- Внучка ведьмака. Глава 10.
Что видела во сне, Света точно не помнила. Череда разных жизненных событий смешивалась с тем, чего женщина никогда не переживала, образуя странные изгибы полуреальности. Мамины руки, раздражённо дёргающие расчёску, вырывающую тоненькие светлые волосы. Бесконечно длинный поезд, проносящийся мимо станции, билет на который взрослая Света держала зажатым в кулаке. Огромная и страшная корова трясла головой из сстороны в сторону, будто предупреждая о чём-то. Холодный ветер внутри чёрного тоннеля заставлял её съёживаться и обнимать себя ледяными ладонями. Когда она проснулась, правый кулак был сжат, и женщина всё ещё помнила прикосновение тонкого серого билетика к коже.
«- Я же просила деда мне помочь,» - Света натянула одеяло до самого подбородка, предпринимая попытку снова уснуть. Рассвет несмело караулил у окна, серый и нерешительный. Она несколько раз вздохнула, потёрла напряжённые от быстрых видений, виски.
- Спи ещё, моя, - повернулся к ней муж, по-хозяйски перекинув через её туловище тяжёлую руку.
Женщина осторожно, чтобы не спугнуть утренний сон Никиты, тоже повернулась на бок. Его рука привычно скользнула в изгиб Светиной талии, и подтянула её к себе. Неожиданно она упала в новый сон, как падают деревенские девчонки в сено, скатившееся к подножию ароматного июньского стога. Запах люцерны, покорно склонившей свои фиолетовые головки. Длинные и тонкие луговые травинки, выгоревшие на солнце. От этого кружилась голова, и были почти невыносимы горячие ласки раскалённого ветра. Сквозь марево сна Света поднесла руку, согнутую в локте, ко лбу, чтобы солнце не мешало ей смотреть. Через скошенный луг навстречу женщине двигался дед Авдей. Он был плавный, неспешный, на голове маска пчеловода, а в правой руке банка золотисто-прозрачного мёда. Она кивнула деду, и он кивнул ей в ответ. Картинка задрожала и исчезла, вместо неё вокруг женщины снова была любимая комната. Света провела подушечкой указательного пальца по щеке мужа, по той линии, ниже которой темнела щетина. Он едва заметно вздрогнул, и подул по-жеребячьи на потревоженную щёку, будто отгоняя муху.
- Никит, - прошептала жена, - ты проснулся?
Он потянулся, закинув обе руки за голову, и растёр уши:
- Проснулся... А ты?
- И я, - сказала Света. - Давай пасеку заведём? - она внимательно смотрела на любимое лицо, ожидая первой реакции.
- Наконец-то, - ответил Никита. - Пасеку, так пасеку.
Высокие сдобные оладушки шипели на старой чугунной сковороде, распространяя по дому аромат свежей выпечки. Света в платке на голове и фартуке, надетом поверх пёстрого халата, хлопотала на кухне. Домашние творог со сметаной, сливки, густые, как масло, парное молоко, варёные яйца, крепкий чай да прозрачное яблочное варенье - в доме есть чем позавтракать.
Никита сел на привычное место, дожидаясь, когда жена поставит перед ним кружку с дымящимся свежезаваренным чаем.
- Садись, Свет, потом дожаришь. Поешь со мной, - он взял деревянную лопатку из её руки, и отодвинул табурет рядом с собой.
- Хорошо, сейчас, только эти достану, - женщина кивнула на сковороду, и снова взялась за лопатку. Морщинка между её длинных аккуратных бровей, задумчивый, будто обращённый внутрь себя, взгляд, всё говорило о серьёзных мыслях. - Почему ты сказал «Наконец-то»?
- Да дед твой приходил. Во сне. Молчаливый такой, тихий. Не знаю, каким при жизни был... Встанет у калитки и стоит, а вокруг него всё пчёлы вьются, - Никита простодушно улыбнулся, как если бы во дворе встретил ныне здравствующую соседку.
Таким странным образом решение на семейном совете было принято. Света с Никитой ездили несколько раз в город, брали журналы по пчеловодству в библиотеке. Они не рассказывали о своих планах никому: ни соседям, ни друзьям. Хранили свой маленький секрет, оживляя его, пестуя, как маленького ребёнка. Вдыхая в него взволнованным ночным шепотом характер, уверенность, и жизнь. Нужно было подкопить денег, чтобы купить сразу несколько пчелиных семей с ульями. И снова стала пополняться резная шкатулочка в нижнем ящике пожелтевшего от времени, бельевого шкафа.
Дни шли за днями, солнце вставало медленно, будто раздумывая о грядущем дне. А падало быстро, в считанные минуты, устав за долгие часы и торопя обитателей деревни поскорее отправиться спать. Осенние дожди смыли опрометчивую горячность лета. Сыпались разноцветные листья, устилая напрасным лёгким ковром голые сады. Зима вернулась злая и холодная. Сердитая, как пожилая гневливая барыня. Снежные сугробы казалось, заползали с земли на самые крыши. Тропки, появляясь с утра, бывали уже к вечеру заметены. И валенки, оступившись мимо виляющей ленточки, черпали зимний холод сполна.
Во второй половине февраля, когда зима ещё играет с солнцем в прятки, Света попросила мужа принести ящики с землёй, припасённые с весны. Она замачивала семена в тёплой талой воде. Разговаривала с ними, трогая малышей самыми кончиками пальцев. Вечерами не спеша садила их тёплую землю, согретую на печке. Радовалась каждому появлению ростка, каждому лопнувшему в белоснежной марлечке, семечку. Всходы были дружными. Света начинала свой день с любованием рассады, и заканчивала его, разговаривая с растениями намного позже того, как уложит маленькую Наденьку в постель.
Вот показались первые жёлтые цветы мать-и-мачехи, стройными тычинками засинел первоцвет. Робкая зелень травы на глазах наливалась силой и изумрудным цветом. Одуванчики, раскинув длинные резные листья, показывали зажмурившиеся тугие головки, готовые на глазах распуститься солнечной желтизной.
Посажена картошка под лебёдку, разрезающую чёрную землю и оставляющая гладкий, будто жирный, след отвала.
Высажены помидоры, лёжа, утопая в тёплой пышной луже по самые нижние листья. Только потом Света узнала, что такой способ посадки называется траншейным. И теперь она всё ещё начинала утро с раннего обхода огорода, переживая за каждый кустик, за каждую посаженный росточек. Зелёной щеткой поднималась морковная ботва, раскинула листья барыня-капуста, сражаясь друг с другом за влагу и место под солнцем. Красно-фиолетовые свекольные прожилки радовали глаз. В заботах лето проходило, как один длинные день. Глядишь, и помидоры стали наливаться, сначала желтея, затем бурея на кустах, наполовину обрезанных ножницами тугих и твёрдых листьев.
В эту пору деревню вернулась Раиса Семёновна, женщина лет шестидесяти с хвостиком. Всю весну она провела в больнице, в райцентре. Были проблемы с сердцем, о которых женщина говорить не любила. Зато часто благодарила то одну знакомую, то другую за то, что не оставили её без урожая. Одарили остаточками своей рассады, её, горемычную. Короткие редкие волосы облепляли её худой череп, нижняя челюсть при разговоре подпрыгивала не к месту и часто, клацая плохо сделанными нижними зубами. Она ходила в свой огород редко, не как большинство местных женщин. Половину своей жизни она провела в городе, выйдя замуж за такого же молодого, как она сама, паренька. Когда у них родилась лапочка-дочка, свет в окне, Лидушка-душка, счастье снизошло на Раису Семёновну. Она делала для дочери всё возможное и невозможное. Лидушка рано начала осознавать, что смысл материнского существования заключается исключительно в её счастье, и ни в чём ином. Пианино, кружева, белые гольфики с оборочками. Ворох платьев, едва вмещавшийся в шифоньер, выделенный исключительно для Лидочкиной одежды. Деньги, занятые матерью на работе, чтобы Лидушка была самой нарядной и красивой на выпускном (отец работал на заводе, выше головы не прыгал и не собирался). Кредит на свадьбу, взятый Раисой Семёновной тайком от мужа, который проявлял завидное равнодушие к финансовым тратам. Ведь праздник должен пройти в самом лучшем ресторане города. Женщина смотрела на счастливые глаза матери, и сердце её возносилось в небеса, как освобождённая из клетки пташка.
Муж Лидуши оказался копией отца, и о том, чтобы у замужней дочери появилось своё жильё, приходилось только мечтать. Поскитавшись по съёмным квартирам, дочь вместе с мужем и тремя чемоданами вернулась к родителям.
- Мама, это совершенно невозможно, - Лидушка, гнусавя в нос, придерживала дверь, ожидая, когда застенчиво улыбающийся муж затаскивал последний внушительный чемодан. - Невозможно так жить! Гвоздь не вбей, картину не повесь. Приходят и осматривают каждый угол. А ведь это наше жильё, пока мы за него платим. Скажи же, пуся?
Уперевшись руками в колени, пуся пытался отдышаться после чемоданной зарядки. Он только кивнул, пряча глаза от тёщи.
Так они и жили в двухкомнатной квартире до самой смерти Лидушкиного отца. Прошло около полугода. Дочь стала как будто мягче. Часто брала мать за руку и говорила гнусавым голоском, нежно мяукая, о своей искренней любви и уважении. В такие моменты Раису Семёновну посещало огромное желание погладить дочь по голове, как в детстве. Прикоснуться ладонью, загрубевшей от стирки на всю семью, к её нежной щеке. Но дочь не терпела, когда её тщательная укладка по каким-нибудь причинам портилась. И макияж, который она носила целый день на лице, не предполагал чужих неряшливых прикосновений.
Наконец, выбрав подходящий, как ей казалось, момент, Лидушка завела разговор.
- Мамочка, ты бы квартиру на нас отписала? На меня, то ессть. Мало ли что случись... Да и вообще, возраст у тебя... - она вытащила ладонь из-под тяжёлой руки матери, накрывшей её руку. - Девчонки на работе говорят, многие так сейчас делают. Вроде как, мороки потом меньше со всякими бумажками.
Раиса Семёновна попыталась улыбнуться, но рот как-то съехал в одну сторону, начав нервно дергаться.
- Ну, если надо... Конечно, Лидушка... Если морока...
Следующим шагом Лидочки оказалось сослать глупую гусыню-мать в деревню.
- Мамочка, ну что ты будешь здесь в пыльном городе страдать? Поезжай в деревню, бабулин дом, наверное, ещё нормальный. Огородец там будешь садить. Огурчики, помидорчики. А мы к тебе в отпуск приезжать будем? - Лида даже обняла мать, сглотнув от чувства брезгливости к ничтожному созданию.
- Ну, если в отпуск будете приезжать... Конечно, Лидушка...
Так и оказалось Раиса Семёновна в родной деревне на старости лет, в компании с гастритом, артритом, варикозом, и другими прилипшими к ней болячками.
Она проходила мимо чужих огородов, воровато поглядывая на пышную поросль огурцов, вылезавших из парников, как доброе дрожжевое тесто. На жёлто-зелёные кабачки и медовые тыквы, лежащие тут и там по участку.
- Хорошие у тебя помидоры, - заметила Раиса Семёновна, проходя мелкой шаркающей походкой мимо Светиного огорода. Женщина прикоснулась мизинцем к уголку глаза, будто смахивая крошечную слезинку. - А я вот в больнице провалялась... Рассаду мне конечно надавали, ну ты и сама знаешь, какую люди-то дают... Не удались у меня нынче помидоры, Светочка, не удались...
- А хотите, я вам соберу? Ведро могу отдать, у меня и правда их много. Ведром больше, ведром меньше? - она, не дожидаясь ответа, быстро сходила в сарай и вернулась, позвякивая оцинкованным ведром.
- Ой, спасибо, Светочка! Дай Бог тебе здоровья, какая добренькая ты! Мужу твоему здоровья, и дочечке... - причитала Раиса Семёновна. - Да, вот эту длинненькую ещё сорви, ага. Моя Лидушка такие больше любит...
Света от неожиданности выпрямилась, и вопросительно посмотрела на пожилую женщину.
- Дак конечно, Светочка, мне разве много надо одной? Так, в охотку перекусить. Я, видишь ли, ребятам в город с автобусом отправлю. Моя Лидушка такие помидорки очень любит. Ой, как она рада будет, ты не представляешь...
- Путеводитель здесь.