуя гигантского полярного дракона?
Дракон стал удобной персонификацией для всех непонятных и могущественных сил природы, связанных с небом и водой. Он был ответом на вопросы, на которые у древнего человека не было ответа. Почему идет дождь? Это дракон проливает воду. Почему засуха? Дракон уснул или рассердился. Что такое гроза? Это битва небесных драконов. Миф о драконе превращал хаотичный и непредсказуемый мир природы в упорядоченную систему, где у каждого явления была своя причина, пусть и мифологическая.
Таким образом, дракон — это не только чудовище из костей и страхов. Это еще и сложное метеорологическое явление, переведенное на язык мифа. Он рождается в грозовой туче, пьет воду радугой и дышит огнем молнии. Он — хозяин погоды, от которого зависит жизнь и смерть человека. И поклоняясь ему или сражаясь с ним, человек на самом деле пытался договориться с самой природой.
Восток есть восток: почему азиатский дракон не похож на европейского
Хотя образ дракона универсален, его характер и роль в культуре сильно различаются на Западе и на Востоке. Если собрать всех драконов мира в одной комнате, то они, скорее всего, немедленно подерутся. Европейский дракон — это классический злодей, исчадие ада, символ хаоса и разрушения. Азиатский, и в первую очередь китайский, дракон — это мудрое, благородное и в целом позитивное существо, символ власти, удачи и созидательной энергии. Почему так получилось? Почему один и тот же архетип породил таких разных персонажей?
Европейский дракон — это наследник древних ближневосточных мифов о борьбе порядка с хаосом. В вавилонском эпосе бог-творец Мардук побеждает Тиамат, богиню первобытного соленого океана, которая изображалась в виде чудовищного дракона. Из ее тела он создает небо и землю. В Библии змей искушает Еву, а в Апокалипсисе «великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною» вступает в последнюю битву с силами добра. Христианство окончательно закрепило за драконом репутацию абсолютного зла, воплощения дьявола. Легенда о святом Георгии, пронзающем копьем змея, стала одним из самых популярных сюжетов в европейском искусстве. Дракон здесь — это язычество, ересь, грех, который должен быть побежден светом истинной веры. Он охраняет сокровища (символ алчности), уносит принцесс (символ невинности, которую оскверняет зло) и обращает города в пепел. С ним нельзя договориться, его можно только одолеть.
Китайский дракон (Лун) — совсем другая история. Он не злой и не добрый, он — стихийная сила природы, как река или гора. Он может быть грозным и опасным, если его рассердить, но по своей сути он благосклонен к людям. Как уже говорилось, он управляет водой и погодой, а для цивилизации, полностью зависящей от сельского хозяйства и разливов рек, как китайская, управление водой — это ключевой вопрос. Император считался сыном Неба и главным посредником между миром людей и миром драконов. Его задача была — поддерживать гармонию, совершать правильные ритуалы, чтобы драконы вовремя посылали дожди. Сам императорский трон назывался «троном дракона», а его лицо — «ликом дракона». Дракон стал символом не хаоса, а имперской власти, порядка и мудрости.
Внешне они тоже сильно различаются. Европейский дракон — это, как правило, грузный, ящероподобный монстр с толстой чешуей, перепончатыми крыльями, как у летучей мыши, и способностью дышать огнем. Он часто живет в пещере в горах. Китайский дракон — существо изящное и составное. У него тело змеи, усы карпа, рога оленя, когти орла, и он покрыт чешуей, как рыба. У него нет крыльев, но он летает по небу с помощью своей магической силы. Он живет во дворцах на дне морей и рек. И он почти никогда не дышит огнем. Его стихия — вода.
Эта разница в образах объясняется разницей в географических и культурных условиях. Европейская цивилизация, выросшая на скалистых побережьях Средиземноморья и в густых лесах, видела в природе скорее враждебную силу, которую нужно покорить. Отсюда и образ дракона-врага. Китайская цивилизация, зародившаяся в долинах великих рек Хуанхэ и Янцзы, видела в природе партнера, с которым нужно научиться жить в гармонии. Отсюда и образ дракона — могущественного, но в целом справедливого правителя стихий.
В других азиатских культурах образ дракона тоже в основном позитивен. Вьетнамцы считают себя потомками дракона и феи-птицы. В Японии и Корее драконы также связаны с водой и считаются могущественными божествами. Индийские наги — мудрые змееподобные существа, живущие в подземных дворцах, — тоже являются родственниками драконов. Они могут быть опасны, но часто выступают как хранители сокровищ и тайных знаний.
Таким образом, разница между западным и восточным драконом — это разница между двумя мировоззрениями. На Западе человек противопоставлял себя природе, пытался ее победить и подчинить. Его герой — драконоборец. На Востоке человек ощущал себя частью природы, пытался найти с ней общий язык и жить по ее законам. Его герой — император, который умеет договариваться с драконами. И пока святой Георгий пронзал своего змея копьем, китайский крестьянин строил на берегу реки храм, чтобы задобрить местного дракона и попросить у него хорошего урожая.
От святого Георгия до «Игры престолов»: как мы приручили своих драконов
На протяжении большей части своей истории европейский дракон был персонажем однозначным. Он был абсолютным злом, которому необходимо было противостоять. Вся средневековая литература, от «Беовульфа» до рыцарских романов, полна историй о доблестных героях, побеждающих огнедышащих чудовищ. Дракон был идеальным спарринг-партнером для любого уважающего себя рыцаря. Победа над ним была не просто воинским подвигом, а актом веры, доказательством морального превосходства. Победа над драконом означала утверждение порядка на месте хаоса, цивилизации на месте дикости, добра на месте зла. Этот образ был простым, понятным и очень удобным для пропаганды.
С наступлением эпохи Просвещения и научной революции драконы начали постепенно выходить из моды. Мир становился все более рациональным, и в нем оставалось все меньше места для мифических чудовищ. Драконы переселились со страниц хроник и житий святых на страницы детских сказок и гербов аристократических родов. Они превратились в декоративный элемент, утратив свою зловещую мощь. Казалось, что время драконов безвозвратно ушло. Но в XX веке, с рождением жанра фэнтези, они пережили триумфальное возвращение.
Одним из первых, кто взглянул на драконов по-новому, был, конечно же, Джон Р. Р. Толкин. Его дракон Смауг в «Хоббите» — это все еще классический злодей: жадный, коварный, огнедышащий. Но он уже не просто безликое чудовище. Он — личность. Он умен, он тщеславен, он любит загадки и может вести долгие беседы со своей будущей жертвой. Толкин вернул дракону интеллект и характер, сделав его не просто монстром, а достойным противником.
Настоящую же революцию в драконологии совершили писатели второй половины XX века, такие как Урсула Ле Гуин и Энн Маккефри. В «Земноморье» Ле Гуин драконы — это древние, мудрые и невероятно могущественные существа, которые говорят на Истинной Речи, языке самой магии. Они не добрые и не злые, они — просто другие. Они живут по своим законам, и для них люди — лишь суетливые и недолговечные создания. С ними можно говорить, заключать договоры, но пытаться их победить — безумие. Ле Гуин превратила дракона из врага в философскую проблему.
Энн Маккефри в своем цикле «Всадники Перна» пошла еще дальше. Она полностью «приручила» драконов, сделав их симбиотическими партнерами людей. Ее драконы — это продукт генной инженерии, созданный для защиты планеты от инопланетной угрозы. Они телепатически связаны со своими всадниками, они умны, преданны и способны на глубокие чувства. Из символа ужаса дракон превратился в лучшего друга человека, в своего рода летающего и огнедышащего компаньона.
В современной поп-культуре этот процесс «одомашнивания» дракона достиг своего апогея. В мультфильме «Как приручить дракона» главный герой дружит с очаровательным драконом Беззубиком, который больше похож на котенка, чем на грозное чудовище. А в «Игре престолов» Джорджа Мартина драконы Дейенерис Таргариен — это не просто домашние животные, но и не просто бездушное оружие. Они — ее дети, сложные и опасные существа, которые могут быть и любящими, и неуправляемыми. Они — символ ее власти, но и ее главная слабость.
Этот сдвиг в восприятии драконов очень показателен. Он отражает изменение нашего отношения к природе и к «другому». Если раньше мы стремились победить и подчинить все, что нам непонятно и чуждо, то сегодня мы пытаемся это понять и найти с этим общий язык. Дракон перестал быть абсолютным злом, потому что мы сами перестали верить в абсолютное зло. Он стал сложным, многогранным персонажем, в котором, как в зеркале, отражаются наши собственные страсти, амбиции и противоречия.
Мы больше не хотим просто одолевать драконов. Мы хотим летать на них, говорить с ними, понимать их. Мы спроецировали на них свои собственные мечты о силе, свободе и мудрости. Древний архетип, рожденный из страха перед змеями и грозой, превратился в объект восхищения и даже любви. И это, пожалуй, самая удивительная трансформация в долгой и славной истории этих мифических существ.
