Виктория как раз наливала себе третью чашку чая за утро, когда в дверь постучали. Не позвонили в звонок, как делают вежливые люди, а именно постучали — три коротких удара костяшками пальцев. Она замерла с чайником в руках. Кто же это может быть в половине девятого утра?
Через глазок увидела знакомый силуэт — высокий, в светлой рубашке, с чемоданом. Сердце забилось так, что показалось, весь дом услышит. Дмитрий. Её сын, который полтора года назад улетел в Германию и с тех пор звонил от силы раз в месяц, да и то больше молчал, чем говорил.
— Мам, открой, — послышался его голос.
Руки задрожали, когда она поворачивала ключ. На пороге стоял Дмитрий — загорелый, постройневший, в дорогих очках, которых раньше не носил. Выглядел хорошо, даже очень хорошо. А она вот стояла в старом халате, с растрепанными волосами, пахла кухней и недосыпом.
— Привет, — он неловко улыбнулся и поставил чемодан в прихожую.
— Димочка... — она хотела его обнять, но он как-то отстранился, будто торопился пройти дальше.
— Можно чаю? С дороги устал.
Виктория заметалась по кухне, доставая лучшие чашки, которые берегла для гостей. Дмитрий сел за стол, оглядел квартиру. Его взгляд задержался на новых шторах в зале, на свежей краске на стенах.
— Ремонт делала? — спросил он, размешивая сахар в чае.
— Да так, по мелочи. Обои местами отклеились, пришлось подкрасить.
Она не стала говорить, что на этот ремонт потратила последние деньги, отложенные на отпуск. Не стала рассказывать, как сама красила стены по вечерам после работы в магазине, как болела спина, как плакала от усталости.
Дмитрий кивнул и отпил глоток чая. Молчание затягивалось. Виктория не знала, о чем говорить. Как дела? В Германии хорошо? Почему не предупредил о приезде? Все эти вопросы крутились в голове, но язык не поворачивался их задать.
— Слушай, мам, — наконец заговорил Дмитрий, — я тут подумал... Квартира же теперь твоя, да? После папы?
Виктория поперхнулась чаем. Вот оно. Даже не час прошел с его появления, а он уже об этом. Неужели только за этим и приехал?
— Ну... формально да. По завещанию.
— А долги? Кредит за квартиру еще висит?
— Висит, — она поставила чашку, руки снова задрожали. — Но я справляюсь. Магазин потихоньку приносит доход.
Дмитрий задумчиво покрутил ложечку в стакане. На его лице была такая же сосредоточенная гримаса, как в детстве, когда он решал трудную задачу по математике.
— Ты ведь собираешься её оформить только на себя? — спросил он вдруг, глядя прямо в глаза.
Виктория замерла. В его голосе не было ни тепла, ни заботы. Только холодный расчет. Как будто он спрашивал о погоде или цене на хлеб.
— Дима, я... не понимаю. Она и так моя.
— Ну да, по завещанию. Но там же были нюансы, помнишь? Папа брал кредит, когда мне было восемнадцать. Я кое-что помню про созаемщиков.
Сердце екнуло. Неужели он помнит? Тогда, пятнадцать лет назад, когда они брали ипотеку, банк потребовал созаемщика. Юрий был против, но кредитный менеджер настояла — мол, так надежнее. И Дмитрия вписали в документы. Чисто формально, для подстраховки. Ему было восемнадцать, он только школу закончил.
— Дима, ты тогда даже не работал...
— Но я же созаемщик, — он пожал плечами. — И если разобраться, то имею право на долю.
Виктория смотрела на сына и не узнавала его. Где тот мальчик, который приносил ей рисунки из школы? Где юноша, который плакал, когда у неё нашли опухоль, пусть и доброкачественную? Где её Димочка?
— Ты хочешь подать в суд? — спросила она тихо.
— Я ничего не хочу, — он допил чай и встал. — Я только предложил... но уже оформил встречу с юристом. На всякий случай.
В кабинете у адвоката
Офис Андрея Владимировича помещался в переделанной однокомнатной квартире на первом этаже пятиэтажки. Вывеска "Юридические услуги" болталась на одном гвозде, а в приемной стояло всего два стула и облезлый стол. Но Андрей Владимирович слыл в районе честным юристом, который не дерет с людей лишние деньги.
Дмитрий сидел напротив него, нервно теребя ручку авторучки. Юрист, мужчина лет пятидесяти с густыми седыми усами, внимательно изучал принесенные документы.
— Так, смотрим, — пробормотал он, водя пальцем по строчкам. — Кредитный договор от две тысячи девятого года. Основной заемщик — Юрий Петрович Соколов, созаемщик — Дмитрий Юрьевич Соколов. Да, ты здесь фигурируешь.
— И что это значит? — Дмитрий подался вперед.
— А значит это, молодой человек, что формально ты несешь ответственность по этому кредиту наравне с отцом. И имеешь право претендовать на долю в залоговом имуществе.
Дмитрий выдохнул. Значит, он был прав.
— Но, — юрист поднял указательный палец, — есть нюансы. Завещание составлено в пользу матери. Она является единственной наследницей. И главное — кто фактически выплачивал кредит все эти годы?
— Ну... родители.
— Родители? Или конкретно мать? После смерти отца кто платил?
Дмитрий замялся. Он точно знал, что последние полтора года мать справлялась одна. Он даже не предлагал помочь — думал, что у неё всё под контролем.
— Мать, — признал он неохотно.
— Вот видишь. А ты что делал? Участвовал в выплатах? Жил в квартире? Помогал по хозяйству?
— Я учился, потом работал в Москве, потом уехал в Германию...
— То есть никак не участвовал в погашении долга, — резюмировал юрист. — Ну что ж, дело твое. Подать в суд можешь. Формальные основания есть.
Андрей Владимирович отложил документы и пристально посмотрел на Дмитрия.
— Только вот скажи мне, зачем тебе это? Мать твоя женщина пожилая, одинокая. Квартира — это её единственное жилье и единственная опора в старости. Ты хочешь отсудить у неё половину?
— Я не хочу её обидеть, — Дмитрий отвел взгляд. — Просто... у меня тоже планы на жизнь. Я собираюсь жениться. Невеста живет в Германии, хочет, чтобы я там обосновался окончательно. А для этого нужны деньги. Серьезные деньги.
— И ты решил их взять у матери.
— Это не так! — вспыхнул Дмитрий. — Я имею законное право...
— Право-то имеешь, — кивнул юрист. — Но подумай вот о чем. Суд будет долгим. Год, а то и больше. Стоить будет прилично. А главное — ты же понимаешь, что испортишь отношения с матерью навсегда?
Дмитрий молчал. Андрей Владимирович встал и подошел к окну.
— Знаешь, сколько я видел таких дел? Дети судятся с родителями, братья с сестрами, мужья с женами. И знаешь, чем они заканчиваются? Выигрывают только юристы. Семьи разрушаются окончательно.
— Но если закон на моей стороне...
— Закон — это одно, а совесть — другое, — юрист повернулся к нему. — Впрочем, решать тебе. Если надумаешь подавать иск — приходи. Оформим документы. Гонорар — тридцать тысяч авансом.
Дмитрий кивнул и встал. В голове роились противоречивые мысли. С одной стороны, он действительно имел право на долю. С другой — образ матери, сидящей одной на кухне с чашкой чая, не давал покоя.
— Подумаю, — сказал он наконец.
— Подумай, — согласился юрист. — А пока думаешь, поговори с матерью. Может, найдете компромисс. Поверь, это лучше любого суда.
Разговор на балконе
Светлана Петровна пришла к Виктории около семи вечера, как обычно — с маленьким пакетиком печенья и новостями из района. Но на этот раз Виктория встретила её на пороге с красными глазами и дрожащими руками.
— Что случилось? — сразу насторожилась Светлана.
— Дима приехал, — Виктория прошла на кухню, машинально поставила чайник. — Хочет квартиру отсудить.
Светлана присвистнула. Она работала нотариусом уже двадцать лет и повидала всякого. Семейные разборки из-за наследства были её хлебом насущным.
— Рассказывай все по порядку.
Они вышли на балкон. Виктория достала из кармана халата мятую пачку сигарет — привычка, от которой избавилась года три назад, но сегодня просто не выдержала.
— Он приехал утром, — начала она, затягиваясь. — Я так обрадовалась... Думала, соскучился, навестить решил. А он сразу про квартиру. Оказывается, помнит, что созаемщиком был.
— А ты не помнила? — удивилась Светлана.
— Да кто ж думал! Ему тогда восемнадцать было, он даже работать не устроился еще. Просто банк потребовал для подстраховки. Я думала, это формальность.
Светлана задумчиво покачала головой. В её практике было немало случаев, когда формальности оборачивались большими проблемами.
— Технически он прав, — сказала она наконец. — Созаемщик имеет права на залоговое имущество. Но тут много нюансов.
— Каких нюансов? — Виктория повернулась к ней с надеждой.
— А кто фактически платил кредит? Кто нес расходы по содержанию квартиры? Кто в ней жил? Если ты сможешь доказать, что тянула все на себе, а он никакого участия не принимал, то суд может встать на твою сторону.
— Но может и не встать?
— Может и не встать, — честно признала Светлана. — Судьи разные попадаются. Кто-то больше букве закона следует, кто-то справедливости.
Виктория затушила сигарету о перила балкона. Внизу во дворе играли дети, их крики доносились сквозь открытые окна. Обычная летняя жизнь — а у неё тут трагедия разворачивается.
— Света, что мне делать? — спросила она тихо. — Я всю жизнь на эту квартиру положила. После смерти Юры думала — ну все, хоть одной заботой меньше. А тут...
— А ты с ним поговори, — посоветовала Светлана. — Выясни, чего он на самом деле хочет. Может, не все так страшно.
— Он сказал, что уже к юристу ходил.
— Сходил, но иск пока не подавал? Значит, сомневается. Или хочет тебя припугнуть, чтобы добровольно согласилась на раздел.
Виктория вздохнула. Она плохо знала своего сына — поняла это сегодня со всей болезненной ясностью. После школы он уехал учиться в Москву, потом там же работал, потом вообще в Германию подался. Приезжал редко, звонил еще реже. А она все думала — молодой, карьеру строит, времени нет. Оказывается, время было — просто желания не было.
— Знаешь, что я тебе скажу, — Светлана наклонилась ближе. — А ты не хочешь его опередить?
— Как это?
— Ну, сама предложи ему компромисс. Не ждать, пока он в суд подаст, а сесть и по-человечески договориться. Может, он не всю квартиру хочет, а просто денег занять? Или долю продать собирается?
Виктория подумала. А ведь и правда — зачем Диме эта квартира? Он же в Германии жить собирается. Значит, нужны деньги.
— И что предложить?
— Например, выплатить ему компенсацию. По частям. Или оформить долю, но с правом первоочередного выкупа. Вариантов много. Главное — показать, что ты готова идти навстречу, а не воевать.
— А если он откажется?
— Тогда уж что суд решит. Но попытаться стоит. Поверь моему опыту — мирные соглашения всегда лучше судебных тяжб.
Они просидели на балконе до темноты, обсуждая возможные варианты. А когда Светлана ушла, Виктория долго не могла заснуть, прокручивая в голове предстоящий разговор с сыном.
Ссора на лестнице
Дмитрий вернулся поздно вечером — было уже половина одиннадцатого. Виктория слышала, как он поднимается по лестнице, и решила выйти навстречу. Нужно было поговорить, пока не стало совсем поздно.
На лестничной площадке горела тусклая лампочка. Дмитрий доставал ключи из кармана, когда дверь открылась.
— Димочка, давай поговорим, — сказала она тихо.
Он обернулся. Лицо было усталое, какое-то отстраненное.
— Поздно уже, мам. Завтра поговорим.
— Нет, сейчас. Это важно.
Дмитрий вздохнул и прислонился к стене. Виктория вышла на площадку, прикрыв за собой дверь.
— Я понимаю, что тебе нужны деньги, — начала она. — И я готова тебе помочь. Мы можем договориться по-хорошему, без всяких судов.
— Мам, о чем ты говоришь? — он нахмурился.
— Ну, ты же к юристу ходил сегодня. Выяснял свои права на квартиру.
Дмитрий помолчал, потом кивнул.
— Ходил. И знаешь что? Оказывается, я действительно имею право на долю. Созаемщик — это не шутки.
— Дима, но ведь ты же не платил по кредиту ни копейки! — не выдержала Виктория. — Пятнадцать лет я и папа тянули этот кредит, а после его смерти я одна...
— А я что, развлекался все это время? — вспыхнул он. — Я учился, работал, карьеру строил! Чтобы не жить в нищете, как вы!
Слова прозвучали как пощечина. Виктория отшатнулась.
— Как мы? — повторила она тихо.
— Ну да! Вечно жаловались на нехватку денег, на кредиты, на то, что не на что отпуск купить. А я хотел жить по-другому. И построил другую жизнь.
— За мой счет построил! — теперь уже вспыхнула Виктория. — Кто тебе учебу оплачивал? Кто в общаге за место доплачивал? Кто на первую работу устраивал через знакомых?
— Это были ваши родительские обязанности!
— Обязанности? — она не могла поверить, что это говорит её сын. — А где твои сыновние обязанности? Где ты был, когда папа болел? Где ты был, когда я ночами на рынок ездила, цветы торговала, чтобы кредит заплатить?
— Я работал в Германии! Я там хорошие деньги зарабатываю!
— И ни копейки домой не прислал!
— А зачем? У тебя же магазин есть!
Виктория смотрела на сына и понимала — это чужой человек. Совсем чужой. Когда это произошло? Когда её любимый мальчик превратился в холодного расчетливого типа?
— Ты хочешь отнять у меня квартиру, — сказала она ровным голосом. — Единственное, что у меня осталось.
— Я не хочу отнимать. Я хочу получить то, что мне по праву принадлежит.
— По праву? — она рассмеялась, но смех получился горький, почти плач. — А где было твое право, когда папа умирал? Ты даже на похороны еле успел!
— Не надо этого, — он отвернулся.
— А что надо? — Виктория подошла ближе. — Надо молчать, пока ты меня разоряешь? Ты же прекрасно понимаешь — если суд решит делить квартиру, мне придется её продавать. И что я буду делать? Где жить?
— Ты найдешь что-нибудь поменьше. На оставшиеся деньги.
— Поменьше? — она схватилась за поручень, почувствовала, что ноги подкашиваются. — Дима, это же мой дом! Здесь вся моя жизнь!
— А моя жизнь где? — он повернулся к ней, и в глазах была такая злость, что Виктория испугалась. — Ты думаешь, мне легко жить в чужой стране? Думаешь, мне не нужна поддержка семьи?
— Так попроси поддержки! Попроси помощи! А не отнимай последнее!
— Я не отнимаю! — он повысил голос. — Я предлагаю честный раздел. Ты получишь свою долю, я — свою. И каждый будет жить как хочет.
— Честный раздел? — Виктория засмеялась сквозь слезы. — Ты хочешь поделить пополам то, за что я кровью платила? Ты не вложил в эту квартиру и рубля!
— Зато я вписан в документы!
— Потому что банк потребовал! Тебе же было тогда все равно — ты думал только об институте и девочках!
— Ну и что? Документы есть документы!
Виктория посмотрела на сына долгим взглядом. Потом тихо сказала:
— Ты прячешь квартиру за документами. А я не хочу прятать за ними свою боль.
— Что?
— А где ты был, когда я цветы на рынок возила? По ночам, в любую погоду. Чтобы кредит платить, чтобы на еду заработать. Ты тогда тоже про документы думал?
— Потому что я не хотел жить в нищете, как ты! — выкрикнул он.
— А я не хотела умирать одна! — крикнула в ответ Виктория.
Наступила долгая пауза. Они стояли друг против друга на тесной лестничной площадке, и между ними зияла пропасть обид, недопонимания и потерянных лет.
— Мам... — начал было Дмитрий, но она подняла руку.
— Все. Делай что хочешь. Подавай в суд. Только знай — после этого у тебя не будет матери.
Она повернулась и ушла в квартиру, тихо прикрыв за собой дверь.
Примирение
Прошло три дня молчания. Дмитрий жил в квартире, но они почти не пересекались — он уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Виктория работала в магазине и старалась не думать о предстоящем суде, но мысли все равно возвращались к тому разговору на лестнице.
В четверг утром она клеила на витрину магазина новые ценники, когда в дверь вошел Дмитрий. Виктория замерла с наклейкой в руках.
— Привет, — сказал он неуверенно.
— Привет, — ответила она, не поворачиваясь.
Он прошел вглубь магазина, остановился у стеллажа с горшечными растениями.
— У тебя тут красиво стало, — заметил он. — Раньше как-то по-другому было.
— Перепланировку делала в прошлом году. Светлана помогала дизайн придумывать.
Дмитрий кивнул. Подошел к прилавку, где лежали инструменты и всякая садовая мелочь.
— Можно я тебе помогу? — спросил он вдруг.
Виктория удивленно посмотрела на него.
— С чем помогу?
— Ну, с наклейками. Или еще с чем-нибудь.
Она протянула ему стопку ценников.
— Вот эти нужно на удобрения наклеить. Цена и название должны совпадать.
Они работали молча минут двадцать. Дмитрий оказался аккуратным — клеил ровно, без пузырей и перекосов. Виктория незаметно наблюдала за ним и думала — а ведь он изменился. Не только внешне. Движения стали увереннее, лицо — серьезнее. Её мальчик превратился в мужчину, а она этого не заметила.
— Мам, — сказал он наконец, — я хочу тебе кое-что предложить.
Сердце екнуло. Неужели все-таки решился подавать в суд?
— Слушаю.
— А что, если мы оформим договор? Не через суд, а по-человечески.
— Какой договор?
Дмитрий отложил наклейки и повернулся к ней.
— Ты говорила, что готова идти навстречу. А я подумал... Мне не нужна вся квартира. Мне нужна стартовая сумма на жизнь в Германии. Что, если я вложусь в твой бизнес и стану совладельцем магазина?
Виктория растерялась. Этого она никак не ожидала.
— Ты хочешь стать моим партнером?
— Почему бы и нет? Я вложу деньги в развитие, мы расширим ассортимент, может, еще один магазин откроем. А прибыль будем делить по долям.
— Но ты же в Германии живешь...
— Бизнес можно вести удаленно. Тем более, я планирую каждые полгода в Россию приезжать.
Виктория обдумывала предложение. С одной стороны, это было неожиданно и даже заманчиво — дополнительные инвестиции действительно не помешали бы. С другой стороны — а вдруг он снова все бросит?
— Дима, а ты не боишься, что я тебя подведу? Бизнес — дело рискованное.
— А ты не боишься, что я все снова брошу? — ответил он вопросом на вопрос.
Виктория задумалась. Потом улыбнулась — впервые за эти дни.
— Знаешь что? Бояться я уже устала. Давайте попробуем.
Дмитрий тоже улыбнулся.
— Только договор оформим официально. Через того же юриста, к которому я ходил. Чтобы все было честно и прозрачно.
— Договорились.
Он протянул ей руку для рукопожатия. Виктория пожала её и вдруг поняла — а ведь это первый раз за много лет, когда они договорились о чем-то важном. Не поругались, не разошлись каждый со своими обидами, а именно договорились.
— А квартира? — спросила она.
— Квартира пусть остается твоей. Я от своих прав отказываюсь. Официально. Нотариально.
— Почему?
Дмитрий помолчал, подбирая слова.
— Потому что ты права была. Это твой дом. А дом — это не просто квадратные метры и документы. Это место, где живут воспоминания.
Виктория почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Вот теперь она узнавала своего сына. Того самого мальчика, который когда-то приносил ей рисунки и говорил, что будет защищать её от всех на свете.
— Спасибо, — сказала она тихо.
— Это мне спасибо. За то, что не дала мне совершить глупость, — ответил он. — А теперь давай доделаем эти ценники. У тебя тут еще целая коробка осталась.
Они снова взялись за работу. Но теперь молчание было другим — не тяжелым и напряженным, а спокойным, рабочим. Изредка Дмитрий задавал вопросы о товаре, Виктория объясняла особенности ухода за растениями. Постепенно разговор перешел на планы развития магазина.
— А ты знаешь, — сказала Виктория, наклеивая последний ценник, — Светлана давно предлагает мне курсы флористики организовать. Мол, люди готовы платить за то, чтобы научиться красиво букеты составлять.
— Отличная идея, — оживился Дмитрий. — В Германии такие курсы очень популярны. Можно даже онлайн-направление запустить.
— Онлайн? — удивилась Виктория. — Как это?
— Ну, записывать видеоуроки, продавать через интернет. Я могу тебе с техническими вопросами помочь.
Виктория посмотрела на сына новыми глазами. Оказывается, его опыт жизни за границей может быть полезен не только ему самому.
— А ты серьезно готов в это вкладываться? — спросила она. — Не передумаешь через месяц?
Дмитрий отложил наклейки и внимательно посмотрел на мать.
— Мам, я понимаю, почему ты не веришь. Я действительно много раз бросал начатое. Но сейчас другое время. И я другой стал.
— В чем другой?
— Раньше я думал, что успех — это когда ты можешь ни от кого не зависеть. А теперь понимаю, что успех — это когда ты можешь кому-то помочь. Семье в первую очередь.
Виктория кивнула. В его словах была искренность, которой давно не было.
— Тогда давай попробуем. А если не получится — ну что ж, хотя бы попробовали.
— Получится, — уверенно сказал Дмитрий. — У нас с тобой получится все.
Они убрали инструменты, закрыли магазин и пошли домой вместе — впервые за много лет просто как мать и сын, у которых есть общие планы и общая надежда.
А через месяц в магазине появилась новая вывеска: "Цветочная мастерская Виктории и Дмитрия". И каждые выходные там проходили курсы флористики, на которые записывались не только местные жители, но и люди из соседних районов. Бизнес действительно пошел в гору.
И когда соседи спрашивали Викторию, как ей удалось наладить отношения с сыном, она отвечала просто:
— А мы перестали друг друга бояться. И научились друг другу доверять.