Глава 88
Первым, самым острым и почти рефлекторным желанием доктора Лебедева после неприятного, двусмысленного и откровенно раздражающего разговора с заведующим клиникой Граниным было немедленно, не откладывая ни на секунду, схватить телефон, набрать знакомый номер и позвонить своему влиятельному, обладающему серьезными административными рычагами родственнику в Смольный. Валерий буквально физически ощущал, как его переполняет гнев, как внутри клокочет возмущение, и он жаждал, просто не мог не излить всю накопившуюся злость, все свои обиды и опасения в трубку; рассказать, как этот самоуверенный, расчетливый и циничный Гранин пытается его прижать, поставить в безвыходное положение, заставить работать на себя, выполнять грязные поручения, и всё ради одной единственной, но такой отвратительной цели – убрать с должности Марию Викторовну Краскову, ту самую, которую за глаза, с едкой усмешкой, медики всего Санкт-Петербурга звали не иначе как Клизмой.
Но едва он сжал в руке телефон, ощутив холодный пластик корпуса, как вдруг замер, не набрав ни единой цифры. Его охватило внезапное, леденящее сомнение. «А что он мне ответит?» – пронеслось в голове с ясностью и отчетливостью, будто кто-то произнес это вслух. «Скажет: сам вляпался, сам и выкручивайся. Я тебе кто – отец родной? Или, может, нянька твоя? Хватит с тебя и того, что я столько раз прикрывал твои тылы, когда жалобы на тебя сыпались, словно из рога изобилия, когда тебя готовы были разорвать на части и пациенты, и коллеги. А теперь ты ещё и с Граниным собрался тягаться? Совсем с дуба рухнул?!»
Лебедев с пугающей отчетливостью осознал: родственник не поможет. Не захочет, да и не должен. И, что самое страшное, он будет абсолютно прав. Да и самому Валерию, если разобраться, не хотелось влезать к нему в ещё большие долги, цепляться за него, как за последнюю соломинку. Нынешний и так казался неоплатным – сколько раз тот вытаскивал его из переделок, закрывал глаза на промахи, спасал от последствий ошибок? А если продолжать в том же духе, можно дождаться момента, когда даже самый лояльный, самый терпеливый покровитель махнёт на тебя рукой, отвернется, оставит один на один с проблемами.
К тому же, после того злополучного, рокового случая с утопленным в Неве автомобилем, после той ночи, которая до сих пор снилась ему в кошмарах, Лебедев пережил, без преувеличения, самые страшные, самые унизительные минуты в своей жизни. Он прекрасно, до дрожи в коленях, понимал, что его ждёт, если отец Ольги Великановой – тот самый всесильный, беспощадный олигарх Галиакберов – всерьёз возьмётся за него, решит отомстить. И тут уж никакой, даже самый высокопоставленный покровитель из администрации губернатора не спасёт, не прикроет, не протянет руку помощи. Таких, как его родственник, Николай Тимурович Галиакберов, этот хладнокровный, безжалостный хищник, перемалывал десятками на завтрак, даже не моргнув, не задумываясь.
Мысли метались, путались, но постепенно, сквозь хаос эмоций, в голове Валерия начала вырисовываться единственно верная, пусть и неприятная, стратегия. Если уж Гранин, этот хитрый, изворотливый карьерист, решил избавиться от Клизмы, значит, нужно не сопротивляться, не лезть на рожон, а, наоборот, встать на его сторону, показать себя надежным союзником. Держаться ближе к заведующему, демонстрировать лояльность, подчеркивать свою полезность.
Лебедев прекрасно помнил, что отношения Гранина с Эллиной Печерской, несмотря на их общую дочь (да, об этом знал практически весь медперсонал клиники) давно превратились в пустую формальность, несмотря на наличие общей дочери, и значит в этом смысле они с заведующим на одной стороне. Больше того: Лебедев ненавидел её всей душой, каждым фибром своего существа, мечтая, чтобы она исчезла из клиники навсегда, чтобы её лицо больше никогда не попадалось ему на глаза. Матильду Туггут он даже за конкурентку не считал – инвалидность делала её слишком уязвимой в глазах администрации клиники, чтобы она могла всерьёз претендовать на что-то.
«Значит, кому, как не мне, занять место заведующего отделением неотложки?» – подумал он, и в голове мелькнул образ себя, уже сидящего в просторном кабинете, отдающего распоряжения, пользующегося уважением и страхом подчиненных. Но для этого нужно было действовать, причем быстро и решительно. И первым, самым логичным шагом должно стать решение проблемы с названием «Климент Красков» – сына Марии Викторовны.
«Надо подставить его так, чтобы даже Клизма, со всеми её связями и хитростью, не смогла вытащить. Чтобы он, утопая, потащил её за собой», – решил Лебедев, и в голове тут же всплыл первый, самый очевидный план. Подбросить ему препараты, находящиеся под строгим учётом. Пару ампул в рюкзак студента (вскрыть шкафчик не проблема), анонимный звонок бдительной охране – и вуаля, скандал, позор, немедленное отчисление, а возможно, и уголовное дело.
Но, поразмыслив, покрутив эту идею в голове, Валерий отбросил этот план, поняв его слабые места. Слишком примитивно и прямолинейно. Да и связи Клизмы не стоит недооценивать: она легко отмажет сына парой звонков и встреч в кабинетах нужных людей, а потом начнёт искать того, кто Климента подставил. И первой, самой очевидной фигурой под подозрение попадёт именно он, Лебедев, у которого и мотив есть, и возможности.
Нужен был другой, более изощрённый, менее очевидный ход. Но что? Валерий ломал голову, перебирал варианты, но ничего гениального, ничего беспроигрышного в голову не приходило. А время не ждало – Гранин явно торопит события, ждёт действий и промедление может расценить как слабость и нежелание сотрудничать. Тогда Лебедев принял промежуточное, временное, но всё же решение. Он глубоко вздохнул, расправил плечи и направился в кабинет Эллины Родионовны, стараясь придать своему лицу выражение спокойной деловитости. Войдя, сделав вид, что действует из лучших побуждений, из желания помочь молодому специалисту, попросил, чтобы Климент Красков всю следующую неделю ездил с ним на вызовы «Скорой» в составе новых, недавно сформированных бригад.
Печерская посмотрела на доктора Лебедева как-то странно.
– Вы твёрдо намерены, Валерий Алексеевич, взять шефство над Климентом? Не страшно?
– Чего же мне бояться, Эллина Родионовна? – самонадеянно усмехнулся Лебедев. – Его матушки, что ли? Так мы с ней незнакомы даже. Но вы только не подумайте, что я хочу перед их семейством как-то выслужиться. Нет, я ради блага нашего отделения стараюсь.
– В смысле? – приподняла Печерская соболиные брови.
– Да в прямом. Во-первых, чем больше будет знать Климент в медицинском смысле, тем меньшим людям навредит. Во-вторых, его властная мамаша убедится, что наше отделение не только работает отлично, но и способно обучать будущих врачей, а значит у неё меньше будет мыслей его закрыть. Ведь вы же помните, как она давила на главврача, чтобы он это сделал?
– Конечно помню, – сказала Печерская и разрешила Лебедеву задуманное.
Климент новость о том, что следующую неделю, а может и больше ему придётся мотаться по вызовам, воспринял, как и ожидал Валерий, безо всякого энтузиазма. Но и брыкаться не стал, понимая: мать с него живого не слезет, так и будет долбить в темечко, словно орёл несчастного Прометея, пока не добьётся своего, и её единственный наследник не получит диплом доктора.
Работу долго ждать не пришлось, вскоре бригада помчалась по городу. Диспетчер сообщила, что вызов поступил от молодой, судя по голосу и возрасту ребёнка, мамочки. Пребывая в панике, она сообщила, что её пятилетний сынишка проглотил батарейку от пульта управления машинки, и просила приехать как можно скорее. Пока неслись под вой сирены, Климент спросил:
– Куда так торопимся? Подумаешь, батарейка. Естественным путём выйдет.
– Ошибаешься, студент, – ответил доктор Лебедев. – Если батарейка окажется в кишечнике и «встанет поперёк» – то есть застрянет поперёк просвета, особенно в узком участке, – это может вызвать частичную или полную кишечную непроходимость, что опасно: нарушается прохождение содержимого, развивается вздутие, рвота, боли, а при отсутствии лечения – ишемия кишки, перфорация и перитонит. Но ещё страшнее не механическая закупорка, а химическое повреждение. Современные таблеточные батарейки, особенно литиевые при контакте с тканями выделяют щёлочь – гидроксид натрия. За считанные часы могут прожечь стенку кишки насквозь. Это не раздражение, а химический ожог изнутри. Так что если батарейка внутри – не ждём, не надеемся, что «сама пройдёт». Это показание к срочному обследованию и, скорее всего, к эндоскопическому или хирургическому вмешательству. Теперь понял?
Климент, который едва ли понял больше половины сказанного, только кивнул.
Когда бригада приехала, мамочка успокаивала сына, но было видно, что сама на грани истерики.
– Он просто играл с пультом и не заметил, как проглотил батарейку, – запинаясь, повторила она.
Доктор Лебедев при помощи студента Краскова провели осмотр. Пока занимались ребёнком, он выглядел немного испуганным, но чувствовал себя относительно нормально. Затем отвезли в клинику, сделали рентген и выяснили, что батарейка в желудке, и пока дальше не продвинулась. Дальше с помощью хирурга Володарского, который грамотно поработал эндоскопом, чужеродный предмет был извлечён, даже операция не понадобилась.
Хотелось бы отдохнуть, но поступил следующий вызов. Диспетчер озвучил проблему: «Соседний район, беременная, ей плохо». Больше никакой дополнительной информации. Лебедев поморщился, – терпеть не мог, когда пациенты вместо того, чтобы нормально описать своё состояние, говорят слишком обтекаемо «мне плохо», а ты должен догадаться, что ожидает, – и потащился к «неотложке». Красков неотступно следовал за ним с отрешённым видом.
Через пробки, разгоняя поток машин сиреной и сверкающими огнями, «Скорая помощь» прямиком из клиники примчалась по нужному адресу. Оказалось, что дом пятиэтажный, и лифт, как назло, не работает. Пришлось доктору со студентом спешить наверх пешком. Их встретила встревоженная женщина лет тридцати. То, как она выглядела, заставило доктора Лебедева напрячься: она едва держалась на распухших ногах, лицо было пунцовым от высокого давления.
Медики схватили её под руки, отвели в комнату, уложили на диван. Попутно спросили, есть ли кто ещё дома. Она ответила, что совсем одна: муж в длительной командировке. Красков быстро извлёк кардиограф.
– Что случилось? Что беспокоит? – торопливо спросил доктор Лебедев.
– Давление под двести, белок в моче, отёки, сегодня была на приёме в женской консультации… – ответила беременная. – Но главное, малыш перестал шевелиться! – из её глаз брызнули слёзы. – Я не важна! Спасите ребенка, прошу вас!
Валерий вдруг со всей очевидностью понял: этот случай, как и первый, для подставы не подходит. Тут ситуация критическая и для матери, и для плода. Он начал осмотр, поручил Клименту измерить давление. Тот выполнил простейшую процедуру и похлопал глазами:
– Да ладно…
– Что? – спросил Лебедев.
– Прибор сломался, наверное, показывает 280 на 120, – произнёс студент.
– Господи… – вырвалось у Валерия. Он быстро поставил катетер, сунул пациентке разрешенный беременным препарат для снижения давления. Не прошло и минуты, как она вдруг вскрикнула, попробовала вскочить с дивана, а потом забилась в судорогах.
– Эклампсия, – растерянно произнёс доктор Лебедев.
– Валерий Алексеевич, что делать? – спросил со страхом Красков.
– Что?
– Она умрёт сейчас, что делать?! – воскликнул студент.
– Противосудорожные бесполезны, нужен перевод на ИВЛ… – пробормотал Валерий. Потом он словно очнулся и крикнул: – Реанимацию вызывай сюда! Срочно!
Глаза у Лебедева в этот момент были такими, что Климент рванул из кармана телефон, набрал номер регистратуры отделения и заорал:
– Эклампсия! Судороги! Реанимация срочно!
Время после этого потекло, казалось, страшно медленно. Судороги у беременной не прекращались, Лебедеву стало казаться, что коллеги не успеют. Но не прошло и десяти минут, как в квартиру ворвалась ещё одна бригада, с доктором Володарским во главе, у него в руках уже готовые интубационная трубкой и ларингоскоп, рядом медсестра Берёзка со шприцами, фельдшер носилками. Четкие, отточенные движения, и судороги купированы. Так же стремительно, как и появились, реанимация исчезла вместе с пациенткой.
Когда всё стихло, доктор Лебедев вдруг осознал, что едва не потерял пациентку. Они едва не потеряли. Он вышел на балкон и стал жадно глотать прохладный воздух. Потом вернулся в квартиру, растерянно посмотрел вокруг. Надо бы возвращаться на работу, но жилище-то нельзя открытым оставлять, – обнесут, как пить дать. Пришлось вызывать наряд полиции, ждать их, а потом только ехать обратно в клинику.
«Если так и дальше пойдёт, чёрта лысого я смогу что-то сделать с Климентом, – подумал доктор Лебедев. – Нет, здесь нужен какой-то более серьёзный подход». Но какой? Всё ведь должно выглядеть, как вопиющая халатность, а не подстава. Тут чуть ошибись, и Клизма сразу догадается, откуда ноги растут, а потом сама же их вырвет с корнем. И тут Валерия осенило. Ну конечно! Не нужно так упираться в медицину! Пусть Красков наговорит что-нибудь против организации системы здравоохранения!
Правда, нынче её только ленивый не критикует, но ведь можно подсказать Клименту такие мысли, которые потом потянут не на извинения перед видеокамерой, мол, простите, ляпнул лишнего, такое больше не повторится, а на возбуждение уголовного дела. «Скажем, на дискредитацию органов власти», – придумал Лебедев и хищно улыбнулся, посмотрев на сидящего рядом Климента, который тупо втыкал в смартфон и даже не догадывался, какую подлость только что придумал для него коллега.
После ещё нескольких вызовов Лебедев, решив не откладывать дело в долгий ящик, и поскольку к концу смены глаза у Климента были ошалелыми от увиденного и пережитого, пригласил студента в бар. «Посидим в тесной компании, поговорим. Ты ведь домой не торопишься? Мама искать не будет?» – нарочно поддел парня, и тот мгновенно разозлился:
– Нет, я сам по себе! – заявил с гордостью.
– Ну и отлично. Давай, переодеваемся и валим отсюда, – по-молодёжному, как ему казалось, произнёс Лебедев, и Красков согласно кивнул, даже не представляя себе, какую яму для него выкопал человек, который показался парню единственным нормальным врачом во всём отделении. Не орал, ничего не требовал, не нудел над ухом воспитательными речами, не пытался ничему учить. Словом, просто работал, сказав лишь одно: «Смотри и учись». Клименту на оба пожелания было глубоко наплевать, в общем-то, но из скуки он стал их выполнять.
Когда же от доктора Лебедева поступило предложение сходит в бар, с радостью согласился. С самого утра хотелось выпить чего-нибудь крепче кофе.