Я ехал на выставку Кустодиева, давно собирался. Вышел на «Третьяковской», привычно посмотрел направо, в сторону Климентовского переулка. Я всегда туда заглядываю по старой памяти. Когда-то, ещё в девяностые, я ходил по нему в Управление образования: работал директором детского парка. Переулок был суетным, шумным, полным ресторанчиков, вывесок, людей, спешащих на работу. Но тут открылось неожиданное: стояли двое. "Это ж памятник"! А это статья в рамках цикла "Новости строго между нами".
Он в царском мундире, она в парадном наряде, венчальная чета. Бронзовые. Но как будто взлетают, сразу узнается стиль скульптора Франгуляна. Как будто не памятник, а сцена из старого сна, навеянного картинами Шагала. И с таким достоинством, будто перед тобой не памятник, а эпизод жизни. Москва остановилась, 1884 год. Любовь - сквозь века.
Вообще, в Москве сейчас какой-то бронзовый бум. Памятники появляются, как грибы после дождя: то поэт, то царь, то святой, то актёр, то хмурый чиновник в пальто. Складывается ощущение, что или бронза подешевела, или у городских властей новая игра: кто больше увековечит. Но этот Мемориал не из той серии. Здесь нет ни позы на пьедестале, ни бронзового пальца, указывающего в вечность. Здесь - тишина. И двое. Как будто не скульптор трудился, а время само решило оставить автограф. И ты стоишь, глядя не как зритель, а как свидетель чего-то очень личного. Вроде бы просто памятник. А вроде бы напоминание, что настоящая любовь всегда немного вне времени.
Георгий Франгулян, конечно, не просто ставит фигуры, он сочиняет истории. Здесь день их венчания в 1884 году. Он в мундире с саблей, она в парадном платье и фате, опирается на его руку, а лицо её спокойное, немного задумчивое. Рядом только друг с другом. Ни лишнего жеста, ни театральной игры. Всё строго, но живо. Скульптура как будто ловит момент, когда ещё никто не знает, что впереди их ждет мученическая смерть, монашество, революция и канонизация. Только начало пути, и главное в нём вместе. В этой бронзе есть удивительная черта: тишина. И достоинство. Редкое сегодня сочетание.
Фигура великого князя Сергея Александровича сложная. Это не только генерал-губернатор Москвы, не только брат Александра III и муж Елизаветы Фёдоровны. Это человек, который прошёл войну, участвовал в Русско-турецкой кампании, был награждён Георгием за храбрость, командовал Преображенским полком, совершал паломничество в Иерусалим, помогал строить храмы и обители, в том числе в Святой земле. Именно он стоял у истоков Императорского православного палестинского общества и поддерживал Исторический музей, университетские инициативы, археологов, богословов. И в то же время - строгий администратор, противник реформ, человек, подписывавший указы, от которых сжимается сердце. Его прозвали «князем Ходынским» после трагедии на коронации Николая II. Его боялись, но и уважали. Погиб в 1905 году: бомба террориста Каляева разнесла карету у Кремля.
А рядом с ним Елизавета Фёдоровна. В этой паре её фигура, пожалуй, ещё сильнее отзывается в сердце. Немка по крови, внучка английской королевы, она стала одной из самых почитаемых женщин в русской истории. После гибели мужа она не просто ушла из света, она ушла в свет иного рода. Основала Марфо-Мариинскую обитель, носила белый плат, ухаживала за больными, собирала вокруг себя женщин, готовых жить для других.
Не просто монахиня, а деятельница - она строила, организовывала, помогала, вдохновляла. И погибла с тем же достоинством, с каким жила: в 1918 её сбросили в шахту под Алапаевском. В ХХI веке канонизировали. И всё это отражено здесь, в ансамбле. На одной из стел бронзовый медальон: уже не княгиня, а монахиня, с храмами позади и с выражением, в котором удивительно сочетаются строгость и нежность.
Вокруг бронзовой пары не фон, а целая архитектура смыслов. Четыре гранитные стелы с медальонами. На одной святитель Алексий Московский, строгий и благословляющий, как живая память о духовной силе старой Москвы. На другой Елизавета Фёдоровна, уже в монашеском одеянии, с белым покрывалом и лицом, в котором больше света, чем скорби. Рядом — Александр III, брат, к которому Сергей был особенно близок. И Николай II — племянник, при котором всё оборвалось. А в центре, отдельно, Мемориальный крест, знак гибели Сергея у стен Кремля. Ни одной случайной фигуры. Все по кругу жизни. А ещё здания. Храмы, больницы, приюты, обитель, музей, всё, к чему они приложили руку. Всё, что строили, как будто знали: это переживёт. Удивительно, но ансамбль не давит пафосом он как архитектурная летопись, вытесанная из камня и бронзы. Не манифест, а память.
Стоишь напротив и вдруг ловишь себя на том, что не хочется уходить. Вроде всё уже посмотрел: и медальоны на стелах и изразцы с храмами, госпиталями, казармами. А взгляд всё тянется дальше по оси Климентовского переулка, который я когда-то знал как место спешки, будничных дел и городской суеты. Теперь здесь мемориал. А за ним, в перспективе, церковь. И кажется, что сама улица стала тише, как будто уважительно отступила перед памятью.
Потому что в этой бронзе, в этом граните есть редкое сейчас чувство тишины истории. Не заявления, а доверительного рассказа. Как будто кто-то говорит: «Посмотри, было и так. Были и такие жизни. Не спеши». И ты действительно не спешишь. Потому что в Москве, где всё время что-то меняют, достраивают и изменяют, именно молчаливые памятники порой говорят самое важное.
