Глава 74
На обратной, уже темнеющей, дороге в скит Дорофеев, размышляя о произошедшем, настойчиво попросил монаха Никодима никому о том, что случилось на хуторе, не рассказывать. Он ожидал молчаливого согласия, но неожиданно услышал твердый отрицательный ответ.
– Это ещё почему? – искренне удивился Алексей Иванович, замедлив шаг и обернувшись к спутнику.
– Потому что лгать отцу-настоятелю – большой грех, – спокойно, но веско ответил спутник, глядя прямо перед собой. – Вот если бы у вас был непосредственный начальник, которому вы доверяете, то стали бы его обманывать в важном деле? Да и в любом другом?
– Начальство, отец Никодим, разное бывает, – с горькой усмешкой произнес полковник, вспоминая годы службы. – Есть такие, за кем без раздумий пойдёшь и в огонь, и в воду, настоящие отцы-командиры, за которых и погибнуть не страшно, потому как они ратуют за правое дело. А случаются и такие, с которыми на одном поле… – он запнулся, намереваясь ввернуть крепкую русскую присказку, но вовремя спохватился, не решаясь этого делать в присутствии духовного лица, и быстро видоизменил её, – ну, скажем так, облегчиться не сядешь. Очень надеюсь, ваш настоятель – хороший и порядочный человек.
– Истинно так! – с непоколебимой уверенностью в голосе произнёс Никодим.
– Что ж, значит, вам, братии этого скита повезло. В таком случае, я лучше сам ему всё как на духу расскажу, а вы просто подтвердите мои слова, как свидетель, идёт? Так будет правильно.
– Хорошо, – коротко согласился монах.
В скиту Дорофеев, едва передохнув и наскоро подкрепившись во время скромной вечерней трапезы, – они подоспели как раз вовремя, – вместе с монахом отправился прямиком к отцу Пантелеимону. Вскоре настоятель уже знал в общих чертах, что на заброшенном хуторе Новососновая, оказывается, живёт некий отшельник, называющий себя отец Исихий. Основное его занятие в том, что он принимает у себя людей, отчаявшихся искать в миру физического и духовного исцеления. Помогает ему в этом нелюдимый старовер по имени Андрон, а тех людей, которых ищет сам Дорофеев, там, к сожалению, нет. О неприятном происшествии со стрельбой полковник хотел было умолчать, но, поймав на себе прямой и вопросительный взгляд Никодима, понял, что недомолвки не пройдут, и коротко, без лишних эмоций, продолжил:
– У нас с этим Андроном, скажем так, недопонимание вышло. Он, видимо, решил, что я пришёл на них напасть, схватил охотничье ружьё, выстрелил и, к счастью, промахнулся. Я, в свою очередь, оказался более метким стрелком, ранил его в плечо. Рана, по моей оценке, лёгкая, поверхностная, даже за медицинской помощью обращаться не придётся.
Настоятель внимательно выслушал полковника, не перебивая, храня молчание и только иногда едва заметно кивая в знак того, что слушает и понимает.
– Решение о том, что делать дальше с этим Исихием и его помощником, я оставляю целиком и полностью вам, – завершил свой рассказ Дорофеев. – Насколько понимаю, тут уже начинаются дела сугубо церковные, и мне, как человеку светскому, вмешиваться в них не пристало. К тому же, у меня есть все основания полагать, что заявление в полицию те люди на меня писать не станут.
– Мне тоже так думается, – рассудительно и спокойно произнёс настоятель, поглаживая бороду. – Что вы теперь дальше делать станете, Алексей Иванович?
– Вернусь на материк, здесь мне, по всей видимости, искать больше некого, – с досадой в голосе ответил Дорофеев. – Насколько я понял, монах Антоний всё-таки ошибся, когда якобы узнал на той фотографии Печерских.
Отец Пантелеимон надолго замолчал, погрузившись в свои мысли, а потом неожиданно и твёрдо попросил монаха Никодима их оставить. Когда тяжёлая дубовая дверь покоев за ним бесшумно закрылась, настоятель изрядно удивил полковника своим внезапным и тяжёлым признанием:
– Нет, Алексей Иванович, Антоний не ошибся. Это я, пока вы его собирались искать, повелел одному из иноков сходить к нему и сказать, чтобы, когда придёт человек, назовётся фамилией Дорофеев и покажет фотографию, он признал в них тех самых людей, которых вы разыскиваете.
Алексей Иванович непонимающе, с нарастающим изумлением, посмотрел на сидящего напротив священника.
– Зачем вы это сделали? – спросил он, с трудом подбирая слова. – То есть вы с самого начала знали, что это не Печерские, и всё равно намеренно отправили меня туда?!
Настоятель тяжело вздохнул, и по его лицу было видно, что его терзают муки совести. Но ведь ради чего-то он сознательно перешагнул через христианские каноны, один из которых прямо указывает, что отец лжи – дьявол!
– Это была не совсем ложь… скорее, вынужденная мера, – тихо сказал Пантелеимон, избегая прямого взгляда. – Печерские, Мария и Родион, действительно приезжали сюда некоторое время назад. Они целенаправленно искали какого-нибудь старца, который бы был известен своими чудесами и даром исцеления.
– Зачем он им понадобился?! – не унимался Дорофеев, чувствуя, что приближается к разгадке.
– Не знаю, – отрицательно покачал головой настоятель. – Они не захотели говорить о причинах. Я им честно ответил, что времена великих старцев на Соловках, увы, давно остались в прошлом. Что здесь теперь нет никаких отшельников, известных великой силой исцелять постом и молитвой.
– Постойте... хотите сказать, что прежде вы и о существовании этого старца Исихия не слышали? – уточнил Дорофеев, подавшись вперёд и внимательно, почти в упор, глядя на настоятеля. Ему показалось, что в этом вопросе кроется ключ ко всей этой странной истории.
– В этом-то и заключается мой великий и тяжкий грех, Алексей Иванович, – голос Пантелеимона стал тише, глуше. – Слышал, и уже давно. И, поверьте мне на слово, я много раз и письменно, и устно, во время редких визитов в епархию, просил руководство монастыря прислать кого-нибудь уполномоченного, чтобы поговорить с ним, вразумить, попросить покинуть святую землю Соловков. Он ведь никакой не святой, не подвижник, а самый настоящий, циничный шарлатан, который искушает отчаявшиеся, измученные души ложной верой в какие-то чудодейственные снадобья, молитвенные заговоры и прочую ересь. Я ведь и сам с ним однажды общался, не поленился, сходил на тот хутор. Когда до меня дошли настойчивые слухи об этом «чудотворце», то стало любопытно, вот и пошёл познакомиться лично, чтобы составить собственное мнение. Убедился воочию: всё, что он там творит, – суть ересь бесовская, игра на человеческом горе. На мою вежливую, но твёрдую просьбу прекратить эту деятельность и покинуть остров он ответил… – Пантелеимон криво, безрадостно усмехнулся в густую бороду. – Послал меня на хутор бабочек ловить, если выражаться культурно и не повторять его слов. Я вернулся не солоно хлебавши, снова составил подробный рапорт начальству, позвонил, объяснил всю серьёзность ситуации. Они, как это часто бывает, ответили, что «примут к сведению» и подумают, как быть. Но прошёл год, потом второй, а ровным счетом ничего не происходило. И тут, словно ответ на мои молитвы, появляетесь вы.
– И вы решили, что я, полковник полиции в отставке, смогу его выгнать? – прямо, без обиняков спросил Дорофеев, чувствуя, как внутри поднимается волна недоумения.
– Я чрезвычайно надеялся, что, по крайней мере, вы сможете оценить обстановку и понять, есть ли хоть какая-то законная возможность его отсюда удалить, – уклончиво, но с ноткой отчаяния в голосе ответил Пантелеимон.
– Каким же это образом, позвольте спросить? У меня ведь нет никаких полномочий.
– Вы не подумайте обо мне слишком плохо, Алексей Иванович, я был в тупике... Решил, что ваш визит, сам факт того, что сюда приехал человек с таким послужным списком, станет для него неким знаком. Сигналом, что вот, раз уж им правоохранительные органы заинтересовались, то пора бы и честь знать, ехать куда глаза глядят, пока не стало хуже.
– Но я ведь на пенсии, отче. Давно, – уже спокойнее возразил Дорофеев.
– Да разве это так уж важно? По вам же всё равно с первого взгляда чувствуется былая закалка, виден бывший сотрудник органов. Этого не скроешь.
– К тому же, как у нас говорят, бывших ментов не бывает, – невесело согласился Дорофеев, откидываясь на спинку стула. Поначалу, услышав о такой откровенной и, по сути, детской хитрости, он был готов всерьёз обидеться на отца Пантелеимона, может, даже сказать ему что-то резкое. Но, глядя на его уставшее, измученное лицо, передумал. Судя по всему, доведённый до ручки настоятель и правда хотел не чужими руками жар загребать, а хоть как-то повлиять на затянувшуюся ситуацию, вот и взял такой немалый грех на душу.
– Что ж, Бог вам судья, отче Пантелеимон, – примирительно и уже беззлобно сказал Алексей Иванович. – Да, и ещё одно. Просьба у меня к вам. Епитимию свою с отца Никодима всё-таки снимите. Он проявил себя в нашем походе как человек очень смелый, выдержанный и надёжный. И, кстати, устав монашеский ни единым действием или словом не запятнал. Вёл себя более чем достойно.
– Он вам рассказал про свою епитимию? – искренне, почти по-детски удивился настоятель, и эта тема, казалось, взволновала его больше, чем разоблачение собственной лжи. – Вот же болтун, прости, Господи! И случайно не поведал, за что конкретно был наказан, этот герой?
– А что, неужели совершил что-то настолько серьёзное? – с любопытством спросил Дорофеев.
– Ну, как вам сказать… грех, конечно, но…
– Говорите как есть, отче. После вашего рассказа меня уже трудно чем-то удивить.
– В одной из недавних групп туристов, что приезжали на экскурсию, женщина была… весьма видная. С очень большим бюстом. Я сам, слава Богу, не видел, братья потом в трапезной рассказывали, посмеиваясь. Никодим, как только увидел её, так, видимо, и впал в грех искушения. Всё никак глаз отвести не мог, ходил за ней как привязанный. А когда пришла пора группе прощаться, он ей и выдал комплимент: мол, буду очень рад видеть вас снова в нашей скромной обители. К нам, говорит, редко приезжают красавицы с такими большими и выразительными глазами, – настоятель сделал паузу и многозначительно добавил, – и последнее слово произнёс, своего греховного взгляда от её, кхм, прелестей так и не отрывая.
Дорофеев не сдержался и рассмеялся – негромко, но от души. Ай да Никодим! Вот тебе и монах. Похоже, не смогли ни строгое смирение, ни постриг окончательно погубить в нём живое мужское начало. Вслух он этого, разумеется, говорить не стал, лишь кашлянул в кулак.
– В общем, я вам своё личное мнение высказал, а решать, конечно же, вам, – сказал полковник, поднимаясь. – Завтра возвращаюсь на материк. А чтобы избавиться от вашего «старца» Исихия, я вас очень прошу, не предпринимайте больше подобных «военных хитростей». Это всё может очень плохо кончиться. Андрон – человек жёсткий, фанатично преданный своему старцу и решительный. В другой раз, защищая свой дом, он может и не промахнуться. Поверьте моему опыту.
Пантелеимон устало покивал, соглашаясь с доводами полковника. Затем они коротко, но тепло расстались, и Алексей Иванович, погружённый в свои мысли, вернулся в предоставленную ему скромную келью. Ночь прошла беспокойно, а ранним утром, когда над островом только занимался бледный северный рассвет, за ним заехал Никодим. Монах, который, как оказалось, недаром отслужил срочную в танковых войсках, уверенно и даже с некоторой лихостью вёл старенький, но надёжный УАЗик по грунтовке к посёлку.
Они почти не разговаривали, каждый думал о своём. Простились быстро, по-мужски, около небольшого одноэтажного здания аэропорта. Дорофеев пожал монаху руку и пошёл внутрь, чтобы узнать, когда будет следующий рейс на материк. И тут же, к его немалому удивлению, оказалось, что на этот раз капризная северная удача ему широко улыбнулась: ближайший самолёт, ввиду редкой для этих мест отличной, то есть ясной и почти безветренной погоды, вылетит буквально через час. Место назначения – аэропорт Васьково, расположенный неподалёку от Архангельска. Оттуда до самого города, как прикинул Дорофеев, останется проехать буквально километров тридцать на автобусе. «Отлично, обратно также смогу вернуться самолётом, это сэкономит массу времени», – с облегчением подумал Алексей Иванович.
Через указанное время он уже поднимался по шаткому металлическому трапу на борт старенького, видавшего виды Л-410. Этот чехословацкий самолёт ещё при проектировании в конце 1960-х годов получил прозвище «Турболёт» из-за двух своих турбовинтовых двигателей. Салон был тесным, рассчитанным всего на девятнадцать пассажиров, и пах керосином и чем-то ещё, неуловимо-старым.
Лететь предстояло около часа, поэтому Дорофеев не стал даже пытаться уснуть под монотонный гул винтов. Вместо этого он напряжённо, почти лихорадочно размышлял о том, куда же всё-таки могли подеваться Печерские. Тупик на Соловках лишь добавил вопросов.
Главный из них, однако, теперь был в другом: для чего им, пожилым, но вполне здравомыслящим людям, понадобилось с таким упорством искать какого-то мифического старца, умеющего исцелять? Неужели кто-то из них серьёзно болен? Но зачем тогда эти поиски в глуши, если их собственная дочь – прекрасный, высококвалифицированный врач, талантливый хирург с именем, заведующая целым отделением в известной клинике имени Земского? Если бы у родителей с Эллиной Родионовной были плохие, натянутые отношения, она бы наверняка полковнику об этом сообщила. Но в том-то и дело, что, по её словам, у них всё было хорошо. Откуда в таком случае это дремучее недоверие к современной, официальной медицине и вера в чудеса?
Дорофеев с досадой понял, что исчерпывающий ответ на этот ключевой вопрос могут дать только сами Печерские. Но где теперь их искать? Вся логика подсказывала, что придётся возвращаться в Кемь, к исходной точке. Предположим, они с Соловков поехали обратно на материк. И что стали делать дальше, если домой так и не приехали?
«А может, они уже вернулись? – внезапная, простая догадка буквально обожгла Алексея Ивановича. – Просто я об этом ничего не знаю?» Он рефлекторно схватил мобильный телефон, но тут же вспомнил, что его пришлось перевести в авиарежим. Придётся ждать посадки.
Да, но кому звонить в первую очередь? На ум сразу пришёл заместитель начальника УВД города Волхова, майор Горохов, с которым он был шапочно знаком ещё по старой службе. Этот человек мог бы направить толкового сотрудника к дому Печерских, чтобы тот аккуратно обошёл соседей и поинтересовался, не возвращались ли хозяева сгоревшего дома. «Но нет, сначала я позвоню Эллине, – твёрдо решил Алексей Иванович, глядя в иллюминатор на проплывающие внизу облака. – Может быть, родители всё же выходили с ней на связь. Это самый логичный первый шаг».
Монотонный гул турбовинтовых двигателей «Турболёта» убаюкивал, но Дорофеев не поддавался. Он смотрел в иллюминатор на бескрайнее полотно облаков, подсвеченное утренним солнцем, и мысленно прокручивал варианты. Посадка в аэропорту Васьково прошла мягко, почти незаметно. Самолёт, пробежав по короткой взлётной полосе, замер у скромного здания аэровокзала. Пассажиры, в основном местные жители и несколько туристов, быстро покинули тесный салон.
Алексей Иванович вышел на свежий, прохладный воздух и полной грудью вдохнул запах влажной земли и хвои. Не теряя времени, достал телефон, отключил авиарежим и тут же вызвал такси через приложение. Машина, судя по карте, должна была подъехать через десять минут. Этого времени было более чем достаточно.
Дорофеев отошёл в сторону от суетящихся пассажиров, нашёл в записной книжке номер Эллины Печерской и нажал на вызов. Сердце почему-то забилось чуть быстрее обычного. Гудки шли долго, и на мгновение показалось, что она не ответит. Но вот в трубке раздался её усталый, напряжённый голос:
– Да, я слушаю.
– Эллина Родионовна, здравствуйте. Это Алексей Иванович Дорофеев. Я вам не помешал?
На том конце провода повисла пауза. Было слышно, как она шумно выдохнула.
– Алексей Иванович… Здравствуйте. Нет, что вы… Я ждала вашего звонка. Есть… есть какие-то новости? – в её голосе звучала такая отчаянная надежда, что у полковника на секунду перехватило дыхание. Ему было физически тяжело её разочаровывать.
– Новостей, к сожалению, пока нет, – осторожно начал он. – Я был на Соловках. Ваших родителей там нет, – признаваться, что были, пока не стал, это могло внушить ложную надежду.
– Я так и думала, – тихо, почти шёпотом произнесла она.
– Эллина Родионовна, у меня к вам главный вопрос. Скажите, пожалуйста, а ваши родители… они не выходили с вами на связь? Может быть, звонили, писали? Любая мелочь важна.
– Нет, – её голос дрогнул. – Ничего. Телефон мамы отключён со дня их исчезновения, у отца… у него был простой кнопочный телефон, он его почти всегда держал выключенным, чтобы батарею беречь. Я звонила каждый час, каждый день. Тишина.
Дорофеев нахмурился. Это было плохо.
– Понятно. Тогда ещё один вопрос, возможно, он покажется вам странным. У кого-то из них были проблемы со здоровьем, о которых вы могли не знать?
Снова пауза, на этот раз ещё более долгая.
– Я… я не знаю, что и думать, Алексей Иванович, – наконец ответила она. – У отца были возрастные проблемы с сердцем, но ничего критичного. Он принимал лекарства, регулярно обследовался. Мама была практически здорова.
Ситуация становилась всё более запутанной.
– Хорошо, я вас понял, – сказал он, заметив подъезжающую машину такси. – Эллина Родионовна, я сейчас в Архангельске, возвращаюсь. Мой следующий шаг – Кемь и Волхов. Я должен проверить одну версию. Пожалуйста, если они вдруг появятся или дадут о себе знать, немедленно сообщите мне. В любое время дня и ночи.
– Конечно, конечно, я сразу вам позвоню! Алексей Иванович, спасибо вам… за всё, что вы делаете.
– Рано пока благодарить, – коротко и мягко ответил он и завершил вызов.
Полковник сел в машину и назвал водителю адрес аэропорта Архангельска. Нужно было как можно скорее купить билет до Санкт-Петербурга и возвращаться к началу этой странной цепочки событий. Пока машина ехала по трассе в сторону города, он обдумывал разговор. Недоверие к медицине при дочери-враче, внезапная вера в чудо, таинственное исчезновение… Всё это складывалось в картину, в которой не хватало самого главного элемента. И этот элемент, как чувствовал Дорофеев, нужно было искать не на островах, а там, где всё началось – у сгоревшего дома в Волхове.