ПРО САПОГИ
Сапоги под звездным небом,
под подошвой — муравей.
Перекусывает хлебом
у кострища ротозей.
Зачарован звёздной бездной,
перестал турист жевать,
очарован коркой хлебной,
муравей решился ждать.
Небо выяснеет скоро,
звездочёт придёт в себя,
сапоги наденет, корку
бросит к трупу муравья.
—
Сапоги под звёздным небом.
Скоро утро. Надо мной
кто-то лакомится хлебом,
под подошвой — я. Живой.
ПРО СЧАСТЬЕ
Не уснуть на новом месте,
и соседи не дают
звёзды тоже, с ними вместе,
нарушают мой уют.
У соседей всё в порядке —
за стеной идёт запой,
жизнь проходит без оглядки,
только белой полосой.
У меня кредит, и грядки
зарастают сорняком —
это мелочь. Всё в порядке.
Как-нибудь переживём
Нужно думать о хорошем
и не думать о плохом.
Как же просто! Но не можем
позабыть родной содом.
А счастливые соседи
упрощают жизнь вином,
им уныние не светит,
в крайнем случае — дурдом.
Ночь проходит, гаснут звёзды,
Ночь открыла мне секрет —
быть счастливым можно просто,
как два пальца о паркет.
ПРО САШУ И СВЕТУ,
Александру Г.
Уже давным-давно замечено как некрасив в скафандре водолаз,
Но несомненно есть на свете женщина, что и такому б отдалась.
В.Уфлянд.
Уже давным-давно замечено —
неравнодушен Саша к Свете.
А Света что? Да просто женщина.
Живёт сокровище на свете
без мужа в маленькой квартирке,
без щей-борщей, детей и стирки.
Неравнодушна Света к Блоку,
а в мужиках не видит проку.
И всё она прекрасно знает —
Сашок её добра желает,
но кто не Блок, а просто фраер,
того душа не принимает.
У Саши были и другие,
он всё не те, не роковые,
они любили за размеры
различных членов эросферы,
А роковая любит Блока,
(но так же грубо и с наскока).
Тебе не быть её поэтом,
так будь ей в лад — слегка с приветом —
прочти один-другой стишок,
глядишь, и слюбится разок.
ПРО ПАЦАНА
Я стать могу, пожалуй, Пироговым,
и Склифософским и Бурденко новым —
не так в семнадцать думал тот пацан —
наивный добросовестный ботан.
Да и потом не думал о карьере —
и в пятьдесят ни в чем не был уверен.
Помимо веры, что наука — свет,
и хирургия есть такой предмет,
в котором главное не чудо-руки,
но адский труд и колебаний муки,
и что за этот, в общем, нужный труд,
дают дипломы и повестки в суд.
За сорок лет рутинной некарьеры
он получил всё это в полной мере.
Ну а в душе остался пацаном.
И это всё, пожалуй, всё о нём.
КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ…
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…
А. Ахматова.
Жена опять ворчит: "Кончай писать,
не отпирайся, я ль тебя не знаю,
сбежал в души потемки, точно тать,
она тебе — что книжка записная".
Жена права — наверное, я вор,
хотя, скорее, самобытный жулик,
тяну по мелочи — словесный сор,
но иногда везёт притырить брюлик.
Моя корысть отнюдь не плагиат.
Кто копошится в соре, неподсуден.
Так бомж находит в урне шоколад,
собака тащит из помойки студень.
Моей душой руководит нужда —
дойти до сути — из какого сора
взойдут стихи, не ведая стыда.
Вот и беру что слышу, без разбора.
Меня ведёт не парадоксов друг,
(немного толка в безразборной мути)
но есть надежда на авось и вдруг —
а вдруг, не Бог, так бес приставят к сути.
***
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Б. Пастернак.
Весна. Достать чернил и плакать?
Пришла твоя пора, Чудак.
Не поскользннись о рифму "слякоть",
довольно сырости и так.
Жена Весна целует в щёчку,
рука сама кропает стих,
листок нахальный портит почку.
Пиши, пока их пыл не стих.
Инфинитив "писать" прекрасен
(хватило только бы чернил).
Рыдать же в этой ипостаси —
на взгляд ценителя посыл.
Одно другому — преткновенье,
иль в большей мере вдохновенье?
Плутовка всё-таки Весна —
к одним "навзрыд", другим жена.
