— Нина, в субботу за рассадой едем, потом за мамой. Всё как обычно, — бросил муж Анатолий, не отрываясь от телевизора.
«Всё как обычно». Эта фраза ударила меня наотмашь. Тридцать лет. Тридцать весен подряд я слышала эти слова. И они означали не пробуждение природы, не пение птиц, а начало ежегодного мучения. Нашей семейной тяжелой работы под названием «дача».
Всё было расписано по минутам. Утверждено десятилетиями. В субботу утром мы забивали багажник и заднее сиденье ящиками с хилой рассадой помидоров и перцев. Рассада была моя.
Точнее, обязанность по ее выращиванию на подоконнике была моя. Потом мы ехали за его мамой, Клавдией Семёновной. Она садилась на переднее сиденье, как генерал в служебную машину. Всю дорогу до дачи раздавала ценные указания.
— Толя, не гони, рассаду растрясешь! Нина, ты землю-то хорошо пролила? А то в прошлом году сухая была, половина не прижилась.
На даче она превращалась в командира. Под ее чутким руководством я, согнувшись в три погибели, втыкала в землю эти чахлые ростки. А муж копал. Он любил копать. Это было единственное занятие, где он чувствовал себя главным.
Вечером, с ноющей спиной и черными от земли ногтями, я валилась на скрипучую кровать. В голове уже стучало: «прополка, окучивание, подвязка, полив, колорадский жук, фитофтора, заготовки…»
Дача была не для отдыха. Она была для пропитания. Так считал муж и его мама. Все шесть соток были утыканы картошкой, луком, морковью, свеклой и бесконечными кабачками.
Их потом приходилось впихивать в банки, раздавать соседям и все равно выбрасывать. Ни одного красивого растения. «От красоты сыт не будешь», — отрезала Клавдия Семёновна, когда я однажды робко заикнулась о клумбе.
И вот снова — «всё как обычно». Я посмотрела на мужа. Он щелкал пультом. На лице было написано удовлетворение от устоявшегося порядка вещей. А во мне что-то надломилось. Треснуло, как сухая ветка под ногой.
На следующий день он отправил меня в садовый центр. Вручил список, написанный убористым почерком Клавдии Семёновны: «Огурцы 'Кураж' — 2 пачки. Кабачки 'Цукеша' — 1 пачка. Свекла 'Бордо'…» Я шла между рядами с этим списком, как робот на прогулке.
И вдруг увидела его... Стенд с семенами.
Яркие, глянцевые пакетики обещали не урожай, а чудо. Синие шпили высоких дельфиниумов. Огненные шапки декоративных маков. Нежные облака мелких белых соцветий. А рядом — разноцветные люпины.
Я на секунду закрыла глаза и представила не грядки с картошкой, а разноцветный луг из своего далекого детства.
— Женщина, берите, не сомневайтесь! Это же для души! Не всё же для желудка, — улыбнулся мне продавец, молодой парень в зеленом фартуке.
И я взяла. Моя рука сама потянулась к пакетикам. Один, второй, третий… Я хватала их, как тонущий хватается за соломинку. Дельфиниумы, люпины, флоксы, космея… Я сгребла в корзину целое состояние. Целую новую жизнь. Список свекрови сиротливо лежал на дне. Его придавили эти яркие пакетики.
Дома я высыпала свою добычу на кухонный стол. Анатолий оторвался от телевизора.
— Это что такое? — его брови поползли на лоб.
— Это семена, — сказала я. Голос был спокойный, но внутри все дрожало.
— Я вижу, что не картошка. Зачем?
— Я их посажу.
— Куда? Нина, ты в своем уме? У нас каждый сантиметр расписан!
— Я посажу их вместо кабачков и половины твоей картошки. На моих трех грядках.
Муж смотрел на меня так, будто видел впервые. Не уставшую жену. Не молчаливую исполнительницу, а… сумасшедшую. В этот момент позвонила Клавдия Семёновна. Анатолий включил громкую связь.
— Ну что, Толенька, купила она всё по списку?
— Мам… Тут такое дело… Нина семян накупила. Декоративных.
В трубке повисла оглушительная тишина. Потом раздался скрипучий, полный негодования голос:
— Каких семян? Она что, с жиру бесится? Нам себя кормить нечем будет!
— Я никого не собираюсь кормить, — сказала я громко, прямо в телефон. — Я тридцать лет кормила. Хватит. Я хочу, чтобы у меня под окном было красиво. Я так решила.
И я нажала отбой. Анатолий ошарашенно смотрел то на меня, то на телефон. Он не привык, что я принимаю решения. В нашей семье их всегда принимали он и его мама.
Следующие недели превратились в натянутые отношения. Муж со мной почти не разговаривал. Клавдия Семёновна звонила ему по вечерам. Жаловалась, что расстроилась, и на мое черствое сердце.
Но я была тверда, как кремень. В ту самую субботу мы поехали на дачу. Без рассады. Без Клавдии Семёновны, которая наигранно «слегла».
Я впервые ехала налегке. Без ящиков, заслоняющих обзор. Я смотрела в окно на просыпающийся лес. Мне хотелось плакать от счастья. На даче я взяла лопату и пошла на «свои» три грядки. Те самые, где я десятилетиями сажала ненавистные кабачки.
Муж молча наблюдал за мной с крыльца. Губы поджал.
Я работала как одержимая. Перекапывала. Рыхлила. Вносила удобрения. Мои руки, привыкшие к рутинной работе, сейчас творили. Они создавали не склад продовольствия, а полотно для будущего шедевра.
Я сажала семена. Мне казалось, что я сажаю свои завядшие мечты.
Лето началось. Мои ростки пробились. Муж упорно возился со своей урезанной картофельной плантацией. Иногда приезжала свекровь. Проходила мимо моих грядок, как мимо пустого места.
Громко вздыхала, глядя на его поредевшие посадки: «Ничего, сынок, проживем как-нибудь. Не голодать же из-за прихотей некоторых».
А потом мои растения взошли. Сначала робко, потом все смелее. И в середине июля дача преобразилась. Она стала яркой и пестрой. Синие и фиолетовые свечи дельфиниумов взметнулись к небу. Люпины стояли, как разноцветная гвардия. Космея качала своими нежными головками на ветру.
Дача благоухала. Гудели пчелы.
Вот скажите, разве может клочок земли с растениями так изменить человека? Или дело было совсем не в них, а в чем-то другом, что спало внутри и наконец проснулось? Как вы думаете?
Соседи поначалу смотрели с удивлением. А потом потянулись к нашему забору.
— Нина, какая красота! — говорила тетя Маша с соседнего участка. — Как в журнале!
— Нина, а что это за растение? А можно отводку?
Я с радостью делилась. Срезала им букеты. Впервые за тридцать лет я чувствовала себя на этой даче не рабыней, а хозяйкой. Хозяйкой своего маленького разноцветного царства.
Я похудела, посвежела. Я начала улыбаться. Анатолий делал вид, что не замечает. Но я видела, как он украдкой смотрит на мои клумбы. Когда думает, что я не вижу.
В конце августа мой сад был в самом соку. Анатолий, вернувшись из магазина, по привычке бросил с порога:
— Собирайся, завтра за мамой едем. Пусть хоть на урожай посмотрит. Заодно картошку копать начнем.
Он сказал это так, будто ничего не изменилось. Будто можно было просто отмотать пленку назад. И снова включить «всё как обычно».
Я сидела на веранде в старом кресле. Пила чай с мятой из своего сада. Смотрела на яркие флоксы. Я спокойно допила чай. Поставила чашку на перила. Посмотрела на мужа.
— Толя, я никуда не поеду.
Он замер на полпути к холодильнику.
— В смысле?
— В прямом. Если Клавдии Семёновне хочется посмотреть на твою картошку — вези. А я останусь здесь. У меня тут… дела.
Он обвел взглядом веранду. Ведерки с букетами. Мой секатор на столе. Книгу о садоводстве. Он посмотрел на меня — спокойную, умиротворенную, в платье, а не в рабочей робе. Он смотрел на меня. И я видела в его глазах растерянность. Он не узнавал меня.
— Какие еще дела? — пробормотал он.
— Душевные, — улыбнулась я. — Самые важные.
На следующее утро он уехал в город один. Впервые за тридцать лет я осталась на даче без него. Я вышла в сад. Утреннее солнце пробивалось сквозь лепестки. Они светились изнутри, как маленькие витражи.
Я вдохнула полной грудью пряный аромат флоксов. Поняла, что это и есть запах свободы. А пустая машина мужа, уезжающая в город, чтобы привезти картошку, а не радость, была лучшим урожаем этого лета.
***
Подписывайтесь, если не боитесь историй про женщин, которые вдруг перестают жить чужой жизнью!
***