- Внучка ведьмака. Глава 11.
У Никиты и Светы сбылось задуманное. Желанное. Долгожданное. Десять ульев стояли ровно, друг за другом, как диковинные воины. Поле с утра наполнялось жужжанием. Пчёлки выползали на свет, расправляли крылышки, шевелили усиками, прежде чем взяться за кропотливую и долгую работу, и отправиться в ежедневное путешествие. Розово-красные головки клевера слегка покачивались под весом их полосатых тел, отдавая нектар и пыльцу.
Сначала семья хотела расширить погреб, чтобы пчёлам можно было легко зимовать. Но, подумав, Никита решил построить для этого отдельно холодное помещение. Теперь за домом стоял большое каменное сооружение. В далёкой заброшенной деревне мужчина видел такие «холодильники», выложенные из дикого белого камня, с выкопанными внутри глубокими погребами. Старики говорили, что в таких «холодильниках» раньше хранили мясо, переложенное с солью и сложенное в алюминиевые фляги. Он выписал колхозный трактор, и за день привёз огромные булыжники, гладкие сверху и снизу, обтёсанные умелыми руками для кладки давным-давно. В деревне сначала посмеивались, мол, Никита головой ударился. Кто из такого сейчас строит, когда кирпича купить всякого можно навалом: белого, красного, рельефного. Нет, этому чудаку булыжники подавай такой величины, что одному едва поднять можно. Камни и правда были большие и тяжёлые. Спина мужчины покрывалась тёмным пятном от выступившего пота, когда он перекатывал камни, кое-где зелёные от поселившегося на нём мха. Но, когда «холодильник» был готов, смеяться перестали. Местные ходили посмотреть на чудо, как на экскурсию. В жаркий летний полдень в помещении было не просто прохладно. Через минуту начинали стучать зубы от холода. Вдоль стен тянулись деревянные полки, толстые, покрытые олифой. На них уже прибавлялись банки с вареньем, солёные огурцы и помидоры. Маринованные опята ждали светлой влажной осени, когда они будут соседствовать с белыми хрустящими груздями.
За работой Никита не забывал и о дочери. Перед домом появилась аккуратная песочница под деревянной крышей, в которой лепила куличи не только дочь Надя с дружком Генкой, но и другая деревенская детвора.
Лето было настоящим. С изумрудной травой на лугах, качающейся высокими волнами. С горячим ветром, раздувающим длинные юбки деревенских баб. С высокими копнами сена, которые, сметав, самые умелые работники причёсывали, как гривы любимых коней, чтобы струи проливных дождей скатывались вниз, сохраняя человеческий труд. Только в этом году приехала отдохнуть молодая семья с огромной немецкой овчаркой.
- Она не кусается, не бойся, - кричал молодой отец, ладонью заслоняя солнце, мешающее ему видеть пруд, заросший жёлтыми головками цветов, и толпу детишек, бросившихся в рассыпную при приближении собаки. Она и правда не кусалась. Цезарь бежал, высоко вскидывая лапы, и высунув язык, с которого то и дело срывалась длинная тягучая слюна. Он прыгал в воду, отчаянно лаял, и подбегал к малышам, барахтающимся у самого берега. Они разбегались в стороны, как стайка мальков, истерично визжа.
- Да не бойтесь вы, - кричал мужчина, с улыбкой наблюдая, как питомец трясёт головой и всем телом, разбрызгивая с густой намокшей шерсти капли грязной воды. - Он не кусается!
Кое-кто из мужиков пытался убедить его не выпускать собаку без поводка, но столкнулся с такой ледяной стеной наглости, что отступился. Собака и правда, только лаяла, да выла на луну короткими летними ночами, как цепной дворовый пёс.
Надя вместе с Генкой играли в песочнице. Рядом стоял большой пластиковый кран мальчика, в ковше которого лежал полосатый резиновый мяч. Пара солнечно-жёлтых совков копала траншеи навстречу друг другу. Лейки выливали нагретую ласковыми лучами, почти горячую, воду на песочную горку, чтобы построить высокий замок. Загорелые ладошки аккуратно выкладывали влажные выпуклости на боках будущего замка, изредка замирая над ними, будто задумавшись. Игра увлекала детей в волшебную страну, где замок был настоящим, и дракон, живущий в нём - настоящим, плюющимся огнём, пожирателем красавиц-принцесс.
Света развешивала бельё на туго натянутую верёвку. Бабушкины деревянные прищепки выносили и жару, и холод, и снег, и дождь. Не ломались, не линяли, и не терялись. Они висели на Светиной шее, как диковинные колючие бусы. Широкие, почти квадратные простыни, дождавшись своей очереди, начинали хлопать на ветру белизной, как огромные важные птицы. Запах кипячёного белья под солнечными лучами становился свежим, тонким, нежным ароматом, от которого хотелось закрыть глаза, и вдыхать его бесконечно. Женщина то и дело поглядывала на песочницу с играющими детьми. Она вспоминала своё детство, бело-жёлтые ромашковые венки, длинные стебли одуванчиков, поделённые пополам, что сворачивались на глазах в дождевых лужах ровными колечками. Скрип велосипеда, когда рыжий мальчик подъезжал к бабушкиным воротам. Сено, разложенное во дворе, которое нужно было обходить с краю, осторожно, чтобы не примять сладко пахнущие травинки.
Что-то кольнуло Свету в грудь прежде, чем она снова повернулась к дочери. Огромная немецкая овчарка неслась, подлетая над землёй от сильных толчков пружинистых лап. Пасть была угрожающе разинута, длинный язык раскачивался в такт её движению, как брошенные пьяным возницей вожжи. Женщина видела это, как в замедленной съёмке. Она, чуть присев, развернулась и кинулась к песочнице. Но движения её были слишком медленные по сравнению с молниеносной опасностью. Света чувствовала себя погружённой в невидимую воду, скованной и беспомощной. Она высоко и и беспомощно взмахнула руками, открыла рот. Но ни звука не вылетело из него, ни крика, ни вздоха. Передние лапы Цезаря, казалось, вот-вот достигнут песочницы, зубы сомкнутся на детском тельце. По его целеустремлённому движению было понятно, что в этот раз он останавливаться не намерен. Света увидела, как розовый носочек с кружевной оборочкой поднялся над деревянным бортиком, и опустился на ромашковую зелень. За ним второй. Мать забыла, как дышать. Как бежать. Страх за ребёнка заставил её тело окаменеть.
Надя стояла прямо. Из жёлтого совочка утекала тонкая коричневатая струйка, будто отмеряя последние секунды её только начавшейся жизни. Лицо девочки было серьёзно, и правая бровь тонко подрагивала. Огромные серые глаза будто подёрнула влажная пелена, превратив их почти в чёрные.
Вдруг собаку отбросило назад. Казалось, невидимый аркан обвил мохнатую шею. Цезарь в недоумении покрутил головой, затеи прижался мощным телом к земле. Он заскулил, не то от боли, не то от страха. Попятился назад, поджав хвост, и побежал по деревне, прижимаясь к плетням и заборам.
С того дня Цезарь сидел во дворе, или ненадолго выбегал на задворки. Наскоро справив нужду, он садился у крыльца, и блестящим чёрным носом нюхал странный пугающий воздух, доносившийся со стороны Надиного дома.
Света, сбросив оцепенение, подбежала к дочери.
- Надя, Наденька, Надюшка моя, - приговаривала она, прижимая девочку к себе. Целовала её в льняные волосы, в по-детски выпуклый лобик, в уши и щёки.
Девочка молчала, глядя в пустоту перед собой. Весь песок был высыпан, и его крупинки затерялись между коротких стеблей вытоптанной дворовой травы. Света взялась за совочек, и попыталась забрать его. Но крошечные пальцы так крепко держались за него, что побелели от натуги и не могли разжаться. Девочка обмякла, и упала бы навзничь, не успей мать подхватить её. Она не приходила в себя до позднего вечера. Очнувшись, не помнила ни сегодняшний песочный замок, ни Генку, ни страшную немецкую овчарку.
- Путеводитель здесь.