Есть мнение, что декабристы не могли рассчитывать на поддержку народом своих смелых инициатив, поскольку русский крестьянин в начале XIX столетия земли и воли просто не хотел. Это мнение высказывалось мною в одной из предыдущих публикаций и предсказуемо вызвало недоумение. Как это можно земли и воли не хотеть? Вроде бы, в 1917 году крестьяне помещичьей ещё как хотели. И до этого – в 1861 году – от воли не отказывались. И если действительно «не хотели», то что за черти полосатые, если им и свобода не нужна?
Надо подчеркнуть, что это совершенно естественное недоумение. На основании информации предоставляемой средним образованием и массовой культурой разумный человек и должен видеть ситуацию так: не могли крестьяне земли и воли не хотеть.
...И следовательно о земле. Сначала. К 1917 году 80% земли в России было собственностью крестьян. Но земли всё равно не хватало. Аграрное перенаселение, ставшее в Европе проблемой где-то в XV, а где-то и ещё в XII веках, добралось до центральной России только в середине XIX, – но добралось уже. Большинство крестьян везде, кроме Сибири, имели меньше земли, чем могли обработать. А если кто и больше, тот батраков из числа малоземельных всегда нанять мог… Но это уже XX век был.
В начале же XIX столетия перенаселение ещё не ощущалось, – земли было больше, чем рук (благодаря чему крепостное право оставалось осмысленным с точки зрения помещиков). Главное же, крестьянское землевладение было общинным. Сколько мог обработать земли мужик получал по дефолту, – а больше всё равно община ему не выделила бы. Но если б и так, то где бы он взял батраков, если нет безземельных соседей?
Так что, – да. Странное на первых взгляд утверждение «крестьянин земли не хотел» вовсе не странно, и понимать его следует буквально. С землёй у него всё в порядке было.
С волей – сложнее. Действительно, в 1861 году крестьяне от воли не отказывались, – и почему бы им отказываться, если реформа соответствовала их интересам. Крестьян освобождали вместе с землёй. Которую, правда, они получали не бесплатно, а в ипотеку, – но в этом-то высшее благо крестьян и заключалось… Вот, в 1917 году они землю бесплатно получили, – и что? Быстро им объяснили, где бесплатный сыр бывает. Не суть, впрочем.
Суть же в том, что «северные» декабристы намеревались освободить крестьян вообще без земли, – что было очевидно не в интересах крестьянства. Как минимум, общинную землю мужик считал «своей». «Южные» в лице Пестеля имели более продуманную программу, – но, не вдаваясь в детали, направленную на развитие на селе капиталистических отношений. Это, в принципе, была хорошая программа, – с точки зрения блага державы. Но все же понимают, к чему развитие капиталистических отношений ведёт, – к неравенству. Часть крестьян, действительно, оказалась бы в выигрыше, став хозяевами с массой наёмных работников… Из числа разорившихся. Однако, – надо напомнить, – и в начале XX века, когда такие процессы наконец пошли, большинство деревенских жителей, кто сами кулаками не стали, от новшеств в восторге не были.
...Ну равенство, ладно. Но остаётся ещё свобода, – ценность универсальная. Можно ли поверить, что крепостной крестьянин от свободы бы отказался?.. Ну… Он, в общем, и не отказывался. Просто не настаивал. В числе проблем перед русским крестьянином стоявших, крепостная зависимость в первую десятку не входила. Как следствие, когда крестьяне бунтовали и жгли усадьбы, – а они постоянно развлекались таким образом, просто вышло так, что в классической литературе частота крестьянских бунтов не отражена, – требование «дать волю» не выдвигалось. Также, неизвестны случаи, когда бы свободные крестьяне после закрепощения до смерти упились с горя. Или, наоборот, – получившие свободу до смерти упились бы на радостях…
Свободные (государственные) крестьяне при вполне сравнимой численности (царю принадлежало 40% обрабатываемой земли) жили с крепостными бок о бок, – может в соседних деревнях, – и никак от них не отличались. Что и естественно, так как те и другие принадлежали к одному сословию: «крестьяне». Фракции легко переходили одна в другую. Например, когда Ломоносов получил в подарок имение, – какие-то государственные (свободные) крестьяне стали частными (крепостными). И наоборот, – если имение, как выморочное имущество или при иных обстоятельствах, отходило государству, – крестьяне автоматически становились свободными. Считалось, что это лучшая участь, так как барщина и оброк в пользу царя были ограничены по закону, – но не факт, что крестьяне вообще замечали изменения. Просто свободные решали вопросы с повинностями с чиновником, а крепостные – с помещиком или управляющим.
...И да, свободный крестьянин, чтобы заниматься отхожим промыслом, – добычей, извозом, строительством, мелкой торговлей, – должен был получить паспорт. А крепостной, письменное разрешение от помещика. Которое помещик… естественно, давал. С радостью. Ведь, заработанным крестьянин с барином делился. А голодранцев эксплуатировать пустая трата времени.
Если сформулировать вышеизложенное короче и нагляднее, то безразличное отношение крестьян к вопросу воли обуславливалось тем, что разница между крепостным и свободным крестьянами была такой же, как между колхозником и работником совхоза в советское время… В принципе-то, разница была, но сейчас люди представляют в чём она заключалась ничуть не более отчётливо, чем это сами колхозники представляли. В этом смысле ужасное, отвратительное, анахроничное крепостничество – миф. Фантом. Но – нужно подчеркнуть – порождённый отнюдь не советской, а ещё российской культурой в первой половине XIX столетия.
Кстати, один из участников отмечал, что крепостной не мог пойти по стопам Ломоносова, ибо не приняли бы учиться в университет. Ну, да. Без справки от помещика не приняли бы. Вообще же, «крепостная интеллигенция» была уродливым явлением. И именно так воспринималась современниками. Если помещик оплачивал крепостным образование, а потом не давал выкупиться на волю, это считалось не порядочным, – и не только образованными крепостными. Но поделать было ничего нельзя. По закону помещик был прав, а материально заинтересован. Крепостной специалист мог приносить больше дохода, чем несколько деревень.
Впрочем, помещики куда больше рисковали, поступая непорядочно с крестьянами необразованными. Русский бунт именовался «бессмысленным и беспощадным» не даром, – это была объективная характеристика. Как объективными являлись и причины бессмысленности и беспощадности.
Собственностью под «бессмысленностью» подразумевалось, что крестьяне убивали помещика, его семью, иногда и слуг, грабили и жгли усадьбу, без выдвижения требований и без очевидной цели... Потому что целью была расправа сама по себе. Причиной бунта становился конфликт с конкретным человеком, – владельцем усадьбы или управляющим. Или чиновником. Государственные крестьяне бунтовали не реже. Месть обидчику за какие-то злоупотребления (стоит ли говорить, что таковые редкостью не были) и являлась единственным и окончательным смыслом мероприятия.
...Наконец, в одном из комментариев упоминался бунт Пугачёва. Но это вообще из другой сказки. Советская историография проводила неправомерную параллель между «крестьянскими войнами» в Европе, – где они действительно были, – и российскими бунтами Болотникова, Разина, Пугачёва. Однако, в России во всех случаях движущей силой «народных» движений выступала другая фракция народа, – буквально другое сословие. Военное сословие, – казаки. Себя, если что, с мужичьём не отождествлявшие…
Крестьяне были, в принципе, за любой кипеш, кроме голодовки, и могли присоединяться к празднику… Но не крепостные же, в любом случае. В те времена и в тех краях, где зажигал Пугачёв, помещичье землевладение большого распространения не имело. Это был фронтир.