Часть 9. Глава 6
В течение двух недель, находясь среди своей семьи в отпуске, доктор Жигунов не предпринял больше ни одной попытки объяснить Кате, что творится у него в душе. Не нашёл в себе сил, но не столько потому, что оказался трусом. Причина была другая, и для Гардемарина – удивительная: женщина, которую он втайне любил столько лет, все эти четырнадцать дней и ночей вела себя, как примерная супруга. Они за это время даже не поссорились ни разу, и Денис, привыкший, что так долго ни с кем не получалось сохранять романтические отношения, был этим поражён до глубины души.
Катя была идеальна во всём. Днём – примерная хозяйка и ласковая мать, в том числе для Ниночки, которую не отделяла от Богдана, а поскольку он уже вырос, то и проявляла к девочке даже больше заботы и внимания, чем к родному сыну (так Жигунову казалось, по крайней мере). Ночью – ласковая и нежная настолько, что Гардемарин ощущал себя очарованным и даже как-то задумался: уж не подсыпала ли ему Катя какого-нибудь приворотного зелья? Тут же эту мысль отогнал, вспомнив, что его профессия призывает не верить в подобные глупости, опираясь исключительно на факты.
Доктор Комарова после той ночи, когда позвонила узнать, хорошо ли он добрался и сказать, что соскучилась и любит (это предположение Денис также сделал сам) больше попыток связаться с ним не предпринимала, а Гардемарину недосуг было раздумывать, почему так. Он даже в госпиталь не стал звонить ни разу, чтобы не отвлекаться от той атмосферы семейного счастья, в которую окунулся с головой, словно ребёнок – под тёплое одеяло после прогулки по холодному зимнему городу, когда уютно и тепло, снаружи воет ветер, а дома так замечательно!
Когда до отъезда оставалось три дня, доктор Жигунов, в душе которого воспоминания о ночах с доктором Комаровой остыли, превратившись в холодные уголья, решительно отправился в ювелирный магазин в центре Саратова и купил там кольцо. Чтобы не ошибиться размером, он прихватил с собой одно из колец Кати, которые она снимала, прежде чем лечь спать, чтобы случайно не поранить ни себя, ни Дениса во время их порой даже очень бурных экзерсисов, во время которых едва удавалось не шуметь слишком громко, чтобы в соседних комнатах семейство не просунулось.
Явившись в ювелирный, Гардемарин, который, как и всякий мужчина, далёкий от мира искусства и более прагматик, чем романтик, попросил девушку-менеджера выбрать что-нибудь на ее вкус. Обозначил только задачу:
– Я буду делать предложение, и мне хочется, чтобы моя избранница не отказала… – подумал и добавил: – Снова, – и показал кольцо для определения размера.
Девушка оказалась смышлёной и предложила военврачу несколько вариантов, из которых он выбрал один, – с одним крупным рубином и несколькими поменьше вокруг. Камни переливались и сверкали так, что глазам было больно. Вернувшись домой, Денис первым делом осторожно, чтобы не быть застуканным на месте преступления, положил колечко Кати обратно в шкатулку, а вечером предложил ей прогуляться.
– Денис, не хочется, ты посмотри, какой там ливень, – сказала она, показав в окно.
В этот день погода в самом деле сделала резкий разворот. С утра светило солнце и дул лёгкий приятный ветерок, во второй половине дня набежали тучи, и город начало заливать потоками холодной воды, которая бурными потоками устремлялась к Волге. Гардемарин подошёл к окну, глянул туда и поиграл желваками на скулах, понимая, что время выбрал неудачное. Но ведь не знал, что так получится! «Или сегодня, ёлки зелёные, или никогда!» – решительно подумал доктор и снова повернулся к Кате:
– Ты знаешь, а мне в такую погоду нравится кататься на машине. Улицы пустые, народу мало, транспорта тоже. Прокатимся, ладно? На Волгу посмотрим. Мне скоро возвращаться, а там, куда я поеду, ни одной крупной реки поблизости. Одна мелочь только да озёра.
Гардемарин приготовился доказывать своё желание новыми аргументами, но Катя неожиданно легко согласилась, они быстро собрались, добежали под зонтом до припаркованной возле дома машины и, смеясь тому, что едва не промокли до нитки, поехали кататься. Ехать пришлось долго, и Катя даже спросила, куда именно они направляются, но Денис ответил: «Никуда, просто катаемся».
Всё-таки он лукавил: уверенно вёл автомобиль к набережной Космонавтов. Там, с правой стороны от моста через Волгу, за вытянутым вдоль берега рестораном, некоторое время назад сделали большую парковку. Можно было, не покидая салона, остановиться буквально в нескольких метрах от реки, что доктор Жигунов и сделал. Мотор выключать не стал, чтобы продолжала работать включенная печка: температура за бортом из-за ливня сильно понизилась, стало очень прохладно, а они оба вышли из дома, одетые по-летнему.
– Открой бардачок, пожалуйста, – сказал Денис.
Катя сделала, что он просил, и повернулась, глядя на своего спутника вопросительно.
– Сунь руку, там, справа.
Спутница и это выполнила, достала бумажный свёрток.
– Теперь разворачивай.
Молодая женщина проворно развернула хрустящую бумагу и замерла, глядя на алую бархатную коробочку.
– Это тебе, – с замирающим сердцем сказал Гардемарин.
Катя медленно раскрыла ее и залюбовалась кольцом.
– Боже, Денис… оно такой красивое. Это… мне?
– Ниночке носить такие рано, – отшутился доктор. – Катя, посмотри на меня.
– Да?
Когда между ними установился зрительный контакт, врач, стиснув ладонями руль так, что костяшки побелели от напряжения, спросил готовым сорваться на хрип голосом:
– Ты выйдешь за меня замуж? – сказал и перестал дышать.
– Да, – послышалось в ответ.
Жигунов не поверил своим ушам. Привык слышать в ответ от Кати на этот вопрос совсем другое.
– Прости… что ты сказала? – спросил он ошарашенно.
– Да, – повторила молодая женщина и улыбнулась, добавив: – Да, Денис Жигунов, я согласна стать твоей законной женой.
– Господи… – выдохнул Гардемарин, ощущая, как глаза наполняются слезами.
Чтобы они не пролились по лицу, он порывисто отстегнул ремень безопасности, развернулся к Кате, притянул ее к себе и стал покрывать ее лицо поцелуями.
Домой они вернулись, когда дождь давно затих, и мокрые улицы Саратова выглядели так, словно по ним разлили жидкие серебряные и золотые лужи, – так выглядели они, мерцая, под фонарями ночного освещения. Денис и Катя были уставшими, но переполненными счастьем, и за ужином торжественно объявили семье, что они решили стать законными мужем и женой. Родители молодой женщины переглянулись и прошептали «Ну слава Богу!», а дети завопили «Ура!» и кинулись обнимать родителей.
На следующий день, надев парадную форму и свои пусть немногочисленные, но награды, военврач Жигунов вместе с Катей отправились в ЗАГС. Причём не к рядовой сотруднице, которая наверняка заставила бы обоих соблюдать все требования законодательства, а к руководителю отдела. Та, увидев на пороге Гардемарина, сразу его узнала, чего сам он никак не ожидал:
– Денис Тимофеевич! – и широко улыбнулась.
– Мы знакомы? – немного тревожно спросил он, поскольку в лицо ее не помнил совершенно, и в голове возникло опасливое предположение, что эта дама могла быть одной из его «одноразовых подружек», кем он называл тех, с кем он имел удовольствие сблизиться.
– Конечно! Вы же мне делали операцию, когда я упала с лестницы и поранила шею, вот, помните? – она отодвинула воротник и показала тонкий длинный белесый шрам.
– Простите, но у меня столько было пациентов…
– Ничего! Я всё равно вам очень признательна, вы же мне тогда жизнь спасли. Я же в сознании была, знаете, – она обратилась к Кате, которая слушала с интересом. – Лежу, смотрю в небо и вижу, как снизу красный фонтанчик бьётся. Думала, может, краска? Сунула руку, потрогала, и испугалась: там… словами не передать, какой ужас. Но Денис Тимофеевич меня спас, да. Всё исправил там внутри, я теперь, как прежняя, и ничего не болит. Кудесник просто! Ой… заболтала я вас совсем. У вас же ко мне какое-то дело, да?
Гардемарин, радостный тем, что перед ним не позабытая любовница, сказал, что они хотели бы с его избранницей расписаться. Но поскольку ему через два дня возвращаться «за ленточку», то времени ждать нет.
– Понимаете, мы и так слишком долго планировали это событие, – сказал врач. – Знакомы пятнадцать лет, двое детей уже, а всё…
Начальница отдела ЗАГС слушала и кивала. Потом заявила, что она распишет их лично, минуя все формальности.
– И не боюсь, что начальство меня осудит. Да и не станет. Вы же понимаете, как мы, здесь, относимся к тем, кто там. Вы же Родину защищаете, жизнью рискуете каждый день, – произнесла она искренне.
Два часа спустя Денис с Катей вернулись, уже будучи законными мужем и женой. Дома их встречал богато накрытый стол. Тёща с Ниночкой хлопотали на кухне, тесть с Богданом обеспечивали их продуктами и накрывали в зале. Торжество еще вчера было решено отметить в узком кругу. Да и звать особенно было некого. Родственников в Саратове у Дениса после смерти родителей не осталось, коллеги с прошлых мест работы давно о нём забыли, а единственный лучший друг остался в прифронтовом госпитале. У Романенко же в этом городе вовсе никого не было: только они трое плюс, само собой, Ниночка.
Посидели хорошо, душевно, но чтобы не смущать близких, молодые на ночь глядя поехали в гостиницу, где Гардемарин снял на двое суток номер «люкс». Всё это время Катя с Денисом из него не выходили, стараясь максимально использовать каждый час, оставшийся им до момента расставания.
***
Ольга Николаевна Комарова стояла у окна ординаторской, глядя на больничный двор, где под жарким июльским ветром покачивались ветви деревьев. Прифронтовой госпиталь жил своей напряжённой жизнью: гул машин, торопливые шаги медсестёр, далёкие раскаты, напоминающие о близости боевых действий. Внутри у женщины всё сжималось от тоски. Две недели без Дениса Жигунова тянулись бесконечно. Его отъезд оставил в её душе пустоту, которую она пыталась заполнить работой, но мысли о нём всё равно прорывались, как вода сквозь трещины в плотине.
Она злилась на себя за слабость, за тот сброшенный звонок, за его молчание. Но сейчас не время для личных драм – госпиталь не прощал слабости. Вечер был тяжёлым. Раненых привозили одного за другим, и операционные не пустовали. Ольга Николаевна, как всегда, была в центре этого хаоса. Её руки, уверенные и точные, привыкли к крови, осколкам и отчаянным взглядам. Она была опытным хирургом от Бога, и в госпитале это поняли довольно быстро: даже главный хирург Дмитрий Соболев стал ее контролировать, позволив действовать самостоятельно.
Сегодня что-то в воздухе витало – предчувствие, которое доктор Комарова гнала прочь.
– Ольга Николаевна, срочно в операционную! – в кабинет заглянула медсестра, её лицо было бледным, глаза широко распахнуты.
– Раненый, тяжёлый. Пуля в сердце, состояние критическое.
Доктор Комарова, не теряя ни секунды, сорвалась с места. В коридоре уже слышался шум – тележка с раненым, голоса санитаров, лязг инструментов. Она быстро вошла в операционную, натягивая перчатки на ходу. Свет ламп резал глаза, но она уже переключилась на тот холодный, профессиональный режим, где нет места эмоциям. На столе лежал молодой парень, едва ли старше двадцати пяти. Лицо бледное, губы синие, грудь едва поднималась. Пуля прошла через грудную клетку, задев сердце. Кровь пропитала бинты, и кардиомонитор отчаянно пищал, показывая угасающий ритм.
– Давление падает, 60 на 40, – доложил анестезиолог, не отрывая глаз от приборов. – Пульс нитевидный.
– Интубация, быстро! – скомандовала Ольга Николаевна. – Адреналин, анестезия, готовьте дефибриллятор на всякий случай.
Медсёстры двигались слаженно, как единый организм. Хирург склонилась над раненым, её пальцы работали осторожно, но быстро: счёт пошёл на минуты. Она вскрыла грудную клетку, обнажив главную мышцу, которая едва сокращалась. Пуля застряла в перикарде, повредив правый желудочек, и всё вокруг было затоплено алым, но Комарова не теряла хладнокровия.
– Зажим, отсос! – сказала она, и ассистент – Галина Николаевна Петракова тут же подала инструменты. Ольга Николаевна стала зашивать разрыв, убирая сгустки. Руки двигались автоматически, в голове билась мысль: «Только бы успеть». Она не позволяла себе думать о том, кто этот парень, есть ли у него семья, ждут ли его дома. Такие мысли – роскошь, которой в операционной нет места.
– Давление стабилизируется, 80 на 50, – голос анестезиолога звучал с надеждой. – Пульс 90, держится.
Ольга Николаевна кивнула, не отрываясь от работы. Наложила последние швы, укрепила повреждённый участок, убедилась, что кровотечение остановлено. Сердце билось, слабо, но ровно. Монитор показывал устойчивый ритм. Она выдохнула, чувствуя, как напряжение в плечах чуть отпустило. Кажется, получилось. Кажется, вытащили.
– Закрываем, – тихо сказала она, передавая инструменты ассистенту.
В этот момент монитор взвыл. Резкий, пронзительный звук разорвал тишину операционной. Пульс пропал. Прямая линия на экране, как приговор.
– Остановка! – крикнула Галина Николаевна.
– Дефибриллятор! – доктор Комарова уже была у груди раненого, начиная непрямой массаж сердца. Её руки ритмично давили на грудную клетку, счёт шёл в голове: раз, два, три… – Заряд 200!
Петракова поднесла пластины дефибриллятора.
– Руки! Разряд!
Тело парня дёрнулось, но линия на мониторе оставалась плоской. Ольга Николаевна продолжала массаж, её лицо было каменным, но внутри всё кипело. «Давай, давай, держись!» – мысленно кричала она, хотя знала, что он её не слышит.
– Ещё разряд, 300! – скомандовала хирург.
Снова удар, снова безрезультатно. Анестезиолог ввёл адреналин, но сердце молчало. Время тянулось мучительно медленно, каждая секунда была, как вечность. Доктор Комарова продолжала бороться, не позволяя остановиться. Знала, что шансов почти нет, но сдаваться было не в её правилах.
– Ольга Николаевна… – тихо сказала медсестра Каюмова. – Десять минут прошло…
Доктор Комарова замерла и посмотрела на монитор – прямая линия. Никаких признаков жизни. Медленно убрала ладони. Операционная затихла. Только писк монитора и тяжёлое дыхание коллег нарушали тишину.
– Время смерти… – начал анестезиолог, но Ольга Николаевна перебила:
– Я сама, – её голос был хриплым, почти чужим. – Время смерти: 16:47.
Она сняла перчатки, бросила их в лоток и вышла из операционной, не глядя на коллег. В коридоре прислонилась к стене, закрыла глаза. В голове крутились обрывки: лицо парня, его синие губы, её собственные руки, пытающиеся удержать жизнь. И где-то на краю сознания – Денис Жигунов, его отъезд и последующее молчание. Она стиснула зубы, прогоняя эти мысли. Не время и не место.
Хирург вернулась в ординаторскую, села за стол и открыла журнал операций. Рука дрожала, пока она писала: «Ранение сердца, пуля, операция проведена успешно, остановка сердца в 16:47, реанимационные мероприятия без эффекта». Она знала, что сделала всё возможное, и никто бы не справился лучше. Но это не помогало. За окном стало пасмурно. Ольга Николаевна посмотрела на телефон – ни сообщений, ни звонков и почувствовала себя одинокой, как никогда. Денис оказался слишком далеко и теперь, наверное, счастлив со своими.
Доктор Комарова вышла в коридор. Ей сообщили, что прибыли новые раненые и какой-то полковник из ВДВ.
– Раненый? – спросила у Каюмовой.
– Нет, целый.
– Трёхсотых привёз? – уточнила, ощущая, как начала тревожиться, пока сама не зная чему.
– Нет, с охраной.
– Фамилию не сказал?
– Нет.
Ольга Николаевна подошла к окну и осторожно выглянула, а потом резко сдвинулась в сторону: около броневика стоял ее законный муж, полковник ВДВ Геннадий Комаров.